Муля, не нервируй… (СИ) - Фонд А. - Страница 1

Уважаемые читатели!

Перед вами мой новый роман «Муля, не нервируй…».

Эта история была написана просто так, без всякой на то причины. Однажды мы сидели на кухне, пили чай и смотрели на ржавые гаражи за окном. А потом кто-то сказал: «А вот если бы…». Так и родилась эта история.

Прежде, чем вы начнёте читать, знайте же:

1. Автор врёт и всё выдумал. На самом деле всё было совсем не так.

2. При этом все совпадения абсолютно случайны.

3. Автор вообще ничего такого не имел в виду.

4. Так как вполне очевидно, что автор рос в зоопарке, среди пингвинов и кенгуру, то соответственно советского прошлого не помнит и личного мнения иметь не может.

5. Автор часто употребляет просторечные выражения, диалектизмы и мелкобуржуазные словечки — всё это из вредности, исключительно с целью покоробить чувство прекрасного у читателя, ведь в жизни простые люди разговаривают исключительно на высоколитературном языке.

6. Также напоминаю, что это сугубо авантюрный развлекательный фантастический роман, а вовсе не историческая проза и тем более не мемуары.

7. Главное предупреждение: в этом романе будет всё, кроме утопленников и конторщиц (!).

Так что трижды подумайте, стоит ли это вообще начинать читать.

Для тех же, кто всё-таки решился — приятного чтения!

— Муля, ты злыдня!

Я открыл глаза и уставился на даму то ли добальзаковского, то ли постбальзаковского возраста, в байковом халате и в крупных бигудях* на всю голову. Она стояла над плитой, где булькал и исходил едким паром кипящий таз. В зубах у нее была папироса, а в руках — допотопные деревянные щипцы; примерно такими в прошлом веке домохозяйки вываривали бельё. И вот в этих древних щипцах был зажат скукоженный носок, который дамочка сейчас придирчиво и несколько изумлённо разглядывала.

— Так и есть! Ты злыдня и обормот, Муля! — сморщив нос, констатировала дамочка и затем торжествующе воззрилась на меня.

А я посмотрел на неё. Она отдалённо мне кого-то напоминала. Некое неуловимое сходство: казалось, я её знал. Вот только вспомнить не мог. Впрочем, как и того, что я здесь делаю, и почему она считает, что я злыдня.

— Твой же носок, Муля, признавайся! — она брезгливо швырнула его в раковину под допотопным умывальником, выкрашенным некогда белой, а нынче сильно пожелтевшей краской.

— А я всегда говорила, нечего мужские носки по чужим тазам приличных женщин пихать! — на кухню айсбергом вплыла вторая дама.

Она была крайне корпулентна, тоже в безразмерном халате, тоже неопределённого возраста, вот только вместо бигуди на её голове была сеточка, удерживающая двухэтажное монументальное сооружение из мелких бумажных папильоток.

— Сперва они носки разбрасывают, а потом детей мастерить начинают! — Выпалив эту обличающую тираду, она яростно прикурила от плиты и сердито выпустила в открытую форточку струйку сизоватого дыма.

Та, другая дама, согласно кивнула и продолжила флегматично помешивать щипцами содержимое таза. В воздухе сильнее запахло хозяйственным мылом и хлоркой.

Если честно, я совершенно не знал, почему мой носок очутился в её тазу. Впрочем, как не знал и того, каким образом я сам очутился здесь.

Да и носок этот мне был незнаком. Как и обе дамочки. А вот они, по всей видимости, знали меня прекрасно.

— Вы слышали, говорят, Пантелеймоновых опять уплотнять будут, — конфиденциальным шепотом сообщила дама в папильотках, чутко покосившись на дверь.

— Да вы что! — всплеснула руками дама в бигуди, да так, что чуть не выронила щипцы.

— Говорят, там уже и комиссия была, — свистяще прошелестела та, и опять зыркнула на дверь. — Только между нами это!

Дамы понимающе обменялись красноречивыми взглядами. Меня они в расчёт явно не брали, из-за чего я пришел к выводу, что отношения между нами вполне себе доверительные, невзирая на злополучный носок.

Пока они перешептывались, я прислушался к себе. Состояние у меня было, честно говоря, препаршивое: боль раскалённой нихромовой нитью вгрызалась в самый мозг, мутило так, что, казалось, если я пошевелюсь неправильно — меня тотчас же вытошнит прямо на пол (хотя, глядя на общее состояние пола, создавалось впечатление, что кого-то туда уже давно вытошнило, причём и не один раз).

В этот момент на кухне появился третий персонаж. Точнее персонажка, ну, или как там правильно, в общем, явилась сутулая женщина с лопатообразными руками. На голове у неё вместо бигуди и папильоток был обычный бабский платок.

— В передней колпак отвалился, на электрической лампочке, — буркнула она низким голосом и выплеснула в раковину сильно прокисшие щи, судя по нехорошему запаху. — Опять раковину засорили?

Она осуждающе покачала головой и принялась яростно мыть кастрюлю под краном. Когда содержимое забитой раковины начало выплёскиваться на пол, она выключила воду и также мрачно ушла, сообщив напоследок:

— Чёрт знает, что такое!

Мы опять остались втроём.

— Пиндык твоему носку, Муля! — резюмировала дама в папильотках, как мне показалось, довольно злорадно, — как ты его теперь доставать оттуда будешь? И раковину теперь прочищать тебе придётся…

— Почему мне? — удивился я.

— Дык, твой же носок, — меланхолично затянулась та и ловко выпустила дым колечками на засиженную мухами лампочку без плафона.

— Но ведь не я его туда бросил, — сказал я, как мне показалось, вполне логично. — И суп не я в раковину лил.

— Но носок-то твой, — опять упрямо припечатала женщина, швырнула окурок в переполненную раковину и, свирепо чеканя шаг, вышла из кухни.

Как раз я чуть отошел от первого шока и уже более осознанно осмотрел обстановку. И, честно скажу, она мне сильно не понравилась: исшарканный дощатый пол, с кое-где разбухшими потемневшими половицами, вместо нормальных стен какие-то почти картонные, белённые известью, перегородки, за которыми было прекрасно слышно, как кто-то сбоку переругивался и покашливал, шеренга расшатанных столов на кухне. Огромная газовая плита была словно под линеечку ровнёхонько разделена напополам: первая половина, на которой дама в бигуди варила бельё, чисто вымыта, вторая же — липкая, обильно заляпанная черным подгоревшим жиром, пустовала.

Почти осязаемое отвращение вызвал у меня тошнотворный запах: кислой хлорки, протухшего супа, папиросного дыма, детских ссак и тяжелого, какого-то трупно- сладковатого, одеколона.

— Как здесь можно жить? — невольно вырвалось у меня. — Это же ужас!

— Так нынче вся страна живёт, Муля. Так что, не ворчи, — невозмутимо ответила дама и, отставив таз, степенно вышла из кухни.

Я остался в одиночестве и не представлял, что происходит.

Во-первых, я всё никак не мог понять, что за чертовщина здесь творится. То есть не вообще, а конкретно со мной. Откуда-то я точно знал, что вся эта обстановка — это не мой привычный мир. Для меня это как некая бутафория, что ли. Правда, все декорации были какие-то неубедительные, даже убогие. Но тем не менее я здесь всё прекрасно знал.

Я окинул взглядом жалкое помещение. Однозначно, это — коммунальная квартира. И, судя по тому, как запросто со мной разговаривали женщины — я тут живу. Иначе откуда здесь мой носок? (нет, можно было, конечно, предположить, что я приходил сюда в гости, но явно не с целью тайно разбрасывать свои носки по чужим тазам). При этом одновременно я точно знал, что я здесь никогда не жил и это не моя квартира.

И как такое может быть?

Человек или живёт здесь, или не живёт. А одновременно так не бывает.

Ладно, нужно убедиться.

Я обвёл взглядом кухню и попытался сосредоточиться. Вон там, в буфете, на самой нижней полке, должна быть початая трёхлитровая банка с квашенной капустой, а бачок в туалете протекает.

Вот сейчас всё и проверим.