Древесный маг Орловского княжества (СИ) - Павлов Игорь Васильевич - Страница 3

На самой окраине оказалась наша изба. Самая захудалая и покосившаяся. Двор в разрухе, из живности пара полудохлых кур. Сарай на заднем дворе разваливающийся. Огородик крохотный. Зато корова своя есть, бабуля её Милавой с любовью называет, подавая мне молока прямо с порога.

Ем хлеб чёрствый, молоком запивая. Половицы поскрипывают, бабуля хлопочет. Легко на душе вдруг стало.

Ведь это шанс начать всё с чистого листа. Пусть и с такой репутацией мне достался парень. Но он же ещё молодой. Шестнадцать лет, вся жизнь впереди.

К закату бабуля печку растопила, чай сделала и яичницу, куда лука зелёного постругала со словами:

— Как ты любишь, Ярушка.

После ужина в комнатушку парня вошёл, где койка, стул, да тумба. Коморка за шторкой, которую и комнатой нельзя назвать.

Стал вещи парня изучать. Ведь теперь они мои. В верхнем ящике тумбы: резцы по дереву всех мастей, фигурки и заготовки. В среднем: кошель тряпичный, думал с монетами, а там пуговицы всякие. И зачем они ему? Там же связка поржавевших ключей. А в нижнем безделушки мелкие, две брошки металлические, пошарпанные и платок бледно–розовый с вышивкой незамысловатой.

Бабуля с тазиком воды приковыляла.

— Ярушка, давай ноги помоем, — предлагает и сама корячится, чтоб мне лапти снять.

— Я сам, бабушка, — отвечаю ей.

Смотрит с ужасом в глазах.

— Да как же, ты ж наш барин, — недоумевает даже.

— Сам, сам, — отправляю её.

Мда, похоже, парень на бабке и отыгрывался. Только она его барином и считает. А вся деревня ржёт. Но нельзя же так.

Получается, не простой я человек здесь. Наряду с тем, что дураком считают, у меня баронский титул и поместье, где нам страшно жить из–за каких–то призраков. Иначе что мы тут с бабулей делаем в самой дрянной халупе?

— А далеко до поместья, ба? — Спросил, выходя на кухню, где бабушка над свечкой сидит, сгорбившись и вообще не двигаясь.

Со спины её вижу скрюченную. Десять секунд без всякой реакции, и у меня в груди похолодело, ибо в фильме ужасов себя ощутил. Но потом раздалось тихое:

— Недалеко, Ярушка. Но ты обещал мне, что никогда туда больше не пойдёшь.

— Хорошо, ба, — соврал ей.

Если я теперь здесь насовсем, с такой жизнью точно мириться не буду.

— В уборную сходи заранее, не забудь, — слышу от неё угрюмое. — И укладывайся, во двор ночью ни ногой, с нашей стороны нечисть всякая и повадилась бродить. Обереги поганцы все перетаскали, поздно увидела. Но один схоронила на запас, нас в избе сбережёт.

Вернулся к себе, так во двор и не наведавшись в уличный туалет.

Стал снимать штаны, а трусов никаких и нет. Оставил всё, как было. Так и прилёг на жёсткую койку в одежде, потому что противно было укрываться явно не свежим одеялом.

Темнеет, сверчки затрещали. Но сердце беспокойно, и оно не даёт уснуть. За стенами лают собаки, слышен шорох, изредка хлопают двери и скрипят калитки. Тело устало, но разум не хочет спать.

А что если я уже не проснусь? А что если всё это сон, и завтра я снова окажусь в жестокой реальности в своей инвалидной каталке.

Резкое кудахтанье кур вырывает из накатывающих грёз. На улице вроде спокойно, больше нет суеты. Но это не так!

Волосы на руке дыбом встают отчего–то. Некая волна аж накатывает, всколыхнув сам воздух. Собака гавкнула где–то неподалёку от дома и заскулила жалобно. Слышу топот копыт! И он стремительно приближается.

— Нет! Не вздумай! — Раздаётся в мозгу писклявый голосок.

— Что за⁇ — Озираюсь по комнате. — Кто здесь?

— Не здесь, а в тебе, я лесной дух, вы называете нас спорами.

— Не все вылезли что ли?

— Я рискнул и выжил. Но случилось нечто вопреки законам Заговорённости. Я не овладел разумом, и остался заключён в твоём сердце. Теперь если умрёшь ты, умру и я. Поэтому не вздумай высовываться. Первый Вой «страха» должен был предостеречь тебя сильнее. Второй, очень близкий, заставит трепетать и сделает уязвимым. Чую в стае есть Старший, а он очень опасен. От его воя не устоять.

Протараторило так быстро, что едва разобрал слова.

— Какой Старший? Что ты несёшь? — Спрашиваю, болтая будто сам с собой.

Затаив дыхание, на ноги поднимаюсь. Ха! Стою, хожу. А значит и мир перевернуть сумею.

— Прорвёмся! — Добавляю радостно.

Лошадь на улице разжала отчаянно! Подскочил к окошку, вопреки писку лесного духа в башке, который силой мысли удалось заглушить. Угораздило же подцепить местный трипер!

Мимо избы по дороге всадник пронёсся стремительно на дымчатой лошади. А за ним и золотые волосы с голубым плащом пронеслись ветром. Это девушка! Следом с массовым топотом пробежали серо–чёрные твари, похожие на гиен! Семь размером с обычную собаку и одна раза в два больше.

Недолго соображал. Эти гадины гонятся за девушкой! Выскочил из избы, дверь протаранив, ибо с семью замками возиться некогда. Засовы, амбарные замки… всё разлетелось с трухлявой дверью. Не знаю, что на меня нашло. Жажда поучаствовать, не иначе.

Воет самая крупная тварь на бегу, вой перерастает в противный технический звук, который заставляет встать волосы дыбом на башке, и едва не подкашивает мои чудесные рабочие ноги.

Но я стою на морально волевых бывшего инвалида! А вот всадница перелетает через споткнувшуюся лошадь. А там и гиены настигают. Слышу, как и в домах попадали на пол грузно. Вероятно, от воя зеваки.

На месте падения блондинки засверкало синим, затрещало и зазвенело, но судя по отчаянному крику и булькающему рычанию, женщина в большой опасности.

Выдираю кол с забора и иду разбираться.

— А ну твари паршивые, сюда! — Кричу на странных волков, и беру разбег.

— Стой человек, — воет дух у меня в башке. — Ты кем себя возомнил? Да у тебя ж и сердце слабое. Кое–как держу на таком ритме!

— Вот и держи! — Кричу и лечу на первого пса в замахе.

Может я форму и растерял, но боевой дух всё ещё со мной.

Впереди всё во льду и снеге, который активно тает. Лето всё–таки никто не отменял! Первая псина на пути по середину туловища в ледышку цилиндрической формы закатана, ползёт на передних лапах к лежащей лошади, в шею которой вторая вцепилась, ничем не обременённая. Вблизи в них точно распознаётся что–то сверхъестественное. Зубы большие, глаза жёлтые, но как будто человеческие, мышцы на плешивых шкурах так и бугрятся.

По башке первой и бью! Глухой стук, псина падает.

Тем временем к нам кто–то ещё на лошади стремительно приближается с криками:

— Графиня! Защищать графиню!! Я защищу графиню!! Графиня будет защищена!!

И это всё один человек. Успеваю обернуться, верзила в доспехах зеркальных скачет грузно, лошадь под ним хоть и мощная, но хрипит устало.

Рык угрожающий приближается. Псина, что лошадь жрала, на меня пошла. С быстрым рывком, как на ринге, тыкнул её прямым ударом палки. Та и растерялась. Пользуясь моментом, подскочил и наотмашь по челюсти слюнявой врезал. Та клацнула, и тварь повалилась.

Девушка вскрикнула в очередной раз и ледышки посыпались дождём, морозной крошкой и меня окатило. Заревела тварь, стоящая за лошадью! Туда я и рванул, увидев попутно, что парочка мелких приспешников уже дохлые лежат, а повсюду глыбы ледяные. Об которые бы не споткнуться ещё! Брр! Как же холодно вдруг стало.

Главная псина, которая вблизи оказалась ещё страшнее, от ледышек, как собака отряхнулась, и замахнулась уже на сидящую на заднице блондинку, которая, вероятно и есть графиня. Та с выпученными синими глазами ножками отталкивается, пытаясь отступить. Да в залитой водой траве буксует.

Даже в лунном свете не скрылось её очарование. Красива девка, жалко, если пропадёт такой генофонд.

— А ну иди сюда, нечего на слабую барышню роток разевать! — Окликнул я главную псину, понимая, что мне всего–то надо её отвлечь. Потому что рыцарь спешит, продолжая орать на всю деревню о спасении графини.