Побег из волчьей пасти (СИ) - "Greko" - Страница 23

— Так кто ж его отдаст?

И то верно. Оружие у черкесов знатное, от дедов-прадедов переданное. Кинжалы из булата с драгоценными камнями. Панцири старинной работы. Хотя те, кто был в кольчугах, наверняка в глубину ушли. Могли и живыми в болоте утонуть. Страшная история. Рассказывали мне, что нечто подобное в лесах подо Ржевом в Великую Отечественную приключилось. На этот раз с кубанцами или донцами. Дивизия полегла. Не было лучше находки для «чёрного» копателя из 90-х, чем найти казачий кинжал…

— Страшное место — эти топи! Кладбище под ногами! — не удержался Спенсер.

После таких слов казалось постыдным бросать шапсуга одного в лесу на горе, но выбора не было. Ему стало еще хуже. Оставили ему палатку из бурки, еду и воду в бурдюках, которую набрали из горных ручьев. Из ериков воду брать не стоило. Она была мутной и непригодной для питья.

— Черкесы — народ живучий! Выкарабкается! — пророчествовал Натан.

Выбора у нас не было. Нас ждали в военном лагере под Анапой. И у Эдмонда была договоренность с Абделем о дне встречи в Суджук-Кале. Мы имели все основания, чтобы покинуть Черкесию до серьезных осенних дождей. Наш вояж подходил к концу.

[1] Авторы честно признаются, что дату убийства Болотоко сместили на месяц. Никого этим не хотели оскорбить! Напоминаем, у нас альтернативная история и присутствие Косты меняет привычное нам историческое полотно.

[2] Кубанская казачья Линия. Шла вдоль берега реки Кубань до того момента, пока не началось наступление России на левом берегу. На нем с конца XVIII в. стояло Ольгинское укрепление, прикрывавшее одноименный мост. Отсюда начинались все походы Вельяминова. Здесь же войска выдерживали двухнедельный карантин на обратном пути.

Наше прибытие в военный лагерь черкесов прошло незаметно в отличие от прошлого визита на совет вождей конфедерации. Там была говорильня и шумная встреча. Здесь люди занимались делом. Кровавая и опасная игра в кошки-мышки. Ни дня не проходило, чтобы кто-то не попал в засаду черкесов или — наоборот — казаков.

В лагере происходила постоянная ротация. Черкесы, увешанные мешочками с провизией, подъезжали и покидали его налегке. О централизованном снабжении речи не было. Каждый сам себе готовил — рис, просо, кукурузу, ячменную муку и добытую в горах дичь. И как только у горца заканчивались продукты, он уезжал в свой аул. Если было, куда уезжать. В ближайших окрестностях многие селения были сметены войсками генерала Вельяминова. Ужасная, но действенная практика. Отсутствие продовольствия серьезно подрывало боеспособность черкесов.

Здесь, в горных отрогах, мы смогли перевести дух. Неделя пытки звоном в ушах от непрекращающегося ни на минуту кваканья лягушек и от писка миллиардов комаров могла свести с ума любого. Прозрачный свежайший горный воздух вместо миазмов гниющего болота — о, это было как бальзам на рану. И возможность нормально обсушиться. Поход в дождь — врагу не пожелаешь. Вода снизу, вода сверху… Вода достала!

А еще грязь! Мы извозились в топях с головы до ног. Не счесть, сколько раз я падал с коня в болотную жижу. Даже Спенсер сподобился, несмотря на свои навыки наездника.

Дав нам сутки на восстановление сил и внешнего вида, черкесский сераскер, как называли на турецкий лад местного предводителя, пригласил нас на встречу. Его звали Инал Аслан-Гирей.

— Мои люди, дорогие гости, докладывают: русские готовятся к походу. Нужен активный поиск. Я слышал, уважаемый хакким, о вашей помощи нашим людям, — вождь обратился к Спенсеру. — Но сейчас нам нужны не пилюли, а лишние стволы в умелых руках. Вы с нами?

— Сочтем за честь! — кисло ответил Спенсер.

Выбора нам не оставили. Пришлось с очередной партией отправляться в разведку. Спенсер ехал со своим штуцером, я держал под рукой заряженные револьверы. Пристроил их в кобуры у седла. Стрелять в русских? И мысли такой не было. Но война есть война. Если предстоит выбирать, долго раздумывать не буду. На мне огромная ответственность. Мне еще Торнау надо как-то выручать.

Наш отряд смог подобраться к крепости так близко, что можно было рассмотреть в бинокль подробности. Попросив его у Спенсера, я стал изучать Анапу. Город и форт с юга и юго-запада прикрывала почти отвесная скальная гряда высотой 30–40 метров, являвшаяся естественной защитой. Гладкая и болотистая равнина, уходящая на север, служила безопасным путем к черноморским казачьим станицам за Кубанью. Зато холмы к востоку превратились в арену постоянных схваток и засад. Здесь, в предгорьях, среди небольших ущелий и теснин, поросших вековым лесом, было очень красиво. И очень страшно. Война не затихала ни на минуту.

В крепости шли какие-то военные приготовления. Артиллерийские орудия цеплялись к зарядным ящикам. В них укладывали снаряды. На плацу солдаты строились в ротные колонны. Вьючные лошади, мулы и верблюды нагружались вьюками. Вестовые-казаки галопом носились туда-сюда, развозя приказы офицеров. Вероятно, предстояла серьезная вылазка.

Как нам объяснили, крепость испытывала трудности с водой, имея лишь один дурной колодец. Воду приходилось подвозить из родника на холмах. За ней отправляли партии с пушкой. Вот и сейчас можно было наблюдать, как колонна выдвигается на восток в сопровождении отряда казаков. Волы тянули несколько телег с пустыми бочками.

Всадники рассыпались по окрестным возвышенностям, выискивая засады горцев. Затем собрались в единую группу, чтобы совершить маневр. Дорога между двух холмов делала поворот, скрывший на некоторое время казаков от основного отряда. Но для меня они были как на ладони — полусотня с офицером во главе.

Как только казаки втянулись в узкое дефиле, склоны прилегающих горных отрогов ожили. Из-за каждого куста, из любого укрытия ударил ружейный огонь, полетели стрелы. Отряд смешался, падали и ржали кони. Люди валились под копыта.

В считанные минуты отряд был разбит. Лишь два десятка раненных перепуганных казаков смогли вырваться обратно. Лошади без седоков понеслись следом. Это бегство помешало артиллеристам немедленно открыть огонь. Стоило прозвучать выстрелам, как они развернули свою пушку, действуя на удивление слаженно. Колонна тоже перестроилась, немедленно образовав плотное каре и ощетинившись штыками. Из крепости вырвалась новая полусотня на подмогу.

— Ты видел⁈ Видел⁈ — восторгался Эдмонд. — Какая тактика! Какой успех!

Наконец, громыхнула пушка. Картечь скосила немногие уцелевшие кусты на склоне холма. Противоположный был в мертвой зоне. Но на обоих склонах уже никого не было. Нанеся внезапный удар по казакам, горцы сразу рассеялись. Никто даже не спустился вниз добить раненых или забрать добычу. Таковой можно было считать лишь несколько унёсшихся вперед по дороге к роднику лошадей без седоков. Наверное, их кто-нибудь поймает.

— Я уверен, русских ждет бесславный конец! В горах горцы — как за крепостной стеной, а пушки по горам не потаскаешь! Здесь же, в предгорье, тактика черкесов дает отличный результат. Им бы немного организации — и они выкинут врага со своей земли. Кавказ России не достанется! — не унимался Спенсер.

Снова загрохотали орудия, но в отдалении и почему-то за нашей спиной.

— Урус! Урус! Бакан! — закричали горцы в возбуждении, показывая руками в тыл.

— Вероятно, армия генерала Вельяминова прорывается через ущелье Бакан обратно в Анапу из Суджук-Кале, — предположил Эдмонд[1].

Наш отряд немедленно снялся с места и поскакал к ущелью. Заняв позицию на одном из его склонов, мы приготовились ждать продвижения воинских колонн. Среди зарослей и скал нашлись неплохие укрытия.

Снова загремели пушки, теперь уже у Анапы. От сераскера прибыл гонец, сообщивший, что русские предприняли вылазку из крепости. Вождь считал, что это ложная атака с целью отвлечь внимание черкесов от Баканского ущелья. Нам было предписано оставаться на месте и не раскрывать место нашей засады.

Наступила ночь. Мы закутались в приготовленные кем-то бурки, но огней не разжигали. Время тянулось медленно. Подумал, что вот так — нежданно-негаданно — довелось мне хлебнуть солдатской доли. Ночевать под открытым небом, трясясь от холода или потеть под буркой, исполнять приказы неизвестных мне людей, ожидать непонятно чего, чтобы в итоге так и ни разу не выстрелить. Впрочем, последнее обстоятельство я одобрял всем сердцем.