Дракон и роза - Джеллис Роберта - Страница 7

Несколько мгновений Маргрит не поднимала глаз. Она не хотела, чтобы Стаффорд увидел в нем блеск удовлетворения. Затем она подняла голову и кротко спросила:

– Это огорчает вас, мой господин?

– Огорчает меня? Нет, нет. Конечно, это не огорчает меня.

– Не хватало только, – подумал Стаффорд, – чтобы его безмозглая супруга повторила то же самое на людях. Тогда у него точно конфискуют имения.

– Почему твоя поездка ко двору должна огорчать меня? Меня просто немного беспокоят твои манеры, которые могут принести тебе неприятности. Перед королевой нужно будет склониться очень низко, как можно ниже.

Лицо Маргрит приняло выражение испуга.

– Неужели я настолько погрязла в греховной гордыне? – спросила она взволнованно. – Ты считаешь, что я слишком высоко себя ставлю?

– Нет, Маргрит, Бога ради, не терзай душу излишними покаяниями. Я не говорил, что ты заносчива. По мне, твое поведение безупречно. Просто тебе нужно помнить о том, что королева вышла из не очень знатного рода. Ее тщеславие нуждается в постоянной поддержке. Ты знаешь, что она потребовала, чтобы ее мать и сестра короля, родная сестра короля, служили ей на коленях. Однажды ее мать упала в обморок, прежде чем ей разрешили встать.

– Ты должен чтить отца своего и мать свою, – пробормотала Маргрит.

– Ну, вот, – с сильным раздражением воскликнул Стаффорд, – как раз от этого я и хотел предостеречь тебя. Ты не должна говорить ничего подобного королеве.

– Не я придумала эти слова, мой господин. Это заповеди Господа, обращенные ко всему человечеству.

– Не будь такой глупой! – закричал Стаффорд. – Какое отношение Божественные заповеди имеют к королеве? Оставь ее душу ее капеллану.

– Да, мой господин.

Маргрит слегка отпрянула назад, как будто ее испугала его грубость. Стаффорд подошел к ней и нежно погладил ее по лицу. Маргрит изо всех сил пыталась сдержать дрожь. Это было бы жестоко и, насколько она понимала, неверно.

Только тогда, когда страх перед королевой полностью раскрыл его слабый характер, Маргрит почувствовала, что она презирает Стаффорда. Но она не имела права жаловаться. Она сама выбрала его как раз из-за тех качеств, которые теперь отталкивали ее. «Джаспер, – подумала Маргрит, – о, Джаспер».

Несколькими неделями позже Маргрит показалось, что ее сердце криком отзывается на резкий голос королевы.

– Джаспер! Джаспер! Похоже, у тебя нет другого ответа на наши расспросы. Неужели ты никогда не думала и не планировала самостоятельно?

Маргрит взглянула в это надменное, все еще красивое лицо. Большие, слегка выпуклые миндалевидные глаза, тонкий прямой нос, изящный рот. Только дерзкий наклон губ королевы Элизабет портил прелесть этого совершенного овального лица, обрамленного копной золотистых волос.

– Что мне было планировать, Ваша Светлость? – прошептала Маргрит. – Когда мой муж умер, я была отдана под опеку Пем… прошу прощения, Джаспера Тюдора. Он оставил сына при мне. О чем мне было беспокоиться, кроме, конечно, как о спасении души?

– Ты глупая женщина, но не настолько же. Мы думаем, Джаспер Тюдор проводил немало времени в вашей компании, и вы с готовностью принимали его.

Маргрит неожиданно поняла истинный смысл слов королевы. Сейчас Элизабет не пыталась выяснить политические новости о Генрихе и Джаспере, которые, как стало известно, находились при дворе Франциска Бретани. Волна краски залила ее лицо и шею. Ее глаза расширились от ужаса.

– Кровосмешение! – задыхаясь, вымолвила она. – Вы обвиняете меня в кровосмешении? Он был братом моего мужа. Такому греху нет прощения, только ад!

Королева раздраженно хмыкнула. Она считала, что между ними что-то должно было быть. Что еще могло удерживать Маргрит в Пембрукском замке все эти годы, когда у нее был прекрасный муж и постоянное приглашение ко двору? Может быть, она зарделась из-за чувства вины? Однако теперь даже извращенный ум королевы с трудом верил в это.

– Нет такого греха, который нельзя было бы искупить, особенно дорогим, золотым приношением, – цинично и с самодовольством заметила она.

Она посмотрела вниз на Маргрит, которая вот уже полчаса стояла перед ней на коленях. Глупая женщина, но безобидная и в некотором роде хорошее приобретение для двора. Ее набожность может оказать благоприятное влияние на дам и, кто знает, возможно, даже образумит их и короля и отвратит от открытого распутства. Кроме того, Маргрит была очень красива. Если Эдвард захочет ее соблазнить и получит отказ, это может подтолкнуть его к конфискации ее состояния. А если она не откажет ему, – поджав губы и прищурив глаза, подумала королева, – она сама и вся ее хваленая святость будут посрамлены.

– Ты еще слишком мало прожила на этом свете, – сказала королева. – Мы считаем, что тебе будет полезно послужить при дворе в качестве одной из наших дам. Как тебе нравится такое предложение, Маргрит?

– Я всегда с радостью готова подчиниться Вашей Светлости, – покорно пробормотала Маргрит.

Королева протянула ей руку, и Маргрит слегка подползла, чтобы поцеловать ее. Странно, – подумала она, – супругу Генриха VI ненавидели за ее высокомерие, но она никогда не требовала от своих дам, чтобы те ползали перед ней по полу или вели с ней беседы, стоя на коленях. Несмотря на все недостатки своего характера, Маргрит Анжуйская была из знатного и благородного рода. Только такие выскочки, как Элизабет Вудвилл, могут помыкать своими подданными. Еще одна мысль заставила Маргрит улыбнуться. Одна ее набожность, столь презираемая королевой, уже облегчит ей службу при дворе. В отличие от других придворных дам, которые часто плакали от боли в коленях, закаленной в молитвах Маргрит это было нипочем, и она могла часами стоять на коленях перед королевой.

Если первоначальным намерением Франциска было обменять Пембрука и Генриха на поддержку Эдварда в войне против Франции, то вскоре его планы изменились. Его бездетная герцогиня приняла Генриха со всей свой отрытой душой. Сам Франциск также проникся глубокой симпатией к этому смышленому мальчику. Проходили недели, месяцы и годы и его симпатия перерастала в восхищение.

В Англии Эдвард был слишком занят укреплением своей власти в королевстве, чтобы интересоваться Генрихом. Когда он все-таки попытался выкупить его, было уже слишком поздно. Отношение Франциска к беженцу переросло в отцовское чувство, а Джаспер оказался весьма полезным в сражениях за приютившую его страну. Тем не менее Франциск был достаточно осторожен, чтобы прямо не отказать Эдварду. Он попросил астрономическую сумму за голову Генриха и получал удовольствие от изумления посланников Эдварда и их попыток сбить цену.

Когда Генриху исполнилось восемнадцать, от короля Эдварда прибыла новая группа посланников. Главный союзник Генриха – герцогиня – умерла за несколько месяцев до этого, и Эдвард предлагал теперь Франциску нечто более привлекательное, чем деньги.

Король Англии предложил войну против Франции в качестве цены за Генриха, заодно пообещав, что с молодым Тюдором будут обращаться благородно. Если бы решение оставалось только за Франциском, вопрос о безопасности Генриха просто не стоял бы. Однако герцог слишком открыто проявлял свое расположение к Генриху, и теперь многие из его аристократов хотели бы избиваться от юноши. Франциск не мог позволить себе оттолкнуть высшее дворянство в то время, когда Эдвард собирал за Ла-Маншем армию. Если вместо Франции английский король высадился бы в Бретани и заявил, что сделал это из-за Генриха, недовольная знать вполне могла отказаться защищать своего герцога.

Франциск принял предложение Эдварда, но настоял на том, что он лично привезет Генриха к Эдварду сразу же после начала войны с Францией. К счастью для Тюдора, распутство все глубже и глубже засасывало Эдварда и разрушало его организм. Он собрал лишь небольшую часть обещанной армии, и Франциск получил основание не соблюдать соглашение. Между тем Генрих прилагал все усилия для упрочения своего положения при бретонском дворе. Он использовал всю силу своего убеждения, чтобы уговорить Франциска взять новую жену. Этот шаг был достаточно дальновидным, и когда в 1477 году новая герцогиня родила здорового ребенка, бретонцы успокоились. Их опасения относительно Генриха начали рассеиваться, и хотя родившийся ребенок был девочкой, в следующий раз мог родиться мальчик.