Дракон и роза - Джеллис Роберта - Страница 13

Маргрит дотронулась до прически, чтобы убедиться, что волосы уложены ровно и изящно, пробежала пальцами по ее краям, проверяя, не пропустила ли она волоска, который может испортить ее вид. Ее верхнее платье было сшито из богатейшего шелка изумрудного цвета, а под ним было белоснежное одеяние, украшенное жемчугом, который мягко сверкал под лучами света. Наряд шел ей, но она выбрала его не только по этой причине. Зеленый и белый были цветами Тюдоров. Ожерелье из изумрудов и бриллиантов, кольца на пальцах. Наконец Маргрит встала и посмотрелась в зеркало. Да, она выглядела достаточно впечатляюще.

Ее вид, без сомнения, как ножом, поразит уязвленное самолюбие Элизабет Вудвилл, вдовствующей королевы Англии, которая сейчас была обычной пленницей в Вестминстерском аббатстве.

Когда ее привели к Элизабет, Маргрит отвесила глубокий поклон, но не преклонила колен, поскольку при данных обстоятельствах такой жест можно было бы принять за насмешку.

– Зачем ты явилась сюда?

Вопрос не удивил Маргрит. Она много лет была придворной дамой королевы, но они никогда не были друзьями. Не говоря уже о политических разногласиях, их характеры и интересы были прямо противоположны. За эти годы Маргрит узнала, что королева тщеславна, поверхностна, чувственна и любит удовольствия, непостоянна в своих привязанностях, эгоистична до такой степени, что совсем забросила детей. Хотя у Элизабет хватало ума, чтобы распознать и ухватить то, что казалось для нее важным, ее нетерпение и неумение планировать часто сводили ее усилия на нет.

– Поскольку мы обе хотели одного и того же и, несмотря на то, что мы только две женщины, мы можем достичь этого.

– Чего я могу достичь, – пленница, чья жизнь находится под угрозой? Я беспомощна, у меня нет средств к существованию. Я потеряла все свои надежды и радости. Мои сыновья, мои братья – они все потеряны… потеряны.

– Я не могу вернуть вам ваших сыновей или братьев, – голос Маргрит дрожал от глубокой и искренней симпатии. Она могла не любить и не доверять этой женщине, но она сочувствовала ее горю, – но все остальное я постараюсь вернуть вам. И я дам вам возможность отомстить тому, кто отнял их у вас. Более того, вы и я сможем залечить раны, нанесенные нашей стране за тридцать лет. У вас есть дочь, у меня – сын. Мой сын – наследник Ланкастера; ваша дочь – наследница Йорка. Пусть они соединят свои руки и в нашей стране ни у кого не будет большего права, чем у них.

Элизабет молчала, и по ее лицу текли слезы. Она была почти уверена, что ее сыновей уже нет в живых, и этот визит Маргрит еще больше убедил ее в этом. Ее слезы, однако, были вызваны скорее страхом, чем горем. Если ее сыновья мертвы, то угроза ее собственной жизни еще более возросла.

– Какой толк в ваших обещаниях? Они свяжут вашего сына? Какими силами он сможет добиться этого?

– Если он не добьется этого, вы ничего не потеряете. Ричард не сможет ненавидеть вас еще больше, даже если прослышит, что вы пообещали свою дочь Элизабет Генриху. А моё обещание, что Генрих будет относиться к вам со всем почетом, – если вам угодно, я могу поклясться на распятии, – можете не брать в расчет. Ваша дочь станет женой Генриха. Элизабет так же красива, как и вы, мадам. Какой мужчина откажет ей в чем-нибудь? Неужели вы не добивались от Эдварда куда более важных вещей, чем уважение к своей теще?

Вдовствующей королеве это показалось убедительным. На ее щеках появился румянец, а глаза заблестели. Элизабет была хорошей дочерью. Она ни в чем не откажет матери. Через нее власть снова перейдет в руки матери.

– Я желаю только спокойно жить и отомстить этому убийце, – солгала Элизабет. – Ради этого и ради блага моей страны, которая стонет под игом тирана, – я согласна.

– А ваша дочь, она согласится?

– Она сделает то, что я ей скажу. Так что вы хотите, письма?

– Это было бы лучше всего, поскольку я должна буду доказать, что я не просто придумала все это. Я бы хотела поговорить с Элизабет. Если бы я получила от нее некий знак согласия, который я могла бы отправить сыну, это бы очень помогло делу. Он очень щепетилен.

По сути дела, Маргрит ничего не знала об отношении Генриха к женщинам, но она хотела убедиться, что королева расскажет Элизабет о предложенной помолвке. Девочке нужно время, чтобы свыкнуться с этой идеей.

– Генрих не захочет принуждать вашу дочь против ее воли.

– Вам нет необходимости разговаривать с моей дочерью, – резко ответила вдовствующая королева. – Я прослежу, чтобы письмо и знак согласия были для вас подготовлены. Тот же курьер, который повезет вашу просьбу сыну приехать в Англию, может забрать письмо с согласием и, – ее дерзкие губы усмехнулись, – ее любовный подарок.

Дело было сделано. Маргрит трясло, когда она вернулась домой, хотя она и убеждала себя, что все еще можно повернуть вспять. Она знала, что это слабое утешение. Вступив на этот путь, она пройдет его до конца; такой у нее характер.

Прошла неделя, в течение которой слуги Маргрит тактично наводили справки. Затем она написала лорду Стэнли, что лондонская жара угнетает ее. Если он не возражает, она бы хотела съездить проветриться за город. Его ответ пришел сразу же. Она может действовать, как пожелает. Ей ни в коем случае не следует пренебрегать своим здоровьем, а нужно ехать туда, где она чувствует себя лучше, и обязательно взять с собой врача.

Томас Стэнли, если это возможно, был еще больше влюблен в свою жену, чем когда он женился на ней. Она была совершенством. В это смутное время ее добродетели, ее рассудительность и мудрость оказались ему более полезными, чем чьи либо еще. Он безгранично доверял ей.

Маргрит медленно ехала на северо-запад, направляясь в сторону прохладных холмов, лежащих на земле Гилберта Толбота. Он был двоюродным братом ее мужа. Она вряд ли могла нанести более уважительный и менее подозрительный визит. Иногда человек из ее свиты выезжал вперед, наводил справки и возвращался назад.

На ночлег она остановилась в Стратфорде на Эйвоне, а утром на большой скорости направилась в Киддерминстер. Там лошадям дали отдохнуть и накормили, и они двинулись дальше, но уже очень медленно. Вскоре позади них послышался топот большого отряда. Маргрит закусила губу. Это был решающий шаг и, сделав его, Генрих свяжет себя обязательствами.

Бэкингем, который поддерживал Ричарда против Вудвиллов и даже согласился на казнь Гастингса, становился все более недовольным своим хозяином. Одни говорили, что его потрясли и ужаснули слухи о смерти детей Эдварда. Другие полагали, что именно его руки запачканы кровью принцев, и что он считает, что Ричард использовал его для грязного дела и недоплатил ему.

Маргрит точно знала, что Джон Мортон, епископ Или, которого посадили в тюрьму, когда был убит Гастингс, находился под опекой Бэкингема, и что он тонко поддерживал и распалял недовольство Бэкингема. Через свою сеть ученых и священников она находилась в постоянной переписке с Джоном Мортоном, блестящим, хитрым человеком, но она не знала, хочет ли Бэкингем сам захватить трон или он поддержит своим весом Генриха. Она направлялась к прохладным холмам, чтобы выяснить это.

Бэкингем мог претендовать на трон, но только по линии младшего сына Эдварда III, Томаса Вудстока, по линии, которая была прервана многими отпрысками женского пола. Тем не менее его род не был запятнан внебрачными детьми, даже узаконенными.

Если Бэкингем хотел оспорить право Генриха на трон, то у него не было более подходящего случае для этого, чем сейчас.

Маргрит услышала его оклик и остановила лошадь. Ее сердце стучало так громко, что она чувствовала его толчки в горле, но даже в эти последние мгновения она не могла решить, надеется она или боится, что Бэкингем согласится с ее планом.

– Приветствую тебя, Маргрит. Что ты делаешь здесь?

– Я бегу от жары… и еще от кое-чего в Лондоне.

Лицо Бэкингема приняло настороженное выражение.

– Разве король вернулся в Лондон? – спросил он намеренно беспечным тоном.