На грани искры (СИ) - Соловей Дмитрий "Dmitr_Nightingale" - Страница 1

Annotation

Два подростка, обладающие уникальными способностями к пониманию сути растений, оказываются в школе для обучения травничеству. С самого начала их путь наполнен не только трудными заданиями, но и опасными открытиями. Вместе они переживают первую встречу с реальной магией. На пути к магическому мастерству им предстоит найти ответы на вопросы, которые могут изменить не только их судьбы, но и будущее их мира.

На грани искры

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

На грани искры

Глава 1

Батюшка мой, Устий Кирка, был известным и уважаемым купцом в нашем городке. И уважение это он заработал своим по́том и трудом. Слово плохое, может, кто-то в его адрес и осмелился бы сказать, но никто не спорил с тем, что фигура он значимая.

К нашей семье относились с почтением. Пусть мы и купцы, но всегда старались жить по справедливости. В помощи простому люду никогда не отказывали. Денег, правда, тоже зазря не давали. Если приходил кто с просьбой малой, то маменька обязательно вникала. Кому хлебушком, кому одежкой оказывала содействие. Не бесплатно, конечно. В лавке, да и в доме, всегда находилась работенка.

Все знали: госпожа Кирка — женщина душевная и понимающая, но просто так даже старые башмаки не отдаст. И пусть просительница обольется слезами, сетуя на тяжелую вдовью долю или сиротку, которую нужно одеть и обуть, маменька выслушает, вздохнет, может, и слезу уронит. А потом найдет дело: половики для стирки выдаст или лопату для снега — в зависимости от сезона. И лишь после выполненной работы вручит нужное.

Никто из нас, братьев и сестер, не донашивал вещи друг за другом, а отдавали нуждающимся.

— Купец я или мешочник? Могу себе позволить! — заявлял батюшка, покупая очередную обновку для детей.

Нас он любил безмерно, хоть и воспитывал строго. По поводу любви Устия Кирка к отпрыскам многие шушукались и сплетничали. Особенно когда дело доходило до меня. Не то чтобы я какой дурной и ущербный получился, просто отсутствовала во мне купеческая жилка.

Старший брат Еклавий уже был опорой для отца. Батюшка оставлял на него лавку, уезжая за товаром, а брату-то лишь семнадцать исполнилось. Второй по старшинству братишка — Середа — в уме считает дюже хорошо. Что ни дай ему на пересчет, деньги или товар, все в один миг решит и результат на бумажку напишет. Дядька Митро — батюшкин приятель — одно слово как-то называл. В столице у господ бывают какие-то «бухалтеры» или кто-то такой похожий (слово больно сложное, никак не запомню). Мол, наш Середа тем самым сложным словом вполне может стать. И будет у купца Кирки через пару лет личный, значит, счетовод. Правда, пока возрастом не вышел, ведь брату только пятнадцать в следующем месяце исполнится, но через пару лет документы оформят.

После братьев идет Дуняша, наша старшая сестра, а младшенькой Любаше всего восемь. Мне же тринадцать, и с тем, как помогать семье, я пока не разобрался. Батюшка, слушая мои размышления, обычно задумчиво чешет затылок, бороду теребит, но ответа не находит.

Пробовали меня и помощником в лавке поставить, да толку немного. Я бывало задумаюсь о своем, а тут кто-то что-нибудь спрашивает, а я и не заметил. А мыслей у меня — ох сколько!

Вот, например, почему у луговых васильков летом белые звездочки на стеблях светятся, а к осени пропадают? А если стебелек сорвать и засушить, эти светящиеся точки не исчезают. Или кадыш лесной совсем загадка! У него серебристые искорки и на стебле, и в цветках, даже в корнях есть. Я сам проверял: совочком выкопал, корень почистил, посмотрел, как искорки светятся. Причем всегда: хоть летом, хоть осенью, хоть засуши его или истолки в пыль. Интересно ведь!

Матушка правда огорчается, когда я долго в задумчивости сижу. Предлагала меня отправить какому-нибудь ремеслу поучиться. Еклавий почти год у портного в подручных ходил, ещё и платили мы за эту науку по два золотых в месяц. Это чтобы братец хорошо понимал, какую ткань на какой костюм надобно и какие кружева годятся для пожилых дам, а какие девицы носят.

Братья на мою задумчивость с некоторых пор нервно реагируют. Ну а нечего было мне лягушек в ботинки подкидывать! Они тогда это шуткой назвали. Потом-то оказалось, что мои шутки и фантазия более хм… В общем, поболее. Еклавий и Середа вдвоём не успевали за моими забавами уследить.

Но не подумайте, что я со зла. Всегда только в ответ. Вот, например, подсунут мне травяной отвар не с медом, а с солью — значит, следующие три дня у них вся еда пересолена. Как я это проворачивал, не спрашивайте. Тут же не просто надо на кухню прокрасться, чтобы в пирожок соли подсыпать, а еще и проследить, чтобы этот «особенный» пирожок к батюшке не попал. Бывали и такие преце… пренцид… э-э-э… случаи.

Батюшка после со всей своей отеческой любовью мне её, любовь, ремнем через одно место вбивал, приговаривая, что это обучение такое.

Науку его я принимал всегда стоически, утешая себя мыслью, что Еклавий, пока у портного в подмастерьях ходил, тоже немало розог на своей шкуре испробовал. Утверждал, что ему такая наука впрок пошла.

Середу, второго брата, батюшка специально мастеровому делу не учил. Для него пригласили гувернантку из столицы. Впрочем, не только для него. Все мы, дети купца Кирки, получали образование по столичному образцу. Чистописание мадам Рума прививала каждому, не делая поблажек ни по возрасту, ни по настроению. Еклавий ворчал, Середа вздыхал, сестры жаловались маменьке на пальцы, испачканные чернилами, и усталость. Только мне доставляло радость выводить ровные буковки. Я всегда первым справлялся с заданием, а в свободном месте рисовал цветы и травинки.

Мадам Рума заметила это и обратила внимание батюшки на мою «склонность к научным изысканиям». Отец, как обычно, почесал затылок, подумал, прикинул и нанял мне учителя рисования.

— Вдруг чё путное выйдет, — сказал он, объясняя свое решение.

Маменька не была согласна, что я три дня в неделю посвящаю рисованию, и беседы с отцом-настоятелем храма Стихий вела, обсуждая, как бы меня к ремеслу полезному склонить. А всё потому, что я любил слушать проповеди в храме, особенно те, где рассказывали о древних временах, магах и героях. В нашем городке, кроме как в храме, о таких вещах и не узнаешь. Когда я научился бегло читать, то попросил батюшку купить мне в лавке книгу по истории.

Еклавию в той лавке большую тетрадь для учета купили, потратив две монеты серебра. Середа за учебник по арифметике схватился. Тоже приобрели, заплатив три серебряных. Книжка же по истории стоила пять золотых!

— Берем твою историю или две пачки бумаги, чернила и набор металлических перьев? — спросил батюшка, показывая на стопку качественной бумаги и блестящие перышки.

Посмотрев на пачку отличной бумаги, набор перышек и чернила столичных зельеваров, я решил, что рассказы по истории и в храме послушаю. Я и раньше во время проповедей всегда поближе сесть старался, а после того как маменька подарила настоятелю бархатную накидку с серебром и бисером ко дню весеннего равноденствия, мне даже разрешили сидеть в первом ряду.

Возражений ни у кого не было. В свои тринадцать лет роста я был небольшого и за спинкой лавки меня почти не видно. Обзор на новую накидку, которой все любовались, никому не загораживал. Кумушки городские, считай, месяц матушкино подношение храму обсуждали. Всё сетовали, что с доходами купеческими мало кто у нас в городе сравнится. Зато Еклавий уже жених хоть куда. К тому же наследник и сам по себе парень не дурак. И как бы узнать, когда Устий Кирка начнет сыну невест присматривать? А то есть тут…