Развод. Бабушка в интересном положении (СИ) - Вуд Марина - Страница 1

— Она беременна, — повторяет он, словно тоже не верит в то, что произносит.

Внутри все сжимается. Дыхание перехватывает. Я поднимаю на него взгляд, полный обиды и растерянности, но он не выдерживает и опускает глаза.

— И что теперь? — мой голос звучит так тихо, что едва ли напоминает меня саму. — Ты просто уйдешь?

Он молчит. Я чувствую, как начинает заполнять меня смесь гнева и боли.

— И сколько это уже… продолжается? — спрашиваю, сглатывая внезапный комок в горле.

— Несколько месяцев, — отвечает он. Его голос звучит почти механически.

Несколько месяцев? — срывается с губ, и слезы подступают к глазам. Столько лет вместе, а я ничего не замечала, ничего не понимала.

— Не раздувай из этого трагедию. В нашем возрасте это уже смешно. У нас вон внуки на носу.

— В каком таком возрасте? — произношу еле слышно. — Мне вот только сорок пять недавно стукнуло

— Вот именно! Тебе — сорок пять. Ей — двадцать пять.

— И сколько это уже… продолжается? — спрашиваю, сглатываю внезапно образовавшийся комок в горле.

— Несколько месяцев, — скупо отвечает он. Его голос звучит почти механически.

— Несколько месяцев? — срывается с губ, и слезы подступают к глазам. Столько лет вместе, а я ничего не замечала, ничего не понимала. И вот, все кончено… просто как? А главное за что?

Мне хочется закричать, выплеснуть всю эту боль, но вместо этого я только сжимаю пальцы так сильно, что ногти впиваются в ладони.

— Ты хотя бы… ты вообще понимаешь, что сейчас сделал? — произношу еле слышно.

Несмотря на боль и обиду, не могу поверить в происходящее.

— Понимаю, — тихо отвечает он. — Но и ты пойми. После двадцати пяти лет брака ты уже не просто моя жена.

— А кто?

— Ты мой лучший друг. Соратник. Шпион. И близкая женщина, с которой мы будем ждать внуков.

Он бросает на меня последний взгляд — короткий, напряжённый. И, будто решившись на что-то окончательно, поворачивается и выходит из кухни, оставляя за собой ощущение холода и пустоты.

Его шаги звучат в коридоре — размеренные, уверенные. Через несколько секунд я слышу, как хлопает входная дверь, и тишина заполняет дом, такая густая, что кажется, будто воздух стал плотным, неподвижным.

Я остаюсь одна.

Кухня, на которой когда-то кипела жизнь, кажется, чужой, безжизненной. На полу — осколки тарелки — символ того, как разбилось всё, что казалось вечным и нерушимым.

Я опускаю глаза на свои руки, крепко сцепленные на коленях. Пальцы побелели от напряжения, ногти оставили болезненные следы на ладонях.

Медленно, почти машинально, я поднимаюсь и делаю шаг к столу, опираясь на его край, будто боясь, что земля уйдёт из-под ног.

В голове кружатся его слова: «Ты мой лучший друг. Соратник». В словах, которые он оставил мне вместо прощания, слышится жестокий парадокс. За годы совместной жизни, за всё пережитое вместе он превратил меня в кого-то слишком привычного, слишком близкого, но уже не любимого.

Слёзы всё же прорываются, струятся по щекам, пока я стою посреди пустой кухни, не зная, что делать дальше.

Вера

Сижу напротив Галки в её маленькой, уютной кухне. Она наливает мне крепкий чай, кладёт рядом шоколадку и смотрит на меня так внимательно, будто пытается силой взгляда собрать мои разбитые кусочки. Я молчу, потому что не знаю, с чего начать. Внутри пустота и горечь. Горло перехватывает от боли и обиды, и мне кажется, что стоит сказать хоть одно слово, как они вырвутся нескончаемым потоком слёз.

— Ну, говори уже, Вера, — настаивает Галка, нахмурившись. — Что там этот твой… — она пренебрежительно морщится, будто на языке вертится что-то непечатное. — Что твой Толяша сказал?

— Он уходит… — едва шепчу я, боясь громко произнести это слово, чтобы не сделать его окончательным. — Уходит… к ней. Потому что она… беременна, — срываюсь, и слёзы снова начинают катиться по щекам. — Понимаешь, Галь? Он оставил меня ради неё, потому что… потому что она моложе, красивее, и, видимо, может дать ему то, чего я уже не могу.

Галка смотрит на меня ошеломлённо, и я вижу, как её глаза вспыхивают от возмущения.

— Вот же… козлодой! — срывается с её губ. — Беременна? Да чтоб он!.. Как он мог, Вера? Как он мог так тебя предать, да ещё и с такой наглостью? — резко прспрашивает подруга, сжимая ручку кружки так, что я боюсь, что она её сломает. — Да плевать ему на всё, кроме себя. Нашёл, видишь ли, молодую! Так это ж ненадолго, Вера, не переживай. Он ещё в одиночестве сопли у тебя на пороге ронять будет. А ты, значит, ему «соратник» и «лучший друг»? Вот ведь подлец!

— Говорит, что это… не трагедия, — повторяю я, чувствуя, как начинают дрожать руки. — Мол, «что ты раздуваешь», говорит, «из этого драму», «внуки у нас уже на подходе». А я ему — какие внуки? Мне то всего сорок пять! А она — двадцать пять… Моложе меня на двадцать лет! Он мне об этом с какой-то злобной радостью сказал, будто мне нужно было бы радоваться… Толя… он даже не понял, как мне больно, — всхлипываю я, уткнувшись в ладони. — Сказал, что у нас уже всё… закончено. А я-то думала, что это возраст, что секс ему уже так часто не нужен, а он, оказывается… всё это время врал мне!

Галка бросает салфетку на стол и чуть ли не со злостью стучит ладонью по столешнице:

— Вера, так и знал я, что он себе что-нибудь такое устроит. Это ж «кризис среднего возраста», как они говорят, чтоб оправдать своё свинство. Думает, что вот нашёл моложе — и жизнь вдруг новая. Да поймёт он, что просто рухнул в пустоту, когда это «молодое» ему всё старое наскучит.

Я смотрю на неё, стараясь найти в её словах хоть какую-то надежду. Понимает ли он сейчас? Или понимает ли вообще, как сильно меня ранил? Стоит ли надеяться, что он вернётся? Я спрашиваю, сдавив голос:

— Как думаешь, Галка… он вообще осознаёт, что сделал? Что он оставил меня… одну?

Галка тяжело вздыхает, отводит взгляд и пожимает плечами:

— Сейчас — нет. Это ему пока весело, страсть захватила. Только и думает о том, как он теперь у нас «молодым папочкой» будет ходить. Вера, я таких случаев столько уже видела, что мне хоть психологом становись. У них у всех одно и то же: как только вспыхнула новая искра — и сразу конец всему, что было построено годами.

Я слушаю её, будто растворяясь в её словах. Она смотрит на меня с такой жалостью и пониманием, словно все мои страдания — это и её личная боль. Галка всегда была рядом, во все тяжёлые моменты моей жизни. Но сейчас… сейчас мне кажется, что никто и ничто не сможет мне помочь.

— А ты… — я делаю над собой усилие, чтобы задать этот вопрос. — А ты когда-нибудь думала, что такое может случиться у нас? Ты верила, что мы продержимся всю жизнь вместе?

Галя смотрит на меня серьёзно, пододвигается ближе и кладёт свою руку на мою. Её пальцы тёплые, сильные, и это тепло немного обнадёживает.

— Вера, милая, когда ты выходила за него замуж, я видела, как вы оба сияли, как счастливы были. Да, мы все верим в «до конца жизни», когда говорим друг другу «да». И мы действительно в это верим. Но жизнь, понимаешь, порой оборачивается неожиданно. Иногда те, кого мы считали самыми близкими, становятся чужими. Иногда они просто… ломаются. Это не твоя вина, понимаешь? Он предал не только тебя, но и всё, во что вы оба верили. И если уж он оказался слабаком, то не тебе его за это осуждать или жалеть.

Она слегка сжимает мою руку и, чуть смягчившись, добавляет:

— Знаешь, а может, оно и к лучшему? Останешься, наконец, одна, посвятишь время себе. Ты же всегда говорила, что столько всего не успеваешь. Помнишь, как ты мечтала научиться рисовать, заняться садом, начать свой бизнес? А вместо этого всегда ему — да ему… Вера, может, он сам того не ведает, но дал тебе сейчас шанс начать новую жизнь.

Слушая её, я чувствую странное облегчение, хотя слёзы продолжают катиться по щекам. Может, она права. Может, теперь у меня действительно появится возможность жить для себя. Но я не могу так просто отпустить прошлое, и, кажется, Галка понимает это.