Тайна Моря - Стокер Брэм - Страница 34

И вдруг вмиг сомлела; не держи я ее за руку, чтобы сразу подхватить, она бы упала на землю. Марджори удивительно быстро пришла в чувство и с большим усилием встала на ноги, хоть ей и пришлось опереться на мою руку. Окончательно оправившись, она сказала:

— Наверное, ты гадаешь, почему я так на нее накинулась. О да, именно накинулась, этого я и хотела. — Она явно заметила вопрос в моих глазах. — Все оттого, как враждебна она была с тобой. Какое она имеет право принуждать тебя к чему бы то ни было? Она желает тебе зла, Арчи. Я знаю! Знаю! Знаю! И я не хотела, чтобы все вышло по ее желанию. К тому же… — Это уже с застенчивым и любящим взглядом, обращенным ко мне. — …Если она твой враг, то и мой враг тоже. Я хочу во всем быть с тобой, все переживать с тобой, даже если речь о любви и ненависти. Вот что значит быть едиными — и если мы хотим сражаться вместе, я разделю твою участь!

Я обнял ее, и несколько божественных мгновений наши сердца бились в унисон.

Тогда-то я и решился насчет пожеланий Адамса. Разве мог я отказаться сражаться за девушку так, как она этого желает, если она столь преданно разделяет мое бремя?

Затем мы договорились, что я вернусь домой за велосипедом и встречу ее у моста рядом с приходской церковью.

Воссоединившись, мы поехали по большой дороге, а затем свернули на проселок, скакавший по неисчислимым пригоркам, обычным для этой части Абердина. С высоты весь край кажется голым и открытым, но здесь хватает холмов и низин немереного разнообразия. На перекрестке мы сделали поворот, затем еще один и еще, пока я окончательно не потерялся.

В этой части графства царило эдакое запустение земледелия: бесконечные холмы, покрытые полями пшеницы и ячменя, — и ни единого дома на виду, не считая редкого коттеджа где-то в отдалении или фермы лэрда[35] на вершине. Наконец мы въехали в открытые ворота с ветхими столбами, еще сохранявшими остатки украшения в виде щита. К ним вела дорожка с высокими деревьями по бокам, за которыми были широкие полосы подлеска. Эта дорожка все петляла и петляла в бесконечной череде изгибов. От ворот же начиналась густая чаща почти четверть мили шириной. Здесь деревья росли так тесно, а их ветки сплетались в такой густой полог, что под ними царил полумрак.

Дорога продолжала петлять, отчего невозможно было увидеть, что ждет впереди. Я даже заметил вслух, пока мы ехали:

— Неудивительно, что ты решила спрятаться здесь: это место будто создано для укрытия. Настоящее убежище Розамунды![36]

Из леса мы выехали на открытую местность с пригорком посередине высотой футов в двадцать. На нем был возведен из гранита замок с зубчатым парапетом. Не самый высокий, но широко растянутый квадратом, с низкими сводчатыми воротами, въезжать в которые следовало с осторожностью. Проем закрывался двумя воротами: сначала — тяжелым переплетением стальных прутьев, с виду чужеземной работы, потом — большими дубовыми створками, укрепленными стальными полосами.

Перед тем как въехать, Марджори провела меня вокруг замка, и я увидел, что он отовсюду одинаков. Его расположили с учетом сторон света, но ворота находились только с одной стороны. Более привычным входом была современная дверь в южной стене. Из замка, куда ни глянь, виднелся только лес. Даже с построенной для обороны каменной крыши, куда меня отвела Марджори, только местами через кроны проглядывали округлые верхушки холмов, желтых от зреющих злаков, или увенчанные редкими рощами сосен, открытых всем ветрам. В общем, самое мрачное место, что мне доводилось видеть. И целиком отрезанное от внешнего мира: в нем можно было прожить незамеченным всю жизнь.

Внутри было еще мрачнее, если такое возможно. Почти все комнатки маленькие, не считая зала и покоев на верхнем этаже, выходящих на южную сторону, — под крышей и обшитых старым дубом. Здесь хватало окон, какие описывала Марджори: все они, широкие с внутренней стороны, сужались до щелок с внешней. В замках и особняках, построенных, как этот, для защиты, не допускались бреши, делавшие их уязвимыми для вражеских снарядов.

Миссис Джек и Марджори устроили под крышей гостиную, и здесь выставлялись все их красивые сокровища и безделушки, собранные в путешествиях. Пожилая дама тепло меня приняла. Марджори отвела ее в сторонку и что-то шепотом рассказала. Я мог только догадываться что, но все сомнения развеялись, когда та подошла, поцеловала меня и произнесла:

— Поздравляю от всего сердца. Вам досталась лучшая, самая нежная, самая драгоценная девушка из всех, что когда-либо ступали по земле. Я провела с ней всю жизнь и до сих пор не нашла ни изъяна. И я рада, что она выбрала вас. Почему-то этого я ей и желала с первой же нашей встречи. Молю Господа Бога, чтобы вы оба были счастливы! И знаю, что будете, ибо вы честны, а Марджори обладает золотым сердцем.

«Золотое сердце»! Ее речь доставила мне больше чем просто удовольствие, но последние слова оборвали мою радость. Меня пробил холодный озноб. О златом муже говорилось в пророчестве Тайны Моря, а Гормала только что узрела в видении, как Марджори сражается с приливом и над водой парит саван.

Думаю, Марджори ощутила нечто схожее, потому что, слегка побледнев, бросила на меня тревожный взгляд. Впрочем, она ничего не сказала, и я решил, что лучше не касаться этой темы. Хотя Марджори слышала слова Ведьмы и хотя я рассказывал ей о древнем стихотворном пророчестве, речь о нем шла задолго до того, как я сам или эта загадка приобрели для нее особое значение. Быть может, Марджори не запомнила подробностей; хотелось в это верить.

Однако в тот день мы оба не могли долго предаваться печали. Наша радость была слишком свежей, чтобы ее туманили мысли о роке, разве что мимолетно, как туманит зеркало случайный выдох.

Чаепитие в старой, обшитой дубом комнате, куда косые лучи солнца проникали сквозь узкие оконца, ложась полосами поперек пола, было истинным удовольствием. Марджори заварила чай и подала мне; всякий раз, когда я брал что-либо из ее рук, наши пальцы встречались — отныне она, как и я, вовсе не избегала прикосновений. Затем, оставив пожилую даму наверху, она повела меня по комнатам, в своей прелестной порывистой манере рассказывая мне все романтичные истории о замке, что успела сплести в воображении. Потом она проводила меня до ворот, и с ее поцелуем на устах я вернулся в сумрачный лес, ощущая себя гордым и доблестным, как рыцарь былых времен.

Я добрался до Эллона и далее поехал поездом в Абердин, потому что считал себя обязанным немедленно увидеться с Адамсом. Было невозможно сообщить в письме все, что я имел сказать, и к тому же хотелось сохранить его доверие и договориться о помощи, если он согласится на обновленные условия.

Я нашел его в номере, погруженным в работу. Видимо, он писал что-то важное, потому что перед нашим разговором аккуратно убрал документ и запер портфель. Конечно, на поверку это могло оказаться и простой привычкой дипломата, но вид у него был серьезный. Я тут же перешел к нашему делу, желая скорее покончить с неприятной материей и затем уже перейти к уступкам и изменениям.

— Прости, Сэм, но я не смогу помочь тебе сведениями о мисс Дрейк.

— Почему? Вы так и не встретились?

— Дело не в этом; я не волен сделать так, как ты просишь.

Адамс долго не спускал с меня глаз. Затем тихо сказал:

— Понимаю. У тебя тоже есть приказы! Что ж, жаль, это может навлечь на нее большую беду — а теперь, смею предположить, и на тебя. Скажи, старина, это окончательное твое решение? А то дело серьезнее, чем я думал в нашу последнюю встречу. Мы раздобыли новую информацию, и Вашингтон требует принять все меры предосторожности. Брось, неужели ты не поможешь мне — не поможешь ей?

— Не могу — не на твоих условиях. Сэм Адамс, ты знаешь, что для тебя я бы сделал что угодно, но в этом случае я уже дал слово. Мне поручили секрет, и я должен с честью сохранить его любой ценой. Но послушай, я волнуюсь не меньше тебя. Можешь довериться мне и предупредить, кого остерегаться? Я тебя не выдам и смогу исполнить твое главное пожелание — защитить ее, только по-своему.