Выживший Матео (ЛП) - Мариано Сэм - Страница 1

Джен Кертис, это для тебя, леди. Ты просто потрясающая. Трудно поверить, что Морелли когда- либо существовали без тебя! Ты была такой рок- звездой, и я так ценю всю твою помощь в продвижении этой серии! Если бы у меня был кошелек Матео, я бы купила тебе Louboutins, которые ты возненавидишь.:D

Здесь слишком много еды.

Перемещая противень с фольгой за противнем, я пытаюсь найти свою столешницу. Где- то под всей этой едой у меня есть номер телефона специалиста по ремонту компьютеров, который нужен Эвелин, но я просто… здесь так много еды.

— О, милая, тебе не обязательно делать это сейчас, — говорит пожилая женщина, глядя на меня так, словно я сошла с ума.

— Нет, это где- то здесь, просто здесь так много чертовой еды!

Ее глаза расширяются от явного ужаса, и она, честное слово, сжимает свои жемчужины.

Прислонившись к стойке, я заставляю себя успокоиться. Поворачиваясь к ней, я говорю: — Мне очень жаль.

Она не знает, что ответить, разрываясь между сочувствием ко мне и очевидным неодобрением того, что я безбожное чудовище, которое ругается на поминках покойного мужа.

Что, думаю, я могу понять.

Я возвращаюсь к поиску номера телефона, но с гораздо меньшим энтузиазмом. Эвелин пятится из комнаты, вероятно, чтобы сообщить обо мне в службу защиты детей.

В конце концов я сдаюсь, открываю один из контейнеров и нахожу рулет с пепперони. — О, очко, — говорю я, ни к кому не обращаясь, отрывая кусок и откусывая.

Спустя несколько минут и два рулета с пепперони я возвращаюсь в гостиную. По дороге я подслушиваю, как Дороти говорит какому- то другому любителю посплетничать: — Я все еще думаю, что ей следовало устроить похороны. Это не похороны. Это неправильно.

Скользнув за ее спину, я заявляю: — Он не хотел похорон, Дороти.

Она краснеет, когда ее застают за разговором обо мне. Я слегка подмигиваю ей и продолжаю идти.

Наконец — то я добираюсь до единственного человека в этом доме, которого хочу видеть, — и она меньше трех футов ростом, в милых маленьких белых туфельках и розовом бархатном платье. Я уверена, они трепали языками по поводу того, как неподобающе я одела нашего трехлетнего ребенка, но мне просто наплевать.

Родни нравилась она в этом платье.

— Мама!

Я подхватываю свою малышку, сажая ее на бедро. — Привет, сладкая.

Хихикая, она говорит: — Я не сладкая.

— Мороженое?

— Нет!

— Фруктовое мороженое?

Снова рассмеявшись, она качает головой.

— Печенье? — Серьезно спрашиваю я.

— Я не печенье! Я Лили!

— Оооо, вот ты какая, — говорю я, щекоча ее, пока она не умоляет меня остановиться, затем притягиваю ее в объятия.

Я заслужила еще несколько укоризненных взглядов от незнакомцев, собравшихся в моей гостиной, в основном друзей матери Родни — людей, которые даже не знали моего покойного мужа, а если бы и знали, он бы им не понравился.

Мне все равно, что они думают. Лили не понимает, что это такое. Она даже еще не понимает, что Родни больше нет, и я чертовски уверена, что не собираюсь обречь ее на торжественный вечер, чтобы все остальные почувствовали себя лучше.

Значит, я справляюсь не так, как они думают, я должна. Пошли они нахуй.

К сожалению, следующей ко мне подходит мать Родни. Ее рост меньше пяти футов, и она ходит немного сгорбившись, отчего кажется еще ниже ростом. У нее копна темно- каштановых волос, вьющихся и выглядящих как у мертвеца, но она укладывает их каждые шесть недель, так что, я думаю, они все еще живы.

— Мэг, милая, почему бы тебе не позволить мне взять Лили сегодня вечером? — предлагает она.

Я качаю головой, заставляя себя улыбнуться. — У нас все в порядке, спасибо.

— Я действительно не думаю, что это до тебя дошло, — говорит она, глядя на меня грустными глазами.

Мне действительно неловко из- за этого. Она довольно милая женщина. Она всегда была очень добра ко мне и Лили; она просто вырастила дерьмового сына и сойдет в могилу, отрицая это.

Я хотел бы дать ей сломленную, скорбящую невестку, которую она, очевидно, жаждет, но я просто не могу.

Хотя мне больно, что моя маленькая девочка потеряла отца, и даже немного грустно за себя, я испытываю огромное облегчение, зная, что он больше не может разрушить нас… что ж, я не виню его маму за то, что она не смогла этого понять.

В конце концов, я безбожное чудовище.

Она всего лишь пожизненная пособница.

Неловко похлопав ее по руке, я поднимаю Лили и ухожу, чтобы пообщаться еще с несколькими незнакомцами, ожидая благословенного момента, когда я смогу выставить их всех из своего дома. Как только они уйдут и Лили ляжет спать, я собираюсь плюхнуться задницей за кухонный стол с бокалом вина, чековой книжкой и калькулятором и придумать план, как выбраться из этой финансовой ямы, в которую нас загнал Родни. Это будет нелегко, это будет не быстро, но в конце концов я выберусь, и с его уходом — Упокой Господь его душу — мы никогда больше не вернемся к этому.

Еще я собираюсь доесть те рулетики с пепперони. Они действительно вкусные.

-

Гости ушли, Лили лежит в постели, завернувшись в атласный халат и пушистые носки, я наконец- то сажусь за кухонный стол. Я решаю включить какого- нибудь Фрэнка Синатру, пока пью вино, и чувствую себя лучше, чем, наверное, когда- либо чувствовала себя любая жена в ночь после поминок по мужу.

Поскольку Фрэнк говорит мне, что лучшее еще впереди, я ем, пью, сохраняю равновесие и верю ему.

Раздается стук в дверь, и я обмякаю от разочарования. Ты, должно быть, издеваешься надо мной. Кто приходит на поминки так поздно?

Обернув халат вокруг талии, я подхожу к двери с хмурым выражением лица. Уже почти десять. Ну же.

Сквозь запотевшее стекло входной двери я вижу неясную фигуру, но Родни знал много ночных сов, поэтому я, не раздумывая, открываю дверь, чтобы поприветствовать опоздавшего. Я не буду приглашать его войти, кто бы это ни был.

Пожилой мужчина с волосами цвета соли и перца стоит у двери, выражение лица у него нейтральное, когда я появляюсь, но, заметив мой наряд, он выглядит немного более заинтересованным.

Отвратительно. Он буквально ровесник моего отца. Я полагаю. Мама никогда не говорила мне, сколько лет было моему отцу.

У него большой, длинный нос и кустистые брови, которые сходят с рук только старикам.

Любезно игнорируя то, как его серые глаза обшаривают мое тело, я сообщаю ему: — Э- э, спасибо, что зашел выразить свое почтение, но поминки закончились пару часов назад, и моя дочь уже в постели, так что… Сейчас неподходящее время, но спасибо.

Я киваю ему, отступая, чтобы закрыть дверь, но внезапно появляется крупный мужчина в кожаной куртке и джинсах, очевидно, стоявший спиной к моему дому, с той стороны, где я его не видела. Его крепкая рука останавливает дверь прежде, чем я успеваю ее захлопнуть, и укол страха пронзает меня.

Мой взгляд переходит на мужчину постарше; он не боится.

Пожилой мужчина заходит прямо в мой дом, а его гигантский напарник ведет меня задом наперед, пока я не упираюсь в дверь шкафа. Я смотрю на него, сглатывая, затем снова перевожу взгляд на мужчину постарше.

— Что это? — спрашиваю я.

— Миссис Геллар? спрашивает старик, снимая шляпу с головы и держа ее в руке в насмешливом знаке уважения. — Очень сожалею о вашей потере.

Очевидно, это неискренне, поэтому я не утруждаю себя благодарностью. Его огромный громила отходит от меня, поскольку я проявляю послушание, и берет рамку с фотографией, которую я выставила на крайнем столике у лестницы. Мельком взглянув на него, он передает его старику.

Мужчина берет его, его взгляд останавливается на пухлых детских щечках моей милой доШери, и он улыбается — вроде как. Это не совсем похоже на улыбку, но я не знаю, как еще это назвать.