После перемен (СИ) - "Извращённый отшельник" - Страница 3

Дзюмпей затянулся, выпустил дым и посмотрел на Каору, что стояла чуть в стороне, обхватив себя руками, словно ей было холодно в этот тёплый вечер.

Снова затяжка.

— И что скажет мать? — резко бросил Дзюмпей, выпуская струю дыма в ночной воздух. Голос пропитан горечью. — Или ты уже решила, что дед будет воспитывать твоего сына, Каору?

Она медленно подняла взгляд чёрных глаз. В лунном свете её красивое бледное лицо казалось фарфоровой маской, но глаза… глаза выдавали бурю эмоций, которую не сдержать.

— Я утратила шанс быть его матерью, — её голос был тихим, но каждое слово, казалось, падало тяжёлым камнем в пруд их общего прошлого. — Если Казума останется здесь… возможно, я смогу искупить хотя бы часть своей вины.

— Искупить… — Дзюмпей усмехнулся, но без насмешки, а с застарелой болью. Стряхнул пепел, наблюдая, как серые хлопья растворяются в темноте. — Ты веришь, что за столько лет можно что-то искупить?

— Замолчи, — внезапно вмешался Изаму, голос звучал сурово. — Я не спрашиваю разрешения, Дзюмпей. Я сообщаю тебе своё решение. Казума останется здесь.

Дзюмпей резко шагнул вперёд, оказавшись лицом к лицу с Изаму. От его прежней сдержанности не осталось и следа — сейчас в нём проснулся тот человек, который когда-то осмелился увести дочь главы клана Кобаяси.

— Не делай вид, что ты не понимаешь, о чём я говорю, старик, — его лицо было всего в нескольких сантиметрах от лица Изаму. — Если Казуме хоть на минуту станет плохо, если он покажет, что не хочет быть здесь, я заберу его. И никакая твоя охрана не остановит меня.

Изаму на секунду замолчал, разглядывая зятя. Затем слегка наклонил голову, признавая что-то в этом резком проявлении отцовских чувств.

— Справедливо, — коротко сказал он, и в этом слове прозвучало больше уважения, чем во всех их предыдущих разговорах. — Если Казума захочет уйти, я не стану удерживать его.

Дзюмпей долго смотрел в глаза тестю, пытаясь найти в них подвох, затем медленно кивнул и бросил недокуренную сигарету на землю, придавив её каблуком ботинка.

— Но помни, Изаму, — он повернулся, бросив тяжёлый взгляд на бывшую жену, — ваш шанс — хрупкая вещь. Не разбейте его вдребезги.

После чего развернулся и медленно зашагал к выходу из сада.

Каору, оставшись стоять на месте, сглотнула. Но лицо оставалось бесстрастным. Только не показывать эмоции, иначе уроки безупречного воспитания дома Кобаяси окажутся бесполезными.

— Ты тоже должна помнить, Каору, — произнёс Изаму, не глядя на неё. — Шанс — это привилегия, а не право.

— Я всё поняла, отец.

Небо над головой уже потемнело, а звёзды только начинали выглядывать из-за облаков. Дзюмпей шёл по длинной каменной дорожке, ведущей от главного входа особняка к воротам. Он не оглядывался, наверное, сам воздух поместья тяготил его.

У ворот с кучей охранников ждал чёрный представительский седан, блестящий в свете фонарей как обсидиан. Водитель в идеально отглаженном костюме распахнул заднюю дверь с почтительным поклоном:

— Господин Дзюмпей.

— Поехали, — коротко бросил тот, погружаясь в прохладный кожаный салон.

Машина мягко тронулась, оставляя позади величественные ворота поместья Кобаяси. Дзюмпей смотрел в окно, но видел только своё отражение — усталое лицо человека, который всё ещё не научился проигрывать. Годы оставили свои следы в виде мелких морщин и пары шрамов, но карие глаза всё ещё горели тем же упрямством, которое сделало его тем, кем он стал.

Водитель хранил профессиональное молчание, лишь изредка бросая внимательные взгляды в зеркало заднего вида. Работая на Дзюмпея, он слишком хорошо знал, когда лучше не нарушать тишину босса.

…

Через двадцать минут машина свернула на боковую улочку и остановилась неподалёку от дома Ямагути, чтобы не привлекать лишнего внимания.

— Благодарю, — коротко сказал Дзюмпей, открывая дверь самостоятельно.

— Хорошего вечера, господин.

Дзюмпей поправил воротник плаща и быстрым темпом направился к родному дому. Взгляд задумчив, в глубине сердца пара центнеров беспокойства.

Он подошёл к двери, купленной ещё пятнадцать лет назад — ключ с лёгким щелчком повернулся в замке. Дверь открылась, и тёплый свет коридора тут же окутал его с головы до пят. Жаль радости ни на грамм, ведь истинное солнце, что грело этот дом — Казума, сейчас не здесь.

Едва Дзюмпей с задумчивостью снял обувь, как сразу заметил Юкино, выбежавшую из гостиной. Глаза полны тревоги, а голос задрожал, хоть она и старалась говорить спокойно:

— Дзюмпей-сан, что с Казумой? Почему он не вернулся с вами?

Мичико подошла следом, держалась куда спокойнее дочери, но, прежде чем успела вмешаться, Дзюмпей поднял руку, прося их обеих помолчать.

— Юкино, сядь, — его голос звучал тише обычного, и от этого становилось только тревожнее.

Юкино замялась, но всё же подчинилась. Сердце колотилось, предчувствуя, что ответ будет хуже, чем ожидалось.

— Он в безопасности, — начал Дзюмпей, устало опускаясь в кресло напротив. — Сейчас Казуме ничего не угрожает. Пройдёт реабилитацию и вернётся домой.

— Реабилитацию? — голос Юкино дрогнул. — О чём вы говорите? Я же видела… у него было побитое лицо, и всё. Зачем реабилитация? Неужели что-то серьёзное?

Дзюмпей глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. Как рассказать ей то, что разрушит её новый привычный мир?

— На Казуму напали, Юкино, — наконец произнёс он. — После того, как он отправил тебя домой.

Лицо Юкино побледнело так резко, словно кто-то выключил свет внутри. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки:

— Напали? Кто? Зачем?

— Какие-то подонки с битами. Застали его врасплох.

Юкино закрыла рот рукой, пытаясь сдержать подступающие слёзы. Голос превратился в едва слышный шёпот:

— Но Казума… он же жив?

— Жив, — твёрдо ответил Дзюмпей. — Конечно, его помяли, но он почти в порядке.

— Почти? — Юкино уловила эту едва заметную заминку в его голосе. Она всегда умела читать между строк.

Дзюмпей медленно кивнул, внимательно наблюдая за её реакцией. Взгляд стал тяжёлым, как свинец. А затем безэмоционально произнёс:

— У Казумы частичная амнезия.

Юкино застыла.

— Что… — одно слово, выдохнутое так тихо, что его едва можно было услышать.

— Он не помнит социальные связи, — продолжил Дзюмпей, стараясь говорить ровно и спокойно, хотя каждое слово давалось с трудом. — Не помнит ни меня, ни тебя, ни кого-либо ещё из своей жизни.

— Боже… Но это же не навсегда, да? — Юкино резко повернулась к матери, ища поддержки, надежды, чего угодно, что могло бы смягчить этот удар.

Мичико лишь грустно покачала головой, опустив взгляд.

— Я не знаю, Юкино, — тихо сказал Дзюмпей. — Врачи не могут дать точных прогнозов. Всё может восстановиться, а может и нет.

Кап… кап…

Юкино закрыла лицо руками. Слёзы потекли по щекам, но она пыталась сдержать всхлипы.

— Почему он всегда… — её голос осел, — всегда оказывается в центре таких ужасных вещей?

— Потому что он — Ямагути Казума, — произнёс Дзюмпей с тяжёлой горечью. — Он притягивает и свет, и тьму. Такова его доля.

В этих словах звучала странная смесь гордости и боли — чувства, знакомого только родителям, которые видят, как их дети проходят через испытания судьбы.

Мичико осторожно положила руку на плечо дочери.

— Тебе нужно дать ему время, Юкино. Казума-кун сильный. Он справится.

Юкино убрала руки от лица, глаза всё ещё полны слёз.

— Я хочу его увидеть.

Дзюмпей смотрел на неё долго, молча — обдумывал её слова.

— Пока это невозможно, — наконец произнёс он. — Но обещаю, как только придёт время, ты будешь первой, кого он увидит.

Юкино опустила голову, сжимая пальцы в коленях. В этот момент ничего другого ей не оставалось.

Дзюмпей взглянул на неё — такая напряжённая, будто готовая к бою. Кажется, новость о потери памяти Казумы не сломала её. Так что позволил себе расслабиться и сказать, что хотел: