Японская война 1904. Книга третья (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 45

— Прекрасно, — я искренне улыбнулся Шереметеву. — Очень правильно сказано! Значит, дальше мы начинаем думать над двумя видами гранат, оборонительной и наступательной. Также нужно будет доработать форму. Я, конечно, оценил отсылку к временам Наполеоновских войн, но мы способны на большее.

— Тогда… — Шереметев переглянулся с Лишиным. — Мы соберем солдат, подумаем над разными формами, чтобы именно им было удобно их бросать. И сразу станем проверять на практике.

После такого я был уверен, что до классической формы ручной гранаты времен Первой Мировой эти двое точно дойдут, а вот вариант в виде яйца для наступательной предложил уже сам. Не уверен, что сейчас получится в такой размер уместить все, что нужно, но пусть покрутят в голове саму мысль. Заодно отойдут от того, что граната — это только снаряд на палке, а не что-то большее.

После обсуждения формы мы еще потратили около часа, перебирая возможные виды взрывателей, а то бить по капсюлю штырем можно ведь по-разному. К счастью, с учетом развития минного дела в России эти вопросы изучались на очень хорошем уровне. Начиная с дистанционных трубок, которые можно было бы подпалить терочным запалом, и заканчивая перемычкой на пружине, которую мы бы просто выдергивали перед броском.

Как оказалось, Лишин раньше не рассматривал слишком сложные, как ему казалось, варианты, просто не веря, что в Маньчжурии будет возможность наладить современное производство. А вот я верил в свои мастерские, которые и со шлемами, и со станками для пулеметов, и даже с подвеской для грузовиков справились. Что им стоит после такого подобрать нужные металлы и отлить достаточно форм для гранат. Справятся!

Главное, что проблем с рабочими руками в Маньчжурии в принципе нет, а значит, все у нас обязательно получится.

После встречи с Линевичем и осознанием того, что, возможно, уже к следующему бою у меня появятся не только грузовики, но и гранаты, настроение было просто шикарным. Кажется, я даже что-то напевал, когда примерял только что сшитый новый генеральский мундир, а потом ко мне заглянул Сайго и доложил, что его сестра уже ждет, пока я заеду за ней перед приемом. Бывший японский офицер выглядел бодро и, кажется, совсем не тяготился своим новым положением.

В итоге я не удержался и, пока мы ехали за девушкой, решил задать ему пару вопросов.

— Как вам новая служба? — начал я с чего-то нейтрального.

— Это интересно, — ответил японец. — Сестра использует мои таланты, а я… Я в процессе много узнал о мире вокруг.

— Например? — мне сразу стало любопытно.

— Раньше у меня была мечта восстановить славу рода Такамори, славу нашей родной Сацумы… А сейчас я узнал, что вряд ли мои детские желания были бы для кого-то интересны.

— Обычно мечты — они не для кого-то, а для себя. Тем более когда это касается семьи или Родины.

— Возможно, для вас… А вы знали, что трое из шести гэнро, советников самого императора, которых американцы называют отцами-основателями Японии, арабы — визирями, а русский посланник в своих отчетах — чем-то вроде госсовета, из моей родной Сацумы? Половина! Когда отец поднял восстание, чтобы защитить историю нашего народа, они просто воспользовались моментом, чтобы получить место посуше и потеплее. Потом они могли бы вернуть долг, оказав хотя бы протекцию его детям, но они делали вид, что не замечают наше существование. А Казуэ… Она должна была стать принцессой, одной из самых красивых и благородных во всей Стране восходящего солнца! А вместо этого ее выкинули на улицу да отправили спать с чужаками, и кто? Наш родной дядя, который таким образом решил доказать свою верность императору и сохранить свою должность. Она должна была умереть без чести! Я должен был умереть просто так! Так зачем после всего этого сражаться за такую семью и такую Родину?

Я, если честно, сомневался, что все было именно настолько подло и цинично, но сейчас меня больше интересовало другое.

— Тогда ради чего вы сражаетесь? — я внимательно смотрел на молодого японца и пытался понять.

— Вы… — он ответил на мой взгляд. — Вы когда-то сказали, что Япония, выбрав новый путь, отказалась от настоящей себя. И я согласен с вами! Этот новый век, бесконечные открытия — все это пьянит разум. Но разве, идя вперед, нам обязательно забывать, кто мы такие? Почему нельзя сохранить то хорошее, с чем мы уже смогли проложить себе дорогу из глубины веков?

— Не хочу показаться грубым, — мы все еще бодались взглядами, — но если вы хотите, чтобы страна вас уважала, то такого никогда раньше не было. Испокон веков люди были инструментом для великих целей, и если вы хотите это изменить, то это дело не прошлого, а будущего.

— Наверно, настолько большие цели и задачи все же не для такого, как я, — Сайго неожиданно по-детски искренне улыбнулся. — Мне бы хватило и сущей мелочи. Чтобы на семью можно было положиться, чтобы Родина тебя не бросала, да, пожалуй, и все. А дальше всего можно добиться и своими руками.

Остаток пути мы ехали молча, а я невольно думал, сколько же силы оказалось в таких простых словах. И почему они так отзываются в моем сердце? А потом… Стоило нам только остановиться перед старой купеческой фанзой, выделенной под отделение разведки, как у входа появилась Казуэ в ярком, словно кровь, кимоно. Причем не современном для 1904 года, когда, следуя за модой, японцы стилизовали свою одежду под викторианские платья Старого света, а еще старого кроя эпохи Эдо.

И можно ли это считать совпадением после всего, что рассказал мне по дороге Сайго?.. Додумать я не успел: Казуэ сделала шаг вперед и вскинула голову, открывая дерзкие глаза, костяной гребень, удерживающий прическу спереди и… Свободные волосы сзади, которые тут же скатились по плечам, превращая классический образ во что-то совершенно новое.

Иду, глазею по сторонам, оцениваю неожиданно оказавшиеся в Азии нотки далекого Парижа.

— И как вам стиль ар-нуво? — тихо спросила скользящая рядом Казуэ.

Тоже необычно: со стороны кажется, что она висит у меня на руке, но на самом деле — никакого стеснения, и более того, мы даже не касаемся друг друга.

— Значит, у этой смеси старого и нового есть свое название? — я так же негромко поддержал разговор.

— Конечно. Тяжелый ампир времен Наполеона ценят еще разве что в Санкт-Петербурге, Вене и Берлине. Париж ищет новое, сочетание несочетаемого. При этом без навязчивости: видите, в каких все мягких светлых тонах?

— Насчет ненавязчивости есть у меня сомнения, — я заметил, как из одной стены торчит анатомически точная копия руки со снятой кожей и зажатым в локте красным мячом. — Интересно, что это означает?

— Кто знает, — Казуэ улыбнулась и все так же шепотом добавила. — В каждом хорошем интерьере, как и в девушке, должна быть загадка.

Так, болтая о всяких мелочах, мы дошли до хозяев дома, и помогающий им Витте со сладкой улыбкой тут же нас представил.

— Генерал Вячеслав Макаров, герой обороны Ляояна, и его сопровождающая, начальник одного из отделений разведки 2-го Сибирского, госпожа Казуэ Такамори, — акценты Сергея Юльевича с учетом наших планов вышли не очень удачными, но тот, не обращая ни на что внимания, наслаждался моментом. — И уважаемые хозяева: полковник Мари-Жорж Пикар, как мы все надеемся, будущий военный министр Третьей республики, и уважаемый Гастон Думерг, министр колоний, лично прибывший проследить, что наши интересы в Азии точно не пересекутся.

Мы вежливо посмеялись шутке, потом раскланялись и… Разошлись. Я ожидал, что французы как-то проявят свой интерес, но в начале 20 века было не принято спешить. Мы просто прошли дальше, раскланиваясь с остальными гостями. Было много свитских, которые раньше предпочитали держаться в Мукдене и даже Харбине, немало наших военных. Еще я успел поздороваться со своими штабистами, занявшими один из угловых диванов. И да, французы не постеснялись добавить на свой прием и сидячие места, что в свете традиций века девятнадцатого казалось настоящим вызовом.