Целитель (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович - Страница 4

Обычного, как оказалось.

«Клевать» у меня начало, когда в сумерках распахнулось торцевое окно на втором этаже общежития, оттуда выглянули женские мордашки, а рядом со мной внезапно приземлился перепрыгнувший забор парень, от которого пахнуло потом хорошо потрудившегося за день человека. Не обращая на меня ни малейшего внимания, «надевший черное» задрал голову, махнул оживленно защебетавшим девчонкам, а затем, примерившись, привычно прыгнул, чтобы оттолкнуться ногой от карниза окна на первом этаже, и допрыгнуть до того окна, где его уже ждали.

К несчастью этого человека, я совсем недавно получил ну очень хорошее знакомство с подобным стилем перемещения по зданию, поэтому предпринял самую дешевую и эффективную контрмеру — пальцы парня скользнули по смазанному силиконом подоконнику, и он с глухим воплем полетел вниз, чтобы брязнуться спиной об асфальт.

Там его, ошарашенного и ушибленного, уже ждал я. Подхватив сопящее и недоумевающее тело, и подняв над головой, я, сделав пару шагов, перебросил его назад за забор. В окне над головой взволнованно и возмущенно заорали. Парень кряхтел и ругался, пытаясь отскрести себя от асфальта, а заодно пялился на меня.

— В этом здании новое правило, — проговорил я, снова открывая книгу, — Если хочешь попасть внутрь — брось мне вызов.

— Да кто ты такой⁈ — стереотипный японский вопрос, удивительно уместный здесь и сейчас.

— Меня зовут Мышонок, я помощник коменданта «Солнечного цветка», — представился я, — Живу теперь здесь.

— Нет, сволочь, ты не прав! — ожидаемо начал злиться дважды уроненный, — Ты сейчас вообще жить не будешь!

И снова перепрыгнул через забор. Ну это пока. Не успел я за полдня сделать ничего с забором.

Вполне ожидаемо, что парень мало чем отличался от будущих айдолов, проживающих в заштатном общежитии тихой Аракавы, то есть был ну очень средним бойцом, к тому же из начинающих. Еще раз переброшенное через забор тело уже было без сознания, поэтому больно стукнулось, что спровоцировало целый поток ругани из окна.

— Да что ты творишь, сволочь!

— Эйчиро! Ему же больно!

— Вызовите скорую!

— И полицию!

— Вот негодяй!

Рядом со мной нарисовалась Сиеко-оба-сан, тут же начав рычать на высовывающиеся из окна головы, от чего те сразу стали писклявыми и жалобными, но по-прежнему взывающими к жалости насчет валяющегося и слегка подтекающего кровью Эйчиро. Скорая и полиция почему-то не приехали, а вместо этого появилась еще пара парней спортивного вида, заинтересовавшихся лежащим на тротуаре собратом. Приведя его в чувство и услышав печальные вести, парни провозгласили джихад моей скромной особе и… перепрыгнули забор.

Второго ловил третий, потому что вызов бросать резко передумал, лишь пожаловался, что у них там, в «Солнечном цветке», вещи. И у сидящего Эйчиро, унимающего кровь из носа, тоже. Пожав плечами, я ответил, что совершенно не против, если девушки им их сюда вынесут. Девушки, то есть зрительницы, страшно оскорбились, когда их попросили отдать вещи, назвали побитых (и отступивших) парней плохими словами и предложили им справиться со мной втроем. Те оскорбились сами, завязалась перебранка… на которую из тьмы вечера выползла, иначе не скажешь, Асуми Хиракава.

…в очень коротких шортиках, и в майке, открывающей весь пупок с окрестностями. Так сказать, ультрадомашний наряд для крайне узкого круга лиц, но вынесенный на всеобщее обозрение. Правда, обозрение вышло недолгим, так как увидев знакомые глаза «надевшей черное» парни задумали уходить своей дорогой, но тут за них вступилась сама Сиеко-оба-сан, приказав девчонкам немедленно предоставить чужие вещи. На этом наши сегодняшние приключения подошли к концу, если не считать множества обещаний, доставшихся моему затылку. Среди них было все, от угрозы расправы коллективом байкеров до увольнения, подписанного самим господином Коджимой.

На последнее комендант и Хиракава хрюкали, давясь от смеха, но марку удержали. Пока для обитательниц «Солнечного цветка» я остался каким-то здоровенным садистом-вышибалой, не стригущим волосы и, видимо, не боящимся смерти.

Первый ужин втроем был… странным. Мы сидели за котацу по-японски, ели рис с тушеной рыбой, маринованные ростки бамбука и салаты, Асуми болтала, делясь с Маной впечатлениями от шоу, произошедшего только что, а заодно и радовалась тому, что теперь кое-какой мордобой будет нам подаваться прямо к дому. На последнее я возражал, утверждая, что вряд ли здесь появятся серьезные бойцы. Разумеется, Хиракаве было интересно почему, поэтому пришлось, не щадя нежных чувств Шираиши, ей объяснить, что крепким бойцам нужны крепкие, во всех отношениях, женщины, а местные студентки и охотницы за гламурной жизнью — совсем не тот колер. В общем, не из тех буцефалов, что смогут вынести напор зрелого «надевшего черное». Порвутся или сотрутся.

От бедной тихони можно было, наверное, прикуривать. Зато она тут же оживилась, когда мы начали обсуждать, чего не хватает в этом жилище. Как выяснилось — почти всего, кроме холодильника. Откуда он взялся? Асуми была ни при чем, я, ранее занятый по уши, тоже, а сама Мана отказалась говорить. Все по своим местам расставила смска от Шираиши Айки, интересующейся, не знаю ли я чего о ворах холодильников, посетивших её дом.

Как результат, мне пришлось выкупить бывший в употреблении холодильник у руководителя токийского отдела по делам несовершеннолетних специальных граждан… чему, в общем-то, я не был против.

А затем мы выяснили, что у нас нет не только кроватей, но и один футон на всех троих, принадлежавший Хиракаве. Было слишком поздно, терять уже никому из нас было нечего, так что кое-как уместились втроем, положив «яркоглазую» между большими нами, как ребенка.

Хм, ну да, в итоге она что-то потеряла. Вроде бы самоуважение.

С утра Асуми Хиракава изволила пребывать не в духе.

— Два монстра… — бурчала она, — Два монстрячих абрикоса. Несвежих! Старых! Это вам-то по шестнадцать лет⁈ Да все тридцать, не меньше. Ну как так можно жить? Проснулись, пробежка, завтрак, школа, клуб, занятия. Уже много! Так нет, они еще качаются, они еще потом за компьютерами своими сидят…

— Подтягиваем по учебе тебя, — тихо, но с легкой долей укоризны добавила Мана.

— Вот! — обвиняющим жестом ткнула в неё пальцем Хиракава, — Вообще не отдыхаете! Не развлекаетесь! Не удивительно, что Эна такая бешеная, у неё шарики за ролики от жизни с таким братом зашли! А ты, дура, и рада Акире потакать! Лучше б в душе за ним подсматривала…

— Тебе надо лучше учиться, — настаивала на своем Шираиши, вполне успешно борющаяся со смущением.

Неделя жизни рядом с Асуми Хиракавой на неё повлияла более чем положительно. Хафу ленилась, вредничала, распускала руки, пошлила… да, по сути, она Маны вообще никак не стеснялась, будучи её первой и лучшей подругой. Сама Шираиши, привыкшая к куда более жестокому порядку в доме своей матери, и воспринимавшая ранее гостевание в доме Кирью как курорт, была страшно возмущена подобным подходом. Это «страшное» возмущение вылилось в периодические тихие нотации, от которых хафу была в восторге, который очень плохо скрывала.

— Мне не нужно лучше учиться, — хмыкнув, Асуми приобняла шагающую рядом подругу за талию, — И даже тренироваться!

— И тебя это устраивает? — поинтересовался я.

«Пакт», заключенный между подругами, поделившими некоего Акиру, гласил следующее: Мана невеста, Асуми любовница. Первая навсегда, а вторая исчезнет, когда подойдет время турнира «яркоглазых», причем, скорее всего, тоже навсегда. Кто бы из юношей и девушек, обладателей ярких глаз и огромного резерва, не проявил себя на турнире, их ждёт предложение от представителей древних родов «надевших черное». Предложения, от которого нельзя отказаться.

Асуми Хиракава обязана будет выносить нескольких чужих детей, за что, в итоге, получит пожизненную пенсию. Судьба суррогатной матери отвратительна многим девушкам, но «надевшая черное» к этому относилась без особого душевного протеста. Такие как мы постоянно рискуют жизнью и здоровьем в схватках, далеко не все живут долго, многие при этом бедствуют, будучи специальными гражданами, для которых в жизни множество путей закрыто. Асуми прекрасно понимала, что пускай из её детей и вырастят представителей какого-нибудь боевитого рода, но дадут им при этом куда больше, чем могла бы дать она.