Поймать хамелеона (СИ) - Григорьева Юлия - Страница 12

Ну а после смерти бабушки у Михаила Алексеевича появился новый учитель — Афанасий Капитонович, и учился у него дворянин Воронецкий уже иной дисциплине, коммерции. И это дело шло у него, может, и не бойко, но весьма недурно. Деловитости отца у Миши не было, но сметка имелась. Так что компаньон хвалил молодого человека и обещал, что в будущем тот сможет воротить такими делами, что нынешние будут казаться детскими шалостями. Воронецкий улыбался, слушая, ему и вправду было приятно.

Наверное, потому, что купец в некотором роде восполнял отеческую заботу, которой отроку когда-то не хватало. Алексей Игнатьевич был сначала занят делами, после и вовсе умер, а гувернер и учитель не дали того, в чем нуждался подрастающий юноша. А Афанасий Капитонович был каким-то душевно большим и основательным, и Миша ощутил то самое, в чем нуждался.

И в свою очередь пытался дать нечто подобное и сестре — быть ей не только братом, но и где-то немного отцом. Должно быть, потому и считал, что прежде надо было устроить счастье Глаши, а потом уже думать о себе. Но теперь речь шла об ее здоровье, и надо было сначала вернуть прежнюю Глафиру, ну а потом опять говорить о ее счастье.

— Миша.

Воронецкий вынырнул из своих размышлений и посмотрел на сестру. Она несколько ожила за время дороги. Прежней не стала, да и взгляд леденел, когда брат вновь пытался узнать, что с ней произошло, и Михаил пока оставил эту тему. И Глашенька опять немного оживилась. А сейчас она показалась ему взволнованной.

Воронецкий накрыл руку сестрицы ладонью и спросил с улыбкой:

— Что, душа моя?

— Мишенька, прошу тебя, давай назовемся супругами. И фамилию возьмем иную.

Михаил опешил. Он с минуту смотрел на сестру, и она повторила:

— Прошу тебя.

— Но это же дурно, Глаша, мы единокровные…

— Так я ведь не в церковь тебя прошу пойти, Мишенька, — ответила она. — Никто здесь не знает, кто мы на самом деле.

— Но зачем⁈ — воскликнул Воронецкий, однако заставил себя успокоиться и заговорил мягко, словно уговаривая малое дитя: — Глашенька, мы похожи. К тому же всякое бывает, можем ведь встретить и кого-то знакомого. Какие разговоры пойдут тогда в нашем уезде, даже представить страшно. Нас же ни в один приличный дом не примут, а о супружестве…

Он замолчал, потому что сестра смотрела на него с нескрываемым раздражением, будто это не она, а ее брат говорил глупости.

— Миша, мы похожи, но не близнецы, — парировала Глаша. — Достаточно сказать тому, кто заметит эту схожесть, что мы приходимся родней друг другу, но дальние, однако родовые черты схожи. Тут не о чем говорить.

— Но если знакомые…

— Для знакомых мы те, кто мы есть.

— А если тебе встретится тот, кто придется по душе⁈ — вновь воскликнул Миша. — Что если и он полюбит тебя? Но он ведь будет считать, что ты замужем. И за кем⁈ За… — Воронецкий кашлянул и понизил голос, — за родным братом. Это же какой-то кошмар!

— Стало быть, он будет счастлив узнать потом, что я свободна, — отмахнулась Глафира Алексеевна. — И даже если тебе кто-то придется по душе, всё будет то же самое. Для знакомых мы брат и сестра Воронецкие. В гостинице же пусть будем какими-нибудь Сорокиными. Ты, быть может, учитель гимназии, а я твоя супруга. И в Петербург приехали издалека, ну, к примеру, Тамбова.

— И что бы в Петербурге понадобилось учителю гимназии из Тамбова? — проворчал Михаил.

— Ну хотя бы нового места. Решили перебраться в столицу, только и всего. Быть может, это мой каприз. А может быть, и чье-то предложение. Прошу тебя, — она вновь сжала брату руку, — я не хочу, чтобы мы назывались своими именами.

Воронецкий прищурился:

— Ты чего-то опасаешься? Или кого-то?

Взгляд Глашеньки уже знакомо стал колючим, и она ответила вопросом на вопрос:

— А отчего бы вам, Михаил Алексеевич, ни откликнуться на просьбу своей сестры? Вы ведь вроде любите ее, как говорите, не так ли? Так почему бы просто не сделать той невинной малости, о какой она просит вас?

— Даже так? — приподнял брови Воронецкий. — На вы, да еще в третьем лице? — После вновь прищурился и тихо хмыкнул: — Хорошо, сестрица, я сделаю, как ты просишь, хоть не понимаю и не желаю этого. Однако же ты ответишь мне любезностью на любезность. Я и без того выписываю вокруг тебя всяческие коленца, попляши и ты под мою дудочку.

— Чего ты хочешь? — сухо спросила Глаша.

— Я хочу, чтобы ты поговорила с доктором, которого я найду, — ответил Михаил. — Ты сильно переменилась. Я хочу, чтобы тебя осмотрел врач. И если что-то сдерживает тебя, возможно, с ним тебе будет легче разговориться и наконец вернуться в свое прежнее состояние.

Воронецкая на миг поджала губы. Было видно, что с ее языка готова сорваться новая дерзость, и брат напомнил:

— Мы называемся супругами, ты соглашаешься на визиты к доктору. Я же в свою очередь перестаю терзать тебя расспросами, пока ни будешь сама к ним готова.

— Будь по-твоему, — все-таки согласилась девушка. — Я готова посетить доктора. — Она чуть помолчала и выпалила: — Я не сумасшедшая!

— Но тебя что-то угнетает, и это очевидно, — парировал Михаил.

— Стало быть, ты исполнишь, о чем я прошу, — уже утвердительно произнесла она, и Воронецкий кивнул:

— Исполню. А ты подготовь объяснение причины столь возмутительному «супружеству», если эта история всплывет наружу.

Они немного помолчали, и первой вновь заговорила Глаша.

— Так как мы назовемся?

— Если уж менять фамилию, то вовсе уйдем от птичьей, — чуть ворчливо ответил брат. — Будем Светлины какие-нибудь. Я — Максим Аркадьевич, а ты…

— Софья Павловна, — опередила его сестрица.

— Давно придумала? — усмехнулся Михаил. Она кивнула, и Воронецкий, вновь усмехнувшись, покачал головой. — Ну, стало быть, Соня.

— Стало быть, — ответила Глаша и впервые улыбнулась знакомой задорной улыбкой. — Люблю тебя, братец.

— И я тебя, сестрица, — снова проворчал Михаил.

Возможно, в просьбе сестры и имелся некий смысл. Он ведь и сам готов был увезти ее именно потому, что подозревал наличие того, кто был причастен к ее исчезновению. Даже Полянского заподозрил. Впрочем, он и сейчас не пришел к единому мнению в отношении случайного знакомого.

Куда они едут, Воронецкий от прислуги не скрывал, в этом и смысла не было, потому что отправились в Петербург брат и сестра на собственном экипаже, которым правил их кучер. Еще и Афанасию Капитонычу Михаил написал, что отбывает на некоторое время в Петербург. Наверное, надо было ехать на дилижансе и не называть конечной цели путешествия…

Хотя компаньону Воронецкий доверял. Да и гостиницу, куда они направлялись, похвалил когда-то именно Афанасий Капитонович. «Старым фениксом», который располагался на Александринской площади, владел его знакомец — купец Иванов. Не близкий, но отзывался о нем компаньон Михаила хорошо. Он и сам останавливался в «Фениксе», когда наезжал в Петербург. Туда же направлялись и Воронецкие,

Столицы ни брат, ни сестра, ни тем более их кучер не знали. Потому сейчас на козлах рядом с Петром сидел юркий отрок, который согласился показать дорогу за некоторое вознаграждение. И после того разговора, который произошел только что между родственниками, Михаил радовался, что решил ехать в закрытом экипаже, иначе бы их подслушали. Хотя, наверное, в ином случае Глаша завела бы эту беседу еще в дороге, а не держала выдумку в себе до последнего.

В эту минуту карета остановилась, после качнулась, затем второй раз, но уже в другую сторону. Похоже, сначала на землю спрыгнул паренек, затем слез кучер. Это догадка тут же подтвердилась, потому что Петр открыл дверцу и сообщил:

— Добрались, барин.

Михаил первым выбрался из кареты, после подал руку сестре, и когда она вышла, сам уместил ее ладонь на сгибе своего локтя.

— Отнеси багаж в гостиницу, — велел Воронецкий, — оставь там и уезжай в поместье.

Петр заметно удивился.

— Так вам же карета будет нужна, — ответил он. — Если думаете, что города не знаю, так я пройдусь, запомню улицы. Чего на наемных деньги тратить?