Погасшие следы - Прядеев Евгений - Страница 10

– А ты смешной, – во всё горло расхохотался мальчик. – Скорее она просто нальёт мне ещё одну чашку чая. Чтобы я спал подольше и не выдумывал глупости.

– Да уж, – только и смог произнести Данька. Ну вот и что делать? Как переубедить того, кто не собирается жить дальше? Судя по всему, это задание богини будет провалено. Мысли о Дрёме показались сейчас Даньке глупыми и неуместными, но вместе с тем разозлили и заставили думать ещё быстрее.

Музыка… Какую музыку можно считать хорошей? Действительно, что делать? Напеть колыбельную? Хиты русского радио? И как показать красоту этой музыки Марату?

Даниил напрягся и замер, пытаясь сосредоточиться. Он – ходящий по снам! Ему необязательно петь. Ему надо просто представить!

Он попытался представить музыку материальной, в виде шара, который формируется у них над головой. Мгновение – и Данька понял, что у него получается. Ещё мгновение, и откуда-то сверху водопадом хлынул поток скрипичных рыданий.

Марат замер, поражённый, внимательно вслушиваясь в каждую ноту. Даньку нельзя было назвать большим фанатом классики, но конкретно эту композицию он любил. Однажды он даже тайком от Саньки и бабули купил билет в концертный зал имени Чайковского. И целых полтора часа наслаждался звучанием скрипки. Эту мелодию там исполняли трижды, причём партию соло каждый раз играли разные скрипачи, и музыка всё время звучала по-разному. «Времена года» Вивальди действительно можно считать музыкой на все времена.

Скрипка стонала, просила, требовала, кричала! Мальчик крутился на одном месте и как будто бы впитывал в себя эти звуки. Данька взмахнул рукой, и музыка стихла.

– Какая красота! – ошарашенно произнёс Марат. – Я никогда прежде не слышал ничего подобного.

– Вот видишь, – воодушевился Даниил. – В мире есть ещё много другой прекрасной музыки. И ты можешь воспринимать её гораздо лучше и острее, чем другие люди, и это только твой слух, а ведь ты можешь делать что-то ещё!

Воодушевлённый своим успехом, Данька взмахнул руками, и туман начал стремительно отступать, откуда-то сверху ударили солнечные лучи. А серые краски постепенно сменялись яркими и насыщенными цветами.

– Ты что-нибудь видишь, Марат?

– Я не совсем понимаю, реальность вокруг меняется, но я не понимаю, почему вижу всё это.

– Потому что ты можешь чувствовать окружающую тебя жизнь. У тебя впереди долгие годы жизни. Ты можешь познать и почувствовать эту жизнь руками, телом, кожей. Ты можешь слышать её, ты можешь трогать её, ты можешь пробовать её на вкус! Ты можешь! Ты можешь читать книги! Ты можешь разговаривать с людьми! Ты можешь!

Поражённый Марат смотрел прямо на Даниила, и почему-то казалось, что мальчик потихоньку начинает видеть.

– Знаешь, – вспомнил Даниил, – когда я учился в институте, к нам приезжал один поэт, тоже слепой, как и ты. Он потерял зрение на войне, но это не стало для него поводом сдаться. Он не опустил руки и начал писать замечательные стихи. Он прожил долгую жизнь, за которую написал очень много красивых строк. Правда. Абсолютная правда, и ты тоже можешь сделать что-нибудь великое! Главное, не разрешать себе умирать и не сдаваться!

– А что ещё я могу? – негромко спросил Марат, и Данька понял, что у него получилось. Этот мальчик не умрёт, по крайней мере не сегодня и не завтра.

– Если ты не можешь видеть, то это же не значит, что у тебя отсутствуют другие органы чувств. Ты мог бы ходить на концерты классической музыки. Ты мог бы попробовать самую разную кухню, вообще слепые компенсируют свою инвалидность за счёт других органов чувств. Ты бы наверняка мог работать каким-нибудь дегустатором. Можно дегустировать еду, вино, кока-колу, да что угодно! Захочешь – можно даже чай дегустировать.

– Ты так интересно рассказываешь, – опять негромко заговорил Марат, опустив голову. – Но как это сделать? Мне кажется, что тётя уже всё решила и вряд ли согласится на такие грандиозные планы…

«Это понятно, – подумал Данька. – Если всё так, как говорит этот мальчик, то тётя нам явно не помощник».

– Слушай, а где ты живёшь? – спросил Даниил. – Ты знаешь свой адрес?

– Нет, – вздохнул Марат. – Как-то никогда не интересовался. Меня же всегда водили за руку.

– Это не очень весело, – почесал затылок Данька. – Ну хорошо, а как тебя зовут? Марат понятно, а фамилия?

– Тимохин. Марат Васильевич Тимохин.

– Прекрасно, – обрадовался Даниил. – А когда у тебя день рождения, Марат Васильевич Тимохин?

– Семнадцатого октября. Мне четырнадцать лет. Скоро исполнится пятнадцать.

– Так… – Данька лихорадочно прикидывал, что ещё можно спросить у мальчишки. – А твоя тётя… Её как зовут?

– Тётя Аля, – настороженно ответил Марат. – Только не надо у неё про меня спрашивать. Вдруг она рассердится? И я тогда точно не смогу убежать из дома.

– Не надо никуда бежать, – замахал руками Даниил. – Ты должен подождать меня. Я очень скоро найду тебя и приду на помощь. Ты знаешь, кем работает твоя тётя?

– Продавщицей, – тут же ответил мальчик. – Она продаёт сыр. От неё часто пахнет сыром. Я, кстати, очень люблю горячие макароны, посыпанные тёртым сыром. Это так вкусно!

– Я тебя понял, Марат Васильевич, – с облегчением выдохнул Данька. На его взгляд, данных для установления личности было более чем достаточно. – Постараемся изменить твою жизнь к лучшему. Может быть, действительно страна теряет в твоём лице великого сомелье.

– Может быть, и теряет, – согласился Марат. – Только я спросить хотел. А кто такой сомелье?

Женька вдавила кнопку дверного звонка и с каким-то её саму удивившим злорадством слушала разливавшуюся в квартире трель. Несколько минут внутри не раздавалось ни звука, но девушка не сдавалась, твёрдо уверенная, что ей откроют. Надо просто давить посильнее.

– Уходите! Я ничего не заказывал и не покупаю.

Голос из-за старой дерматиновой обивки звучал глухо, но вместе с тем сказочно сварливо.

– Николай Владимирович, откройте, пожалуйста. – Девушка постаралась, чтобы в её голосе не слышалось раздражения. Информация нужна, как воздух, а значит, надо спрятать эмоции куда подальше. – Мне надо с вами поговорить.

– А я не хочу ни с кем разговаривать. – Собеседник за дверью напротив не собирался демонстрировать вежливость или выдержку. – Уходите, а не то я сейчас полицию вызову.

– Полиция уже здесь, – устало ответила Женька и достала из кармана джинсов удостоверение. Хотела показать его в глазок, но решила, что это будет выглядеть совсем глупо. – Николай Владимирович, я от Олега Георгиевича. Давайте я не буду кричать на весь подъезд, и мы с вами спокойно пообщаемся.

Замок щелкнул, а затем дверь немного приотворилась.

– Меня никто не предупреждал о вашем приезде, поэтому я с вами разговаривать не собираюсь. И не надо кричать на весь подъезд, у меня хорошая репутация.

Сказанное звучало нелогично, так же как и приоткрытая дверь, но выбирать не приходилось.

– Николай Владимирович, – Женька улыбнулась самой милой из своих улыбок. – Олег Георгиевич, к сожалению, в командировке. А вопрос срочный и не терпит отлагательства, поэтому пришлось приехать мне. Старший лейтенант Евгения Мезенцева. Можно просто Евгения.

– Меня о вас не предупреждали, – старичок оставался непреклонен. – И я с вами незнаком.

Хозяин квартиры окинул незваную гостью недовольным взглядом и попытался закрыть дверь.

– Так давайте познакомимся, – засунула в дверной проем кроссовку девушка. – С Олегом Георгиевичем, к сожалению, сейчас нет связи, но поверьте мне, я просто так не уйду. Дело очень серьёзное и очень срочное.

Женька подняла подол майки и продемонстрировала массивные кожаные ножны с ножом. Этот аргумент оказался решающим.

– Не надо меня пугать, девушка, – скривил лицо старичок, но всё-таки отодвинулся в сторону, освобождая проход. – Проходите. Я уже понял, что в покое вы меня не оставите.

Женька кивнула и протиснулась мимо мужчины в тесный коридорчик.