"Фантастика 2025-14". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Кащеев Глеб Леонидович - Страница 51

– Понимаешь, в каждом эмере есть брешь. Дыра в эмоциональном спектре. У кого-то это гордость, у кого-то жалость. Восхищение, умиление, ненависть, ужас. То чувство, которого он лишен и всю жизнь вынужден красть. Поэтому эмеры не умеют любить. Любовь всеобъемлюща. Она может зародиться только у полноценного человека, у которого есть все эмоции. Убери хоть одно, и все… любви не будет. А без нее любой эмер вынужден рано или поздно стать каннибалом. В детстве меня учили, что если правильно себя вести, не забирать слишком много эмоций – чтобы, не дай бог, не получить удовольствие, – то каннибализма можно не бояться. Якобы сдержаться не могут только дикие. Они выпивают чувство полностью и от этого подсаживаются на него, как на наркотик, но это только половина правды. Даже те эмеры, которые держат себя в руках, страдают оттого, что им недоступна любовь. Они заглушают эту боль тщеславием, жаждой власти, но даже их когда-нибудь постигает разочарование и прямая дорожка к каннибализму. Одни эмеры истребляют других. Так было испокон веков и продолжалось бы дальше, но человечество уходит в виртуальный мир, который нам недоступен. Их эмоции теперь там. То, что остается в реальности, – это эрзац, которым эмеры неспособны питаться, и поэтому все становится только хуже и хуже. Перед большинством из нас встает выбор: умереть от эмоциональной жажды и ломки или стать каннибалом. А ведь каники тоже вынуждены питаться – только уже эмерами. Как только темных станет слишком много, они выжрут всех без остатка и… погибнут сами. Я хотел бы ошибаться, но по нашим с Верой подсчетам через десяток лет не останется никого. Ни эмеров, ни каннибалов.

Глеб подвел Катю к кругу из цветных стеклышек, выложенных в соответствии со спектром, но образующих странный и чем-то знакомый девушке узор. Она вспомнила, что видела похожий в книгах по восточной культуре и мифологии.

– Мандала, – прошептала она.

– Да, это она. Модель вселенной, как считали индусы. Ее же изображали в круглых витражах католических соборов, на потолках мечетей и медресе. Юнг, хоть и не был эмером, утверждал, что через этот образ раскрывается душа человека, и был прав. Душа каждого – целая вселенная, а каждая религия учит именно этому – полноценной гармонии в ауре. Но это у людей. У эмеров все не так. Мы ущербны от рождения.

Глеб включил подсветку и продолжил:

– Но если собрать все оттенки вокруг мощного источника света, то спектр замкнется. Если каждый эмер даст свою эмоцию, свой чистый цвет, а источник, способный работать со всеми цветами, как ретранслятор, многократно их усилит, то через него пройдут все цвета, полный спектр, и сольются в один мощный белый луч. От этого запустится цепная реакция: волна пойдет дальше, найдет отклик в сердце каждого эмера, он подхватит ее и передаст следующим, усилив доступным ему цветом. Вскоре волна наберет такую силу, что случится чудо: эта энергия заполнит брешь в каждом эмере. Навсегда, понимаешь? Она научит каждого испытывать ту эмоцию, которая раньше была ему недоступна. Мы больше не будем зависеть от людей, не будем жрать друг друга и навсегда получим способность любить. Вот ради чего я существую. Это мое призвание… и твое тоже. Потому что я себя уже выжег. Я не могу дать свет, который зажжет сердца других. Это можешь сделать только ты.

– Я не могу быть светом! Я – тьма. Я преисполнена боли и кроме нее ничего не чувствую. Какая любовь? Я могу подарить этому миру только страдание! Мне очень больно! И я хочу только одного: чтобы эта боль прекратилась! – крикнула Катя.

Неожиданно за их спиной раздались одиночные хлопки аплодисментов.

Глеб с Катей обернулись. В дверях зала стоял Макеев с тремя охранниками.

– Хорошо, – сказал он. – Я выполню твою просьбу.

– Нет… зачем ты… нет… не сейчас… – растерялся Глеб.

– А я обращаюсь не к тебе. Катя?

– Что? Хочешь вернуть меня домой? Я не вернусь! Я перепачкаю тьмой стерильную коробку, в которой меня растили! – с издевкой произнесла она.

Глеб с изумлением смотрел то на нее, то на Макеева, пока в его голове не сложился пазл.

– Так она… все это время была у тебя?

– Забавно, правда? – улыбнулся Макеев.

Катя видела, что вокруг отца собирается багровое облако гнева.

– И ты! Ты! Врал все это время! Делал вид, что помогаешь ее искать?! – с яростью произнес Глеб.

Катя понимала, что полчаса назад и сама выглядела так же страшно. Багрово-красная зарница вспыхнула вокруг отца и грозила обрушиться на Макеева и его свиту.

– Ты еще не все знаешь. До своей смерти Нина уже долгое время жила со мной.

Это была последняя капля. Глеб достиг высшего накала. Вдруг он пошатнулся. Грозная аура вспыхнула и растворилась в воздухе. Катя заметила у отца на лбу испарину. Он окончательно перегорел. Макеев словно специально его провоцировал, зная, что таких сильных эмоций он без вреда для себя не переживет.

Макеев продолжил:

– Я встретил ее в поезде. Случайно. Красивую женщину с ребенком, вздрагивающую от любого взгляда. Я был уверен, что она бежит от абьюзера. Мне стоило невероятных усилий привести ее в чувство, помочь перебороть страх. Только тогда она рассказала мне все, и я понял, что ошибался. Ты был не просто абьюзером, а настоящим монстром. Теперь понятно, что она видела тебя таким, каким ты только что был. Неуравновешенным психопатом, расчетливым эгоистом, манипулятором, человеком, убившим свою мать. Я обещал Нине сделать все, чтобы твоя дочь выросла не такой, как ты.

Макеев с плохо скрываемой ненавистью смотрел Глебу в глаза. Тот тяжело дышал и пошатывался. В нем продолжала бурлить ярость, но он слишком ослаб, чтобы быть способным нанести хоть малейший вред. Катя не знала, чью сторону занять. Сейчас оба мужчины, называющих себя ее отцами, были ей одинаково отвратительны. Каждый использовал ее как пешку для достижения своих целей. И ни в одном из них не было настоящей искренней любви к ней, как бы они себя ни обманывали.

– Так вот как ты про меня узнал? – тихо сказал Глеб. – Вот как придумал свою нейросеть? А я все гадал: как это ты понял, как представить эмоции в виде спектра и звука. Как будто тебе помогал какой-то эмер. А ты знал… ты все знал! И заставил меня работать на тебя. Выжигал, уничтожал меня… просто из мести? Ты хотел, чтобы я страдал, как страдала Нина?

– Не без этого, – согласился Макеев, сжал губы и холодно улыбнулся. – Но и бизнесу это тоже помогло. Дела у меня шли не очень, а ЭМРОН… ЭМРОН оказался настоящим сокровищем.

– И ты специально дал Кате сбежать. Привел нас к ней, чтобы мы ее активировали. Потому что ты искал мне замену? – Глеб искренне изумился такой подлости.

Макеев повернулся к Кате.

– Я много лет искренне любил тебя и заботился о тебе. Я выполнил обещание, данное твоей матери. Тебя воспитывали в эмоциональной стерильности. Я ни к чему не принуждал тебя. Но ты повзрослела, и я просто тебя отпустил. Дал возможность познакомиться с ним, с монстром, который превратил жизнь твоей матери в ад. Я знал, что ты будешь разочарована. Хотя и предполагал несколько другой сценарий.

Он повернулся к Глебу.

– Моя нейросеть – это не только детектор эмеров. Она давно уже неплохо просчитывает вероятности на основе эмоций.

Макеев щелкнул пальцами, и один из сопровождающих подал ему небольшой ноутбук. Макеев открыл его и развернул экран к Глебу и Кате.

– ЭМРОН просчитал все возможные сценарии. Каждый для Кати завершается весьма болезненно. Здесь и сейчас. В этом зале. Ты бы в любом случае ее нашел. Сам или твои помощники – ведь я дал тебе такую прозрачную подсказку.

По экрану побежали разноцветные переплетающиеся линии с реперными точками.

– Вот вариант, при котором она еще до вашей встречи догадалась, что ее мать сбежала от тебя, поняв, что ты мутант. Узнала, что мать погибла, когда ты ее нашел. В этом случае она убила бы тебя. Результат – боль, чувство вины, страх.

Макеев дотронулся до другой линии, и она подсветилась:

– А вот тут Катя могла узнать от Дениса, что ты нашел их и Нина погибла. Ты как-то проговорился ему об этом. Опять боль, ненависть. И она все равно пришла бы мстить. Или вот – был шанс, что она вспомнит аварию и поймет, что сама убила маму. Боль и разрушающее сердце чувство вины.