Жестокие намерения (ЛП) - Винсент Лилит - Страница 6

Но я никогда не умел молчать.

Громко и к столу в целом я спрашиваю: — Почему вы все относитесь к Мии как к дерьму? Все продолжают есть и говорить, но я знаю, что они меня услышали.

Я ударяю кулаком по столу, и каждый стакан и тарелка подпрыгивают. — Я сказал , почему вы все обращаетесь с Мией как с дерьмом?

Падает тишина. Братья обмениваются мрачными взглядами, говоря: — Опять этот чертов парень.

Джулия переводит взгляд с дочери на меня. — О чем ты говоришь? Моя дочь может говорить сама за себя, если ей есть что сказать.

Ага. Вот только она этого не делает, и теперь я достаточно зол, чтобы сделать это за нее. Я даю Мии последний шанс заговорить, протягивая ей руку и приподнимая брови. — Давай?

Губы Мии плотно сжаты, когда она смотрит на свою тарелку. Нет никаких следов той молодой женщины, которая возражала мне у бассейна. Почему она так боится этих людей?

Джулия слегка сардонически улыбается мне и поворачивается к своим братьям.

Но я еще не закончил.

— Разве я не слышал слухи о Мии однажды? — громко говорю я, хлопая себя по подбородку и делая вид, что не знаю, почему все семейство Бьянки ненавидят восемнадцатилетнюю девушку.

Потому что я делаю. Я знаю каждую мучительную деталь.

Миа смотрит на меня огромными, полными боли глазами. Слезы собираются на ее ресницах, и она снова качает головой. Она хочет, чтобы я заткнулся, но я не собираюсь. У меня сегодня полно семейной ерунды, и каждый Бьянки почувствует мой гнев.

Я поднимаю свой бокал и делаю огромный глоток вина, делая вид, что думаю. Когда я кладу его, я киваю, как будто я только что что-то вспомнил.

— О, я знаю. Это из-за того семейного скандала, который устроила моя драгоценная изнеженная жена из-за того, что она трахалась за спиной своего покойного мужа. Джулия залетела от. . кухонного работника, не так ли?

Перевожу взгляд на жену.

На самом деле, это была хозяйка любимого ресторана ее мужа, но я говорю повариха, чтобы подействовать ей на нервы. Джулия бросает на меня взгляд, полный ненависти, и сжимает свой бокал с вином так сильно, что тот может разбиться в любой момент.

Я поворачиваю свою противную ухмылку на падчерицу. — Миа не настоящая Бьянки. О, Мия. Как ты могла так поступить со своей семьей?

Технически это не так, но так ее семья относится к ней. Бьянки — девичья фамилия моей жены, которую она передала своим дочерям. Бьянки — гораздо более известная семья, чем семья бывшего мужа Джулии, и она не хотела раскрывать свое имя.

Мия резко вдыхает, пытаясь втянуть слезы обратно и притвориться, будто все в порядке. Я жду, когда кто-нибудь вскочит на ноги и разорвет меня в клочья за то, что я возложил вину за неверность Джулии на ноги Мии.

Никто не говорит.

Никто не двигается.

Никто даже не смотрит на Мию.

Томасо поворачивается к сестре и возобновляет их разговор.

Я качаю головой и делаю еще один глоток вина. Мне приходилось раздражать людей изо дня в день в течение десяти лет, чтобы получать такое лечение дома. Все, что нужно делать Мии, — это существовать.

Мы с ней смотрим друг на друга через стол. Она дышит быстро, но тихо, как будто боится привлечь к себе хоть малейшее внимание.

Я беру вилку и натыкаюсь на зеленую фасоль. — Жалко.

Я молча передаю оставшуюся часть еды, как и Мия. Она не прикасается к еде, и никто не спрашивает ее, хорошо ли она себя чувствует и не хочет ли она чего-нибудь еще. Когда один из ее дядей встает, чтобы выкурить сигарету на террасе, она бормочет что-то о том, что хочет извиниться, и спешит из комнаты. Никто не дает ей второй взгляд.

Я встаю и следую за ней.

Она почти бежит в свою спальню, но я догоняю ее в холле наверху, хватаю за руку и поворачиваю лицом к себе. — Разве это не было интересно? Какой интересный ужин.

Она вырывает руку из моей хватки, ее лицо искажено эмоциями. — Да пошел ты, Лаз.

Гнев пробегает сквозь меня. Я хватаю ее за плечи и толкаю к стене. — О, ты можешь сказать это мне, но не можешь сказать им? Они и пальцем не пошевелят, чтобы защитить тебя, Мия. Ни один из них. Какая-то семья у тебя есть.

— Как ты смеешь поднимать этот скандал за обеденным столом? Их молчание было не обо мне. Они были потрясены тобой.

Я просматриваю ее лицо прищуренными глазами, задаваясь вопросом, действительно ли она в это верит. Может быть, она просто очень хочет. Я окажу ей услугу, помогая понять, что всем на нее наплевать.

— Ты совсем одна, Миа. Никто не заботится о тебе. Чем раньше ты это примешь, тем лучше.

3

Миа

Это просто фото. Это не имеет значения. Эти люди — ничто, и вскоре ты покинешь этот кошмар навсегда.

Я повторяю эту мантру снова и снова, пока иду домой. Я Бьянки, и все в этом городе знают, что пересечение Бьянки опасно для долголетия, за исключением того, что в средней школе не следуют обычным правилам. Старшая школа — это собственная экосистема с разными толпами, аутсайдерами и иерархией. В последнее время от меня пахнет уязвимостью. Я хромая газель в саванне, и хищники окружают меня.

Это просто фото, Мия.

Но это не просто фото. Это свидетельство того, что я делаю что-то, от чего у меня каждый раз сжимается желудок. Мне нужно две рюмки водки, чтобы пройти через эту дверь.

Я сжимаю лямку рюкзака, а затем всхлипываю, когда мои ушибленные и покрасневшие костяшки пальцев пылают от боли. Думаю, я причинила себе больше вреда, нанося этот удар, чем тому, кто его получил.

Сзади приближается шумная форсированная машина, но мой желудок крутится сто раз в минуту. Я не узнаю звук, пока не становится слишком поздно, чтобы нырнуть в переулок или в магазин.

Рядом со мной останавливается черный Camaro, двигатель пульсирует, и меня охватывает тревога.

Водитель опускает окна, и из него вырываются глухие басы. Насмешливый голос спрашивает: — Опять одна? Где твои друзья, старшеклассница?

Я не могу сейчас иметь дело с отчимом, кроме всего прочего. Я продолжаю идти и смотреть прямо перед собой.

Двигатель глохнет, дверь машины хлопает, и Лаз ступает на тротуар передо мной. Солнечный свет заливает его широкие плечи, а ветер ерошит его темные волосы. За солнцезащитными очками его брови плотно сведены вместе.

На его лице искреннее беспокойство. — Что случилось?

— Кто сказал, что что-то случилось?

— Твое лицо, Бэмби. Ты выглядишь так, будто кто-то переехал твоего котенка.

Я показываю ему палец и обхожу его. — Не называй меня Бэмби. Я в порядке.

Лаз хватает меня за запястье, и мой средний палец оказывается прямо перед его лицом. — Я тебе не верю. Забирайся в машину.

Я пытаюсь вывернуться из его хватки, но его рука словно сталь. — Отвали, Лаз!

Глаза Лаз вспыхивают. — Садись в машину, или я посажу тебя на колено и отшлепаю прямо здесь, на улице.

Я вздрагиваю, когда пара, выгуливающая поблизости свою собаку, оборачивается, чтобы посмотреть на нас. — Не будь таким грубым.

— Я могу быть еще грубее, если ты не будешь делать то, что я говорю, — угрожающе говорит он. — Как насчет того, чтобы я начал описывать, как ты терлась своей мокрой киской о мои пальцы? Громко.

Мои глаза сужаются. Он не посмеет.

Лаз делает глубокий вдох и открывает рот.

— Хорошо, я иду. Говори тише.

Я рывком открываю пассажирскую дверь и сажусь на переднее сиденье. Я игнорирую его с тех пор, как четыре дня назад он оскорбил меня за ужином. Он ненавидит это в нашем доме, но почему он должен срываться на мне?

Глупый вопрос. Я знаю почему.

Ему весело, и он думает, что я жалкая.

Если бы он только знал настоящую причину, по которой я держу рот на замке. Что я жду своего часа и коплю свои деньги, и как только я окончу среднюю школу, меня не станет. Маме и моим дядям больше никогда не придется смотреть на позор семьи Бьянки.

Салон машины Лаза блестит и совершенен, пахнет кожей и им самим. Когда он садится и запускает двигатель, я смотрю на его большие татуированные руки на руле. Есть что-то завораживающее в том, как он крутит рычаг переключения передач, когда запускает двигатель и крутит руль. Это совершенно обычная вещь, которую он, должно быть, проделывал уже тысячу раз, и все же бурление в моем животе внезапно успокаивается и сменяется ощущением трепетания.