Волны памяти (СИ) - Рыбкина Изольда - Страница 6

— Замечательно, что вы пришли в себя, — говорит незнакомый мужчина, который, по-видимому, был священником: на нём черная риза, поверх которой надет священнический крест.

— Здравствуйте, батюшка, — цепляюсь за него взглядом, боясь, что он уйдёт. — Вы ко мне пришли?

— Я приходил в соседнюю палату, больную причастить и вот услышал, что с вами произошло, — скромно говорит чернобородый пастырь, будто оправдываясь. — Если хотите, могу вас исповедовать…

Он говорит тихо, словно стесняясь Татьяны, на лице которой выражено презрительное недовольство. Но я тут же даю ответ.

— Хочу! Пожалуйста, останьтесь!

Батюшка счастливо улыбается, будто я сделала для него большое одолжение, кладёт на стол свой чемоданчик, достаёт из него маленькую книжечку и крест и подходит ко мне.

Татьяна замечает, что батюшка не может подойти ко мне из-за неё, некоторое время сидит, делая вид, что не понимает, но потом фыркает и встаёт со стула. Она отходит на несколько шагов и становится у стола в двух метрах от нас и демонстративно наблюдает за каждым нашим шагом.

— Исповедь — это таинство, — кротко, словно самому себе даёт наставление батюшка. — На ней могут присутствовать только тот, кто кается, и священник, принимающий исповедь.

После этих слов он поворачивается и назидательно смотрит на Татьяну. Видно было, что ей хотелось сказать ему что-то язвительное, но, видимо, моё присутствие её останавливало.

— Я в туалет схожу, — словно между прочим говорит женщина и наконец оставляет нас с батюшкой наедине.

— Как вас зовут? — спрашивает священник.

— Елена.

— А меня можно называть отец Иоанн. Ну, или отец Иван, если вам так будет удобнее.

— Отец Иоанн, — говорю поспешно, словно боюсь опоздать. — Я скоро умру… — мне действительно очень плохо, сил нет, и кажется, что нахожусь на грани. — Я выпила таблетки… — мне трудно говорить не из-за состояния, а потому, что стыдно признаваться в том, что хотела совершить.

— Я знаю, Елена, — батюшка успокаивающе похлопывает по моей руке своей теплой ладошкой. — Не волнуйтесь, Вы с Вами всё будет хорошо. Ваш муж вовремя вызвал скорую, и врачи смогли спасти вам жизнь.

Я ничего не отвечаю, но по щекам текут слёзы. Получается, я не умираю. Мне дали второй шанс. Или третий?

— Елена, Господь видит наше сердце, Он знает о нас даже больше, чем мы сами знаем о себе…

Эти слова прошивают насквозь.

— Вам рассказали о моей амнезии?

— Нет, простите, я не то имел ввиду, — говорит отец Иоанн. — Порой мы не знаем, на что способны, не видим своих истинных возможностей. Нам кажется, что наша ноша не по силам…

— Батюшка, — прерываю его, — я хотела умереть, потому что я ужасный человек! Вы даже не представляете, насколько я низкая, падшая женщина!

— Елена, послушайте. Когда ко Христу пришла блудница, её хотели побить камнями. Люди видели в ней только грех. Но она искала в Боге спасение. И нашла его. Он заслонил её Собой и сказал всем находящимся там: «Кто без греха, пусть первый бросит в неё камень». Это слова всем нам. Мы не можем считать себя лучше других, только Господь знает, что у человека внутри.

— А если я сгнила внутри? Если у меня ничего хорошего не осталось? — говорю сокрушенно.

— А вот здесь вы не правы, — по-доброму улыбается священник. — Если человек осознаёт, что поступал неправильно, если он раскаивается и хочет исправиться, значит не сгнил он внутри. Наоборот! Ваша жизнь только начинается! Сейчас. В этот самый момент. Вы можете всё исправить, всё изменить. Бог дал Вам этот шанс.

Удивительно, но батюшка повторил ту же мысль, которая крутилась у меня в голове. Неужели, это действительно «шанс»?

— Но как я смогу исправить то, чего даже не помню? — вырывается у меня отчаянный всхлип.

— Постепенно. Начните с того, что знаете, а потом вспомнится и всё остальное. Главное, не отчаиваться, не опускать рук. Давайте-ка я вас исповедаю, и вам станет легче.

Батюшка объясняет мне, что делать и что говорить. А когда заканчивает исповедь, то я задерживаю его.

— Отец Иоанн, — говорю, когда он уже собрался уходить, — я ничего не помню из своей прошлой жизни. Не помню ни одного человека, ни одного события, не узнаю себя в отражении зеркал. Но у меня в голове часто всплывают слова какой-то молитвы. Может, вы подскажете, что они значат.

Я произношу ему «Отче наш! Иже еси на Небесех», а батюшка очень проникновенно улыбается.

— Это молитва Господня. В народе её называют «Отче наш». Я дам Вам текст, — и он, покопавшись в своём чемоданчике, достаёт оттуда маленькую ламинированную иконку, на которой изображен Иисус Христос с открытой книгой, а на обратной стороне написана молитва.

— Елена, — окликает меня священник уже у самой двери, когда я простившись с ним уже начала жадно вчитываться в слова, — Если вы так и не вспомните чего-то из своей прошлой жизни, не огорчайтесь. Может быть, Господь не просто так скрыл это от Вас. Ему виднее, ведь возможно, Вам чего-то лучше и не знать…

Я внимаю каждому слову. Чувствую, что это важно для меня и хочу запомнить, чтобы, когда он уйдёт, поразмышлять над всем, что услышала.

— И еще… — батюшка будто волнуется, прежде чем сказать последнюю фразу. — Вы забыли всё, но не забыли Бога. Это ваш самый главный маяк. Идите на Него, и всё будет хорошо.

Татьяна вошла в палату сразу, как только её покинул отец Иоанн. Даже не вошла, а влетела, словно фурия.

— Элен Максимовна, — начала она строго, — что это такое? Зачем вы пустили этого попа?

— Во-первых, пустили его Вы… — закончить мысль я не успеваю, ибо меня обрывают на полуслове.

— Попробуй его не пустить — прёт как танк! Совсем эти шарлатаны обнаглели! Хорошо, что я не успела вам сумку передать, а то неровен час облапошил бы вас…

— Татьяна, — хотелось бы мне сказать это громче и строже, но слабость во всём теле не дала. — Мне не нравится, ни то, что вы говорите, ни каким тоном это делаете. Вы мне не мать, чтобы отчитывать. Я попрошу Вас впредь не обсуждать мои решения и поступки.

— Извините… — обескураженно прошептала женщина, не сводя с меня пристального взгляда. Спустя несколько мгновений в глазах мелькнул злобный огонёк, который она тут же попыталась скрыть за фальшиво-добродушным щебетанием. — Что ж вы так, Элен Максимовна? Если бы не Игорь Эдуардович, вы бы не выжили. Второй раз вас спасает.

— Что значит «второй раз»? — спрашиваю, но ответить она не успевает. В палату входит Валера.

— Элен Максимовна, — порывисто произносит парень, — Игорь Эдуардович велел Вам передать.

Он неловко ставит пакет на стол и собирается быстро ускользнуть, но пакет сначала заваливается на бок, а затем из него высыпается как минимум половина содержимого: по гладкой поверхности мебели катятся апельсины, яблоки, какие-то ещё фрукты… Я не успеваю и слова сказать, а Татьяна тут же подскакивает и начинает практически орать на Валеру:

— Ты что притащил, идиот?! Какие апельсины! Элен Максимовна просила об этом? Собирай немедленно и выметайся вместе с этим всем!

— Валера, — уловив паузу в речи Татьяны, наконец, пытаюсь обратиться к водителю. — Ничего уносить не надо. Спасибо тебе большое! Я с удовольствием поем, как только врачи разрешат мне.

Татьяна смотрит на меня удивленно и зло, но не перечит и, словно набрав в рот воды, больше не пытается вставить ни слова в наш разговор.

— Элен Максимовна, — робко говорит Валера, явно с оглядкой на всевидящее око недовольной женщины, словно цербер наблюдающей за нами. — Игорь Эдуардович передал вам еще это.

Он вынимает из пакета коробку, но поняв, что я слишком слаба и мне нужна помощь, сам открывает её и достаёт очень дорогой, судя по логотипу, телефон.

— Ваш, вероятно, утонул, когда вы упали. Номеров здесь пока немного, но вашу сим-карту удалось восстановить, поэтому сможете принимать звонки и добавлять в телефонную книгу.

— Спасибо, Валер, — говорю искренне. Мне приятно, что муж позаботился и не просто купил аппарат, а добавил туда номера, чтобы я могла им пользоваться по назначению. Жду — не дождусь, когда останусь одна и смогу проверить, как он записал своё номер. И записал ли вообще? — И… передай мою благодарность Игорю Эдуардовичу.