Падший (СИ) - Барчук Павел - Страница 19

Прилизанный напрягся и дернул конечностью, пытаясь освободиться из моей хватки. Воспоминания о случившемся с рукой Геннадия были еще слишком свежи. Естественно, ничего у него не вышло. А вот ткань свитера жалобно затрещал.

— Почему с даром читать мысли?

Вопрос Крепыша в той тишине, которая наступила после моих слов, прозвучал слегка неуместно, но, скажем честно, слегка разрядил обстановку. Я выглянул из-за Валеры, упорно продолжающего тянуть родную конечность на себя, и спокойным тоном пояснил оперу то, что он должен знать без меня:

— Потому что есть такое понятие, Генна, как презумпция невиновности. Это один из основополагающих принципов судопроизводства. Он заключается в том, что человек считается невиновным, пока его вина в совершённом преступлении не будет доказана. А патологоанатом пока не признан виновным. Улавливаешь суть? Получается ваш докторишка, который настрочил этот донос, как минимум обладает способностью читать мысли. Иначе как он мог узнать, что виновен конкретно Марков? И кстати…

Я повернулся к капитану Мальцеву, который наблюдал за нашей беседой с выражением глубокого интереса во взгляде. Он вообще все это время помалкивал. У меня возникло ощущение, буто старший опер оценивает конкретно меня.

— Когда назвал Валеру придурком, лично вас не имел в виду.

— Я понял. — Кивнул капитан и широко улыбнулся.

Это было очень неожиданно, если честно. Не знаю, о чем он подумал, и ковыряться не хочу в этом, но мне показалось, что я прошёл какую-то проверку.

— А чего сидим, я не понял? — Иван Петрович переключился на оперов. — Вы плохо расслышали распоряжения начальства? Лифанов, шуруй к врачу. Задолбал скулить, честное слово. Лопатин, бери стажёра и дуй в допросную. Потом вернетесь, я заберу Забелина с собой. Прокатимся в студию, где работала девушка. Похоже, Мария Семёновна права. Не нравится мне эта история с лесной одноглазой феей. Посмотрел ее соцсети. Долгое время девочка вела максимально приличный образ жизни. Странно, что нимб над головой не светился. А потом вдруг резко все поменялось. Понеслись откровенные фотки, посты определённого характера.

— Стажер? Давайте я с вами поеду. Почему он? — Прилизанный с обидой уставился на капитана.

— Потому что, Валера, Забелин — мажор. А ты — нет. Потому что Забелину ответят на любой вопрос. А тебя пошлют на хер. Так понятно? Это телевидение. Там любят личностей, которые имеют бабло, и очень не любят ментов. Все. Валите. А тебя…– Капитан посмотрел на меня с усмешкой. — Жду здесь. Раз уж так вышло, что нам выделили целого мажора, да еще с фамилией Забелин, должна же быть от тебя польза.

Я молча кивнул Ивану Петровичу, а потом двинулся вслед за Валерой, который уже выскочил в коридор. Слова капитана он, видимо, счел оскорбительными, распсиховался окончательно и убежал, как девчонка, плакать о попраном самолюбии.

Я шел по коридору отдела, наблюдая маячущую впереди спину Прилизанного, и размышлял вот о чем. Уезжая из больницы на велосипеде, я не только подчистил свои следы, устроив пожар. Я подчистил воспоминания персонала.

Все они в один момент забыли, что вечером в их больнице оказался сын Забелина. Огонь был нужен в том числе, чтоб в эфире не осталось следов моего воздействия на смертных. Это тоже, своего рода, ниточка, за которую могут потянуть охотничьи псы Отца.

Когда Марков бросился спасать людей, он должен был как и остальные, забыть о нашей с ним встрече. А навязчивое желание выводить пациентов должно было казаться ему припадком маниакальных идей.

Но мне вдруг вспомнилось, что патологоанатом крикнул в камеру оператора. Он замялся, когда сказал, будто больница загорелась сама собой. И это не было похоже на провалы в памяти. Это было похоже на желание скрыть правду. А значит, Степан причину случившегося прекрасно помнил. Он помнил меня. И это рождает все больше вопросов относительно данного человека. А я сильно не люблю, когда есть вопросы, на которые мне не известны ответы.

— Я ни в чем не виноват… — Начал было патологоанатом прямо с порога, когда его привели в допросную.

Однако в следующую секунду, заметив меня, Марков резко замолчал, побледнел и нервно оглянулся через плечо в сторону закрывшейся за дежурным двери.

Он был готов броситься на эту дверь и вынести ее вместе с дверным косяком, лишь бы оказаться где-нибудь подальше от моей персоны. Вряд ли столь бурная реакция последовала у Степана на Прилизанного. Лопатин, конечно, вызывает кучу неприятных эмоций, но они скорее похожи на прикосновение к чему-то липкому и скользкому. Хочется просто помыть руки.

Прикинув свои перспективы с бегством, патологоанатом пришел к разумному выводу, что дверь явно крепче, чем он сам, и передумал разыгрывать из себя берсерка. Он снова посмотрел на нас с Лопатиным. В большей мере, конечно, на Лопатина. Затем понизил голос и тихо спросил опера:

— Товарищ старший лейтенант, вы его видите?

Валера, удивленно подняв брови, покрутил головой.

— Кого?

— Его.

Руки у Маркова были скованы наручниками, которые никто, естественно, снять не позаботился, поэтому на меня он указал подбородком.

— А-а-а-а-а, ты про мажора. Да, это наш стажёр…

— Вы. — Перебил я Валеру.

Валера повернул голову и уставился на меня с выражением абсолютного непонимания. Конечно, оно у него имеется, непонимание, потому что отсутствует мозг. Не так, как у Геннадия, целиком, но все же.

— К свидетелю нужно обращаться на «вы», — Пояснил я спокойным тоном. — Или товарищ старший лейтенант изволил с товарищем патологоанатомом пить на брудершафт? Тогда вам придется покинуть помещение, потому что личная заинтересованность в деле недопустима.

Закончив минутку адского душнильства я посмотрел Лопатину прямо в глаза и широко улыбнулся. Пожалуй, даже оскалился. Конечно, в моем настоящем виде после оскала Владыки Ада Валера уже возился бы в кучке собственных экскрементов. Сейчас его просто перекосило.

Лопатин нервно дёрнул щекой, прямо как его товарищ Геннадий недавно, но промолчал. А вот патологоанатом молчать не мог.

— Он разговаривает. Надо же…– Нервно хохотнул Марков.

Затем подошел к свободному стулу, стоявшему с противоположной стороны стола, и без сил рухнул на него, опустив голову вниз.

Вид у патологоанатома был — краше в гроб кладут. Грязный, в порванной, обгоревшей во многих местах одежде, он скорее сейчас напоминал мелкого демона из тех, что подогревают смолу в кипящих котлах Ада, чем смертного.

А виновато во всем его желание быть хорошим. Сам отличился, чего теперь страдать. Учишь людей, учишь. Показываешь им правду. Ни черта они учиться не хотят. Не понимают, что благие намерения — как железный рубль. Не стоят ни хрена в этом долбанном мире смертных.

Подставлять щеку можно сколько угодно. Только когда по этой щеке изо дня в день будут лупить все, кому не лень, башка рано или поздно отвалится.

Я, например, предпочитаю работать на опережение. Если ждать пока враги сделают первый ход, можно сдохнуть уже до завтрака.

И да, Падшие тоже способны умирать. Впрочем, как и Архангелы. Другой вопрос, что убить нас совсем непросто. Пожалуй, такое подвластно лишь Отцу, но он после моего мятежа упорно ищет дзен внутри себя, чтоб больше не впадать в состояние бешенства.

Ваш отец за плохую выходку поставит вас в угол. Мой — разверзнет Небеса. Так что папино бешенство — крайне веселая штука.

В любом случае, я остаюсь в твёрдой уверенности, что инициатива всегда в особо извращенной форме имеет инициатора. Особенно, если ее проявили из человеколюбия и по доброте душевной.

Вот Марков — яркий пример моей правоты. Он спас людишек, а ему в ответ, в знак благодарности, того и гляди прилетит уголовный срок. И что? Стоило оно того?

Однако в данный момент гораздо более интересным было совсем другое. Похоже, Марков и правда меня узнал. Но в силу отсутствия воспоминаний у остальных сотрудников больницы, которые напрочь забыли о неудачном спасении сына олигарха, Степан решил, что я был его личным глюком.