Было записано (СИ) - "Greko" - Страница 17

— Проучили штыком чеченца! — Фрейтаг был доволен и собой, и своими людьми.

В ответ куринцы, собираясь в плотную походную колонну, грянули:

С нами Бог, и Фрейтаг с нами!

Кто ж нас может устрашить?

К громкой славе путь штыками

Мы сумеем проложить…

Разорив аул и ближайшие хутора, отряд возвращался в вагенбург. Больше выстрелов не было. Галафеев был мрачнее тучи. Снова его подловили бешеные чеченцы.

— Больше ста человек убитыми и ранеными! Как я объясню Граббе сей афронт? А все разведка! Как не вовремя выбыл Дорохов! Что же теперь делать с его отрядом⁈

— Господин генерал-лейтенант! — бросился к нему Лермонтов. — Меня! Меня назначьте командиром над летунами!

[1] Практика отказа от креста в пользу нуждавшегося товарища была распространена на Кавказе. Так поступил в 1852 г. артиллерийский офицер Л. Н. Толстой.

[2] Справедливости ради отметим, что уровень награды был понижен Головиным всем прикомандированным офицерам, даже получившим ранение. Не помогло: поручикам А. Долгорукому и С. Трубецкому в награде было отказано, как и Лермонтову. Самое забавное в том, что царь написал резолюцию, перечеркнув наградные листы: «Высочайше повелено поручиков, подпоручиков и прапорщиков за сражения удостаивать к монаршему благоволению, а к другим наградам представлять за особенно отличные подвиги». И… наградил корнета М. Глебова и поручика И. Евреинова орденом св. Анны.

[3] Странная противоречивая история. Что потерял поручик Лермонтов в стрелковой цепи, если служил ординарцем? Почему шел, а не ехал на лошади, на которой носился по полю боя, как вспоминали все очевидцы? Почему бросил Лихарева, которого добили выскочившие из леса горцы? Ускакал?

[4] Анна Улуханова стала третьей женой имама Шамиля под именем Шуанат. Пережила мужа на шесть лет, пройдя с ним весь путь от торжества имамата до пленения в Гунибе. После его смерти уехала в Османскую империю, где и была похоронена.

[5] Медленно, но верно в столице приходили к мысли о бессмысленности набегов. Умные головы советовали: нужно строить линию, ставить станицы, распространяя тем влияние и цивилизацию (!). «На практике старая система набегов так сильно укоренилась, что отказаться от нее оказалось выше сил исполнителей предначертаний Петербурга», — писал летописец истории куринского полка. В итоге, появилось уникальное явление: канла на русских. То есть кровная месть против всех, кто был на русской стороне без разбора.

[6] Отца Мартынова звали Соломон. В отношении усов Николай I повелел «не допускать никаких странностей в усах и бакенбардах, наблюдая, чтобы первые были не ниже рта, а последние, ежели не сведены с усами, то также не ниже рта, выбривая их на щеках против оного». Впрочем, и Лермонтов в походе отрастил волосы вопреки запрету: «дабы ни у кого из подчиненных не было прихотливости в прическе волос; чтобы волосы были стрижены единообразно и непременно так, чтобы спереди, на лбу и висках, были не длиннее вершка, а вокруг ушей и на затылке гладко выстрижены, не закрывая ни ушей, ни воротника, и приглажены справа налево». Дурным порой был царь, всех стриг под одну гребёнку.

[7] У Мартынова был орден Св. Анны 3-й степени за экспедицию с Вельяминовым в 1837 году. Мы также уверены, что у него была медаль за взятие Ахульго, хотя сведения об этом отсутствуют. Ей наградили всех участников штурма твердыни Шамиля.

Вася. Малая Чечня, конец октября — начало ноября 1840 года.

Галафеев задумчиво смотрел на Лермонтова: справится ли он с самостоятельным командованием, да еще с таким отрядом, как команда Дорохова, презревшая все правила войны? А с другой стороны, если не поручить ему налетчиков Руфина, кто возьмется возглавить тех, о ком ходила дурная слава разбойников и головорезов?

«Кому прикажу, найдет тысячу причин отказаться. А как быть без разведки?»

После Валерика Галафеев зарекся двигаться наобум. Вот сегодня — как так вышло, что чуть не повторилась лесная бойня? Этот хотя бы из гусар, как прославленный Давыдов. Может, и выйдет из него толк?

Уловив колебания генерала, поручик с жаром принялся доказывать:

— Люди меня знают! Я с ними не в одном деле участвовал!

— Похвально, что вы проявляете инициативу! Давайте рискнем. Посмотрим, что из этого выйдет, тем более что серьезных действий уже не предвидится. Сделаем еще несколько вылазок и отправимся обратно в Грозную. Там нас ждет генерал Граббе. Пусть он решает.

Люди Дорохова восприняли назначение Лермонтова командиром отряда с насмешкой. Кавалерист — что с него взять? Он так и начал командовать: то прикажет отогнать неприятеля от цепи застрельщиков, то бросится с горстью людей на кавалерийский отряд, превосходящий числом, и лишь орудийный огонь поможет с ним справиться. Охотники заворчали.

— Наше дело в рейды ходить и засады выявлять.

Девяткин вмешался. Придавил своим авторитетом поднявшийся ропот.

— Потерпим! Новый командир хотя бы нос не задирает. Все время с нами. Спит с нами на голой земле, а не в палатке. Ест с нами из одного котла.

Лермонтов, и вправду, позабыл про излишнюю роскошь, про денщика, про офицерский стол с отборным вином, про компанию с картами, шахматами и умными разговорами с дружками-приятелями, с которыми раньше коротал время. Все время неотлучно в отряде. У гвардейских офицеров его панибратство с охотниками вызвало одни насмешки. Солировал, естественно, Россильон:

— Этот «лермонтовский» отряд — один сброд. Снова поручик пытается покрасоваться! Любитель поскакать наперегонки, бравируя! Гусар!

Отчасти он был прав. Петербургское прошлое юности поручика давило — все эти разговоры об эскадроне гусар летучих, которые, как тиски, сдавливали и не давали мысли отлететь туда, где разговаривал с самим Богом. Острые ощущения, нужны ли они были пытливому уму, способному постичь непостижимое другими?

Дорохов выразился мягче Россильона, когда Лермонтов навестил его в походном госпитале:

— Ты, Мишель — славный малый, прямая душа. Ты честен и храбр — не сносить тебе головы с моими башибузуками. Опирайся на Безбашенного, на Васю Девяткина. Он к тебе неровно дышит. Поддержит. Посоветует, когда надо. Прикроет в крайней нужде.

… 18-го октября галафеевский отряд вернулся в Грозную.

Граббе одобрил назначение Лермонтова командиром летучего отряда. Не сказать, чтобы был в восторге — все-таки хотелось поберечь поэта, но и отговаривать не стал. Отвагу в офицерах он ценил и поощрял:

— Вы хорошо себя проявили в начале похода. Галафеев хвалит вас за расторопность, мужество и верность взгляда. Будьте первым во всем отряде на коне и под пулями! — такое дал напутствие перед выступлением в новую экспедицию.

27-го октября начался поход в Малую Чечню, который возглавил лично Граббе[1]. Он вознамерился в точности повторить маршрут Галафеева, за исключением вылазки к нагорьям. Лазутчики доложили, что надтеречные чеченцы, забившись в засунженских лесах, уже страдают от голода. Обещанной Ахверды-Магомой и самим Шамилем поддержки не дождались. Если окончательно лишить край провизии, мигом забудут о восстании и вернутся в свои дома на Терек. Граббе рассчитывал преподать горцам еще один урок — особенно, на Валерике. Пройти его с минимальными потерями. Так сказать, в назидание… И чеченцам, и Тифлису, чтобы оставили свое злословие в адрес командования Кавказской линией. И чтобы в Петербурге успокоились, наконец! Не война, а сплошные политические игры!

Чтобы случилось все, как задумано, нужна была разведка. Дорохова не стало, но остались его люди, способные творить чудеса даже с неопытным командиром. Летучий отряд снова был на острие движения русских колонн.

На подходе к аулу Алды от охотников пришла весточка: аульцы спешно угоняют скот в лес. Тут же бросили вперед кавалерию. Баранту успешно отбили — до 700 штук рогатого скота и более 1200 овец. Солдаты радовались как дети предстоящей пирушке. Граббе распорядился половину баранов отправить в батальонные котлы, а все остальное — передать для вознаграждения потерь, понесенных казаками станиц Луковской и Калиновской.