Мария, королева Нисландии (СИ) - Ром Полина - Страница 4

Никому ни слова не говоря, она сама вызвала такси и в назначенный день бесстрашно уселась в машину.

Глава 4

Сердце билось все чаще и ровнее. А вот железный кол из груди, тот самый, что мешал нормально дышать, таял, как будто был не металлический, а ледяной…

Сквозь полубеспамятство Мария ощущала какую-то странную суету вокруг себя: её тормошили, что-то горькое и терпкое вливали в рот, растирали грудь вонючей мазью. А еще она слышала разговоры, смысла которых понять не могла. Мелькнула слабая мысль: «…как будто и не врачи разговаривают… может, по «скорой» практиканты приехали?..». Мысль была не слишком отчетливой и не помешала Марии погрузиться то ли в беспамятство, то ли в крепкий сон.

Становилось жарко, и Мария скинула с себя одеяло, которое тут же кто-то торопливо поправил, плотнее подоткнув его ей под бока. Недовольно замычав со сна, она слабыми, какими-то очень вялыми и неуклюжими движениями рук снова спихнула с себя толстую пуховую груду и почти мгновенно проснулась, услышав мягкий просящий голос:

— Ваше высочество, не нужно раскрываться! Лекарь велел непременно вас в тепле держать. Сказывал, что ночной кризис прошел и теперь вы всенепременно на поправку пойдете. Он велел очень-очень от сквозняков вас беречь…

В общем-то, каждое слов по отдельности Мария прекрасно понимала, но вот общий смысл сказанного был настолько странным, что она резко открыла глаза, которые немедленно заслезились от льющегося в комнату солнечного света. Вяло барахтаясь среди подушек и пуховиков, она попыталась сесть, чувствуя слабость в теле, боль в горле и груди, как при сильной простуде. …И вполне привычную неуклюжесть.

Сильные женские руки подхватили ее, ловко подложив под спину подушку и снова закрыв до самых подмышек пухлым одеялом. Мария медленно и аккуратно протирала глаза, слушая тот же самый голос:

— Сейчас-сейчас, ваше высочество… Лисси как раз за теплой водичкой для умывания пошла.

Глаза, наконец, привыкли к свету, и Мария с каким-то отстраненным любопытством осмотрела помещение, где она сейчас находилась, и огромную кровать, в которой нашлось бы еще место для парочки человек.

Помещение выглядело как бред сумасшедшего: большая комната, потолки под три метра, если не выше, беленые стены, горящий камин, сложенный из массивных серых глыб, и два очень узких окна, похожих на бойницы. Конечно, вокруг этих щелей висели красивые шторы с кружевными фестонами, как будто пытались замаскировать убожество окон. Но помогало это слабо. Сама Мария просто терялась на развороченной постели среди груды подушек. В голове ее невольно возник образ пирожного, где в жирной кремовой розочке с трудом барахтается муха.

Молодая женщина, та самая, которая не позволяла ей сбросить одеяло, выглядела совсем уж непривычно. Серая до талии то ли блуза, то ли курточка, по воротнику которой была пущена белая полотняная рюшка. Тяжелая длинная юбка, подол которой скрывался за краем кровати, покрыта белым полотняным же фартуком.

Обладательница этого наряда, миловидная, чуть пухловатая женщина лет тридцати, с мягкой улыбкой смотрела на Марию и торопливо крестилась, приговаривая:

— Слава Всевышнему, госпожа принцесса, что вы в себя пришли! Услышал Господь мои молитвы!

Все увиденное настолько напугало Марию, что она просто молча таращилась и на эту незнакомую женщину, и на все остальное, что окружало ее. Протянула руку и потрогала одну из подушек с узенькой кружевной отделкой. Ощутила под пальцами грубоватую шероховатость льна и несколько скользкую поверхность кружевного узора. Захватила в горсть и помяла обтянутое потускневшей атласной тканью одеяло персикового цвета, слегка засаленное по углам и оттого потемневшее. Подушек на кровати было аж шесть штук.

Приняв ее бессмысленные действия за некий вопрос, женщина пояснила:

— Ее высочество Лютеция уже отбыла к утренней молитве.

Мария слабо застонала и откинулась на подушки. Женщина испуганно спросила:

— Вам плохо, ваше высочество?! Может быть, кликнуть лекаря?

Мария даже ответить не рискнула, побоявшись подать голос. «Сейчас эта тетка сообразит, что я никакая не принцесса и…». Тут ее испуганная мысль рассыпалась прахом: она даже представить себе не могла, что случится, если сумасшедшая женщина поймет, что Мария вовсе не та принцесса, за которой она ухаживает.

Ситуация казалась не просто странной, а какой-то даже жутковатой: все вещи вокруг были абсолютно реальны. Мария прекрасно видела и фактуру различных тканей, и тонкие трещины, идущие по беленым стенам, и даже небольшую паутинку в углу комнаты. Она закрыла глаза и сползла по подушкам, сама подтягивая одеяло: хотелось спрятаться от всего мира, от этой пугающей женщины и хотя бы понять, где именно она очнулась.

«Я Мария… Мария Дмитриевна Аксенова…» В мыслях ее возникали и гасли эпизоды: школа, друзья-подруги, мама и папа, бабушка, читающая ей книгу… Авария… Собственная скособоченная фигура, изредка мелькающая в большом зеркале в прихожей… Манюня и Надежда…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Я Мария Дмитриевна Аксенова! Я родилась и выросла в Санкт-Петербурге и прожила там много лет. Мне исполнилось сорок пять и… Да! Мы отмечали мой день рождения в кафе, и мне стало плохо… Надя растирала мне руки, Андрей крепко держал, не давая съехать со стула, а Манюня вызывала «скорую» и все время приговаривала: “Сейчас-сейчас, ты только держись! Они сейчас приедут и помогут!” А дальше…».

А дальше в памяти была только темнота. И больше, сколько ни старалась вспомнить Мария, так ничего и не смогла.

Кто знает, до чего бы она успела додуматься, но тут дверь распахнулась, и в комнату вошли несколько человек. Видеть их Мария не видела, по-прежнему лежа с закрытыми глазами и натянув одеяло почти до макушки. Но голоса их слишком отличались друг от друга:

— Линда, поторопи прислугу с завтраком. Я голодна! — молодой, даже слегка капризный голос, который уверенно кому-то приказывал.

— Ваше высочество, я уже отправила лакея. Завтрак сейчас подадут, — женский, слегка лебезящий голос.

— Ваше высочество, не стоит при посторонних так демонстрировать свой аппетит, — спокойный, чуть даже надменный альт взрослой женщины, чем-то похожий на учительский.

— Вы же знаете, мадам Мерон, как я не люблю ждать! — ответил тот самый капризный голосок.

— Госпожа Мерон, ее высочество принцесса Мария пришла в себя, — это уже та самая женщина, которая присутствовала при пробуждении Марии.

— Ну, слава Богу! — спокойно произнесла дама с учительским голосом и затем спросила: — Ваше высочество, как вы себя чувствуете?

Мария сжалась под одеялом от ужаса, понимая, а скорее чувствуя, что этот вопрос обращен непосредственно к ней. В комнате возникла пауза: казалось, все присутствующие ждут ответа Марии. Наконец тишину прервал тот самый капризный голосок:

— Мария! Ты вполне могла бы и ответить госпоже Мерон. Впрочем, — обладательница молодого голоса небрежно фыркнула, — ты всегда была недотепой и после болезни вряд ли поумнела!

— Возможно, у ее высочества сильно болит горло, и она не может ответить, — робко предположила та женщина, которая укрывала Марию одеялом. Хотя говорила она сейчас так неуверенно, что на слова ее, похоже, никто не обратил внимания.

— Ваше высочество, принцесса Лютеция! Недопустимо разговаривать в таком тоне с собственной сестрой, да еще и при посторонних, — вмешалась дама-наставница.

— Еще я собственных горничных буду стесняться! — воскликнула Лютеция.

— Девушки, выйдите из комнаты, — приказала дама.

Послышалось шуршание одежды и шаги, дверь захлопнулась, и дама-наставница грозно произнесла:

— Ваше высочество, принцесса Лютеция, если вы продолжите столько демонстративно перечить мне, я вынуждена буду доложить о вашем поведении королеве-матери!

В ответ раздалось какое-то недовольное бормотание. Лютеция снова фыркнула, на что получила очередное замечание: