Завоеватель (СИ) - Старый Денис - Страница 9

Трое мастеровых, включая старшего сына Мирослава, решили дать бой. Они устроились на крыше мастерской Аведа и приготовились разрядить во врага сразу пять арбалетов.

Вождь Нуянзя лично прибыл разорять Воеводино. Даже до мордвы доходили слухи о том, насколько неплохо живут в Братстве. Нуянзя уже казнил три десятка молодых парней, которые и сами собирались уходить к русским воинственным… Монахам? Жрецам? Не столь важно. В голове вождя не укладывались многие понятия, связанные в монотеистическими религиями. Куда как проще было доверять свою судьбу многим богам.

А вот, что не давало покоя вождю, так это месть и нажива. Нуянзя не забыл, как ему пришлось уходить… бежать под Выксой, где сошедший с ума русский командир Угрюм вышел против него с сотней, когда вождь совершал разведку боем четырьмя сотнями. И… Нуянзя побежал, что чуть было не стоило ему изгнанием. У эрзя все еще главным критерием выбора вождя является личная отвага и удача. Опять же пришлось некоторых старейшин казнить, а иных отправить к мокше, чтобы сохранить власть у эрзя и остаться старшим вождем среди всей мордвы.

— Арис, поспеши вперед. Я вижу, что отряд Дуболгивырвался вперед. Я должен войти в город первым. Мои родичи обязаны наполнить свои сумы первыми и попользовать лучших дев, — приказал Нуянзя, когда увидел, что отряд этого ненавистно Дуболги уже был рядом с первыми постройками города.

Дуболга был сыном старейшины, убрать которого Нуянзя так и не смог. Крепкий род у его соперников, способный спорить за право быть вождем. Без Дуболгивойско эрзя было бы на полторы тысячи копий меньше. Вместе с тем, род вождя еще сильнее и куда лучше вооружены воины Нуянзи, а кони лучшие среди всех родов мордвы.

— Почему ты решил первым войти в город? Ты оставался под Рязанью, но последовал за мной. Ты хочешь забрать мою добычу? — Дуболга, подчинившись вождю, не мог не высказать свое негодование.

Если он, Дуболга, сын главы сильного рода, считай, что и племени, промолчит, то свои же воины перестанут подчиняться. Может, даже потребуют от старейшины дать им командиром другого сына главы рода, который не спустит с рук то, что вождь забирает добычу, когда она вот — рукой подать.

Между тем, Нуянзя понимал, что ситуация сложная и Дуболга мог бы вызвать на поединок самого вождя. Пусть Нуянзя мог и отказаться, руководствуясь правилом, что во время войны командира вызывать на поединок нельзя. Но как после этого будут смотреть на своего вождя воины? Поэтому нужно найти компромисс.

— Ты войдешь вместе со мной, возьми сотню и будь в числе первых, кто станет грабить город и пробовать их хваленных толстых баб. Мне уже сообщили, что добыча будет, несмотря на то, что один русич вырвался и предупредил город, ему не все поверили, — сказал Нуянзя, сдерживая желание заколоть Дуболгу.

— Это мудро. Теперь я понимаю, почему именно ты вождь, — сказал сын главы рода.

Вождь не сразу определился, что именно означали слова воина.

'Ты, волчий выкормыш, обвиняешь меня в трусости и считаешь хитрость причиной того, что я вождь? — подумал Нуянзя, но не стал акцентировать внимание на словах Дуболги, тем более, что внешне они вполне благонадежные.

Не спеша, с гордо поднятым подбородком, Нуянзявъезжал в город первым. Казалось, что в Воеводино никого и нет, что все спрятались за мощными стенами детинца. Но это было не так. За свои четыре десятка с лишним лет вождь столько раз разорял села Руси, что определял почти по запаху наличие и людей, и богатств в домах. Конечно, не по запаху, это, скорее, мозг вождя эрзя, заточенный на грабеж, по ряду косвенных признаков улавливал присутствие людей.

— Туда идем! Вижу богатую мастерскую. Чую, что там есть кто-то. Ты первый, — вождь указал на своего ближнего телохранителя. — Нужно оставаться остарожными. За такую жизнь люди должны биться. Неужели все способные держать топор в руках спрятались за стенами?

Нуянзя смотрел по сторонам и ловил себя на мысли, что хотел бы управлять не теми селищами и немногочисленными слабоукрепленными городищами, что были у эрзя, а такими городами, с красивыми двускатными крышами, с улицами, устланными досками, с такими большими мастерскими, которых в его племени и в помине нет. Вождю было жаль, что он не может забрать с собой все это. Он вообще много забрать не может, так как принцип набега в том, чтобы не отягощать себя обозами, ну, может, только рабов-масторовых прихватить и то, если под Рязанью все складывается правильно.

Эрзя, как и другие племена мордвы, не брали крепостей, да оно им и не нужно. Тактика была простой: быстрый, очень быстрый набег, чтобы часть жителей любого русского города не успела спрятаться в детинец, и не смогла унести свое имущество. После наступал этап веселья, когда воины насиловали баб, убивали мужиков. Но нередко брали людей и в рабство. Не много людей, если на них не было особого заказа. За многими рабами нужно еще уследить, да и накормить, но приглянувшуюся девку или особо грамотного мастера забрать могли.

А после воины Нуянзи уходили с награбленным. Хватало и того, чтобы городской ремесленный посад разграбить, да окольный град. Правда, и русские в последнее время начали огораживать весь город стенами. Тут приходилось довольствоваться только лишь разграблением окольных деревень. Чем больше город, тембольше вокруг него селений, призванных этот город прокормить. Так что у большого города, который мог позволить себе построить большую стену, порой, не малочего пограбить было и вне городских стен.

Сын купца Мирослава не без ужаса смотрел на, казалось, обезумевших мужиков, отца и соседа. Они что, собрались воевать со всем войском мордвы? Сколько тут пришло? Две-три тысячи? Но сын не станет перечить отцу, это не позволительно. Вот и выходило, что оставалось учащенно моргать, менять цвет кожи на лице, да подсчитывать дробь, которую выдавали трясущиеся коленки.

— Сын… — Мирослав пустил скупую слезу. — Уходи! Не иди к семье и мамке, мы закидали погреб землей и сеном. После придешь и откроешь их, дышать там есть чем, трубы же выходят в огород. Ты знаешь, как выйти из города. Будь достойным человеком и сильным. Все… ступай!

— Отец! — чуть ли не в полный голос воскликнул Макарий.

— А, ну… ступай! Да чтобы моим допомогал. Воеводе опосля скажешь, что отцы за Братство постояли, так он серебра еще подкинет какого, — сказал Авед сыну соседа и Макарий стал сползать с крыши.

Два мужика переглянулись. Они могли бы задать себе вопрос, почему сами не бегут, ведь их сопротивление грабителям бесполезное. Но… не стали спрашивать. Двое, казалось, мудрых мужчин, глав семейства подставили под удар себя и свои семьи. Они не поверили, что после десятка учений наступило время и для реальной атаки врага.

Насколько же стало привычно мирно жить, трудиться, создавать и не бояться, что завтра это отберут. Налогивоевода положил умеренные, помогает, если нужно доской, благо семь лесопилок на водном колесе уже работают. Да, все замечательно, но они, подставили свои семьи. За это спросят и старшие люди города, и люди воеводы, которые смотрят за порядком и налогами. И сильно спросят. А, если героически погибнуть, так семьям еще и серебро положено. Законы, что принимались на землях Братства, оба соседа знали очень хорошо.

— Что? Старые мы ворчуны, ошиблись, подставили семьи? — все же озвучил очевидное Авед.

— Да… — обреченно отвечал Мирослав.

— Охальники мы с тобой, может, помолимся? — усмехнулся гончар.

— Чего это охальники? — удивился купец.

— А-то я не видел, как ты смотришь на мою жену. Кто предлагал ее веничком в мыльне похлестать? — с прищуром сказал Авед.

— Так, то в шутку же, сосед. Краса твоя твоею и была, я же пошутил, — оправдывался Мирослав.

— Да знаю я, — сдерживая смех, сказал Авед.

Мирослав махнул рукой и уставился на поворот улицы, которую два отчаянных горожанина взяли под свой контроль.

— Глянь-ка соседушка, аки важная птица восседает. Выдернем перья птичке той? — спросил Авед у Мирослава.