Охота на Тигра 7. Монгольские степи. Халхин-Гол - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 8

– Агарияме (あがりやめ), господин полковник.[1]

Самолёты Брехт услышал, гул стоял такой, что спал бы и то услышал. Прямо над военным городком на посадку в сторону озера Ханка заходили металлические птицы. Хотелось вскочить и броситься к окну, узнать, чем операция под кодовым названием: «Это не мы» закончилась. Останавливали две вещи: рядом сидела Катя-Куй и смотрела, чтобы он котлету с пюрешкой тщательно жевал, а не заглатывал большими кусками и может, всё равно бы дёрнулся, но окно смотрело на север, а там был больничный парк с подрастающими кедрами корейскими и прочими клумбами, а озеро Ханка было в противоположной стороне. Всё одно бы не остановило, только не было другого звука, не палил из всех своих «Браунингов» и «Эрликонов» Якимушкин, а значит, опасности нет, и угнанные у японцев самолёты никто не преследовал.

Специально эту часть операции прорабатывали. Диверсанты взяли с собой несколько банок белой краски, что артель Дворжецкого выпускала. На нижней поверхности крыльев должны быть нанесены белые американские звёзды. Все остальные самолёты, если они летят в том же направлении, нужно было сбивать, выходило тогда, что не всё пошло гладко и Светлова преследуют. Но Якимушкин молчал, есть белые звёзды на всех самолётах.

Брехт всё же попробовал быстрее запихать в себя котлету, не терпелось узнать подробности, но капитан медицинской службы отвесила ему лёгкую затрещину и полотенцем протёрла нос, ткнувшийся в подливу.

– Ешь, спокойно, придут и сами всё расскажут.

– Железная логика. – Пришлось опять тщательно пережёвывать. Каждый кусок двадцать три раза. Эти корейцы они педанты, станется, подсчитывать начнёт жена, сколько он раз жевнул. Обещал ведь лежать и спокойно болеть три дня. Так сегодня только-только третий начался. Кончилось и пюре, и котлета, и даже компот из каких-то прошлогодних ещё сухофруктов. Больше Иван Яковлевич терпеть не мог, подошёл к окну. Знал, что за ним нет ничего такого, чего уже не видел, и что точно в это окно приземлившиеся самолёты увидеть нельзя. По отсыпанным красной крошкой дорожкам ходили больные, не много – пяток человек. В беседке-ротонде с мраморной балюстрадой рубились за круглым столом в козла четверо выздоравливающих.

– Ну, и что там? – не удержалась от сарказма жена.

– Там? Там Солнышко солнышко. Птички поют. – Тяжко вздохнул Иван Яковлевич.

– Не суетись, Ваня, ляг, сейчас Светлов придёт и всё расскажет. Стой, ты мне вот что скажи, этот детский сад, что ты привёз, что с ними со всеми делать? Это ужас. Вечно ругаются между собой. Но это ладно, хуже, когда не ругаются, тогда они начинают планы строить построения коммунизма. Лучше бы уж дрались и ругались.

Нда, с детьми надо было что-то решать. Нет, так-то он всем роли придумал и даже с каждым обговорил. Но до осени нужно дожить, когда Малгожата и Валентина уедут во Владивосток поступать в медицинский институт. Ну, и Федьку нужно срочно женить на кореянке, дать ему её фамилию и устроить в колхозную роту. Построить им дом пусть живут и благоденствуют. А вот сейчас что делать слишком мал оказался его огромный дом для десятка почти детей.

– Может, пока их в пионерлагерь хотя бы на месяц отправить? – предложила Катя.

– Может. Потерпи до завтра, выйду отсюда и парочку точно пристрою.

В дверь стукнули и на пороге появился бывший хорунжий. Что-то явно пошло не так. Майор был всклокоченный с помятой фуражкой и прихрамывал. Но операция была и чего во время боя не бывает. Но дело не в бое. Вид у майора был смущённый, и глазки бегали.

– Иван Ефимович?

– Я чего? Я ничего. Не лётчик я. – Совсем сник Герой Советского Союза.

– Иван, Ефимович, говори уж, что случилось? Только хуже делаешь, и так весь на нервах.

– Говорить? – тяжко вздохнул спецназовец. – Говорить. А я скажу. Каждый должен своим делом заниматься.

– Майор!

– Ну, слушай.

– Самолётов оказалось больше, чем мы планировали. Перед самой операцией прилетел гражданский самолёт в сопровождении трёх истребителей. В самолёте был только один пассажир – это корреспондент известной в Японии газеты «Асахи Симбун». Так что всего самолётов получилось восемнадцать. И у нас просто не было столько пилотов. Пришлось и мне и Тиханову и Васнецову и Илье Дуборезову за штурвал садиться. Взлететь взлетели и долетели даже без приключений, а вот с посадкой получился полный … швах, – Светлов махнул рукой. Видно было, что и более приемлемое бы слово произнёс, но присутствие Кати-Куй сдержало.

– И что погиб кто-то? Ранен? – Вскочила принцесса.

– Ну, Дуборезов руку сломал. Им занимаются. Ещё Скоробогатов с огромной шишкой, может и сотрясение у него. Тоже уже сюда несут.

– А я говорила, что эта авантюра добром не кончится, – погрозила пальцем комбригу жена и убежала вниз, застучала каблучками по ступенькам.

– Не томи, Иван Ефимович, что произошло? – Брехт почти облегчённо вздохнул, откинулся на подушку. Главное, что все живы, а ушибы с шишками и даже сломанную руку вылечат. У них тут лучший в Приморье госпиталь. Выздоравливают все как мухи. Да!

– Я напортачил, слишком рано сбросил скорость и мой лёгкий армейский бомбардировщик «Мицубиси» Ки-30 клюнул носом и врезался в землю. Шасси оба сломаны и крыло оторвано. Ну и трупы разорвало на куски. Ужас. Как ты говоришь: «Армагеддон» полный.

– Да, чёрт с ними с трупами. А самолёт один … Стой, а Скоробогатов, лучший лётчик страны, что тоже носом клюнул? – Брехт такого и представить себе не мог.

– Нет. Сашка-то нормально свой армейский тяжёлый бомбардировщик «Мицубиси» Ки-21 посадил, это Дуборезов, который пилотировал истребитель-биплан Kawasaki Ki-10, наоборот скорость погасить не сумел, и его занесло и закрутило. Потом подпрыгнул ещё и сверху рухнул на только приземлившегося Скоробогатова. Его самолёт с переломанными крыльями, а тяжёлый бомбардировщик тоже шасси лишился, колпака и одного крыла, ну, и Сашке досталось по голове. – Светлов, подсел к кровати, набулькал себе из графина воды в стакан и жадно осушил. – Чувствовал, что добром не кончится. Какие из нас пилоты! Переломали вон кучу самолётов. Как теперь людям в глаза смотреть? Учили ведь.

Иван Яковлевич задумался. Ну, люди живы, это главное. А самолёты? Стоять. Бояться.

– Иван Ефимович, как думаешь, вот сообщу я завтра о трофеях Блюхеру Василию Константиновичу, что он с ними сделает? – Брехт встал, дошёл до шкафчика и из кителя, висевшего там, на плечиках, достал расчёску, – Причешись, не майор, а алкаш после недельного запоя. И подстригись се… ладно, завтра. Всё, не Испания. Приехали домой. Тут товарищ Мехлис обязательно пожалует. Либо ордена выдавать, либо смертный приговор выносить.

– Что сделает, – пропустил тираду про смертный приговор мимо ушей бывший хорунжий. – Да, чего сделает, понятно, в Москву отправят. Наверное, своим ходом. И наших всех лётчиков и отправят перегонять трофеи, у них уже опыт есть.

– Точно. Так всё и будет. А с этими тремя разбитыми, как думаешь, что сделают?

– С четырьмя. Ещё один истребитель Ки-27 угробили. Тоже шасси подломилось, и крыло одно отлетело. – Налил второй стакан майор.

– С четырьмя? – Брехт аккуратно, чтобы плечо не разбередить улёгся на кровать снова.

– Думаешь? – хмыкнул Светлов.

– Сто процентов.

– И?

– Нужно ещё пяток самолётов сломать. Но так чтобы по одному из образцов осталось в идеальном состоянии. Сколько там разновидностей получилось?