Богатырь сентября - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 30

– Я – князь Гвидон, сын царя Салтана Салтановича. – Он еще раз поклонился. – А белка моя, Милитриса Кирбитьевна, еще и не то умеет!

Гвидон достал старую шапку, вынул орех и кинул белке. Белка живо его разгрызла, швырнула по сторонам осколки золотой скорлупы, вынула изумрудец и с поклоном подала Заре Вечерней. Солнцева мать охнула, девушки ахнули, а белка уже грызла второй орех. Петь и грызть сразу она не могла, но потешно притоптывала и кружилась, переходя от одной девушки к другой и всех оделяя изумрудами. Тут Гвидон сам ее поддержал и запел песню, не раз от нее слышанную еще в городе Лебедине:

Солнце-князь хохотал, девушки вскрикивали, рассматривали камешки в лучах, исходящих от их господина, и те играли чистейшим, несравненным светло-зеленым золотистым светом. Девушки прикладывали камешки то к пальцам, то к груди, то к ушам друг другу. Каждой досталось по два или по три – пока орехи в шапке не кончились, а перед Солнце-князем к тому времени выросла целая куча золотой скорлупы.

– Вот это да! – Солнце-князь смеялся, и от его дыхания по палате разносили жаркие волны с запахом грозы. – Уж и потешили вы меня! Золота у меня своего довольно, но чтобы из орехов самоцветы вынимать – в первый раз такое вижу! Откуда же у тебя такое чудо, молодец? В каком лесу ты такую белку поймал?

– Белку мне, Солнце-князь, Царь Морской подарил – Понтарх…

И Гвидон снова принялся рассказывать, откуда и с чем пришел. Девушки тем временем окружили Солнце-князя, расправили его длинные кудри и принялись бережно их расчесывать золотыми гребешками.

– Стало быть, жену свою, царевну, хочешь вернуть? – спросил Солнце-князь, когда Гвидон закончил.

По мере рассказа на сияющее его чело набежала тень, золотые брови нахмурились, в палате потемнело.

– Хочу, государь Красно Солнышко.

– У меня вот тоже жена была, да одно от нее беспокойство! – Солнце-князь вздохнул. – А твоя – того же поля ягода. Сам же говорил: днем свет божий затмевает, ночью землю освещает, месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит! В тебе – моя сила, а в жене твоей – моей Луны-княгини. Сам видишь – не вышло у нас с ней ладной жизни, а уж которую тысячу лет стараемся поладить! Жена твоя – Луна Подземья, она для Темного Света от рождения и назначена. Выходит, тот волот ей больше в мужья годится.

– Но она выбрала меня! – Потрясенный этим рассуждением, Гвидон даже решился спорить с Солнце-князем. – Я ее от коршуна спас, Тилгана, она мне помогать стала. А как я узнал о царевне, сама мне явилась в человеческом облике, согласилась за меня выйти.

– Луна – переменчива, – вздохнул Солнце-князь. – Ни двух ночей подряд не остается прежней. Кажется, такая же, что вчера была, а приглядись: сделалась чуть меньше или больше, полнее или худеет. Через семь дней – наполовину изменилась. А через две недели – и не узнаешь ее, была с блюдо, стала с волосок! И так всегда было, всегда будет. Нельзя на постоянство Луны полагаться. А в твоей жене – лунная кровь. Совет мой тебе: оставь ее, где она есть. Не стоит тебе так далеко ходить. Распотешил ты меня, молодец, – хочешь, из этих жену выбирай? – Солнце кивнул на двенадцать девушек, чешущих ему волосы. – Отдам тебе любую, и приданое выдам.

Гвидон оглядел девушек: одни при этом кокетливо потупили глазки, другие улыбались ему румяными губами, показывая жемчужные зубки. Они были почти одинаковые лицом и фигурой, безупречной красоты, и только приглядевшись, можно было найти маленькие отличия: у одной брови чуть гуще, у другой губы пухлее или глаза чуть больше. Любая из них, перенесенная на землю в своем сарафане розовой парчи, с широкой серебряной полосой от горла до низа подола, в жемчужной повязке, затмила бы любую царевну. Однако Гвидон покачала головой:

– Благодарю тебя, Солнце-князь, хозяин ласковый! Только мне моя жена нужна – Кикнида. У волота она в полоне томится, какой же я буду муж, если там ее покину?

– Помоги ему, сынок! – попросила Заря Вечерняя. – Вон он какой парень хороший, вежливый да старательный!

– Помоги, господин! – хором завели девушки-зорьки, уже украсившие себя белкиными изумрудами.

– Да и в том есть правда, – заметил Солнце-князь, – что коли в белом свете волот воцарится, то мне, да и брату моему, Грому Небесному, придется каждый день ездить с ним воевать. Будет на земле что ни день гроза с громом и молнией, все нивы пожжет, хлеба и плоды побьет, род людской голодным оставит. Надобно того не допустить, а волота еще в его Темном Свете истребить. Коли ты за это берешься, я тебе помогу.

– Берусь, господин Солнце Красное! – Гвидон еще раз поклонился.

– Вижу я, что в тебе моя сила от рождения пробудилась, – заметил Солнце-князь. – Но против волотов того будет мало. Как расчешут мне кудри, пусть каждая зорька со своего гребня даст тебе по моему золотому волоску. Ты возьми их и снеси к кузнецам, к братьям Сварожичам, Кузьме и Демьяну. Они скуют тебе три стрелы огненные, и будет в тех стрелах самая подлинная моя сила. Теми стрелами поразишь волота, не может их порода подземная против моей силы стоять.

– Благодарю тебя, Солнце-князь! Сияй, светлый и трисветлый, вовеки веков!

– Да изредка ведь и солнцу надобно отдохнуть, – вздохнул хозяин. – Такой уговор: коли ты родился солнцем подземным, то ночами я буду спать-отдыхать, а ты заместо меня светить.

– Я? – Гвидон пришел в изумление. – Да куда ж мне… светить?

– В тебе хитростями чародейными часть моей силы была заложена от самого начала. И сам ты знаешь: едва на ноги встал, уже луком владел, и любая стрела тебя слушается, будь она хоть тростинка простая. Бьет без промаха, разит без жалости. А я скроюсь, на земле тьма наступит – в тебе сияние пробуждается. Такова судьба твоя, Гвидон Салтанович, – светить.

– Все выполню, что скажешь, господин. Только помоги мне волота одолеть и жену мою воротить.

Солнце-князь сделал знак. Девушки-зорьки одна за другой стали подходить к Гвидону и, снимая по волоску с гребня, вкладывать ему в руки. Иные при том бросали на него обиженные взгляды, иные улыбались приветливо в благодарность за изумрудные серьги. Солнцевы волоски на ощупь были легкими, как паутинка, но горячими, так что Гвидон с трудом их держал. Когда набралась целая горсть, он поклонился в благодарность, а волоски спрятал в старую свою шапку и сунул за пазуху.

– Нынче переночуй у нас, а завтра утром мы тебя дальше проводим, – пригласила Заря Вечерняя.

Гвидон еще раз поклонился и украдкой подмигнул белке. Милитриса Кирбитьевна не прогадала, когда сообразила набрать у ручья орехов про запас…

Для ночлега Гвидону отвели место на полу за сундуком, чему он был и рад: это было самое темное место во всем доме, в котором невозможно полностью угасить свет. Девушки-зорьки принесли ему перинку, белую и тонкую, но мягкую, как пух. Однако спал Гвидон плохо: мешало сияние Солнца, хоть приглушенное во сне. Потом кто-то осторожно затеребил его плечо. Гвидон живо открыл глаза и охнул: над ним склонилась девушка такой красоты, что перехватило дух. Платье золотой парчи с алыми рукавами, расшитыми золотыми узорами, венец с высокими золотыми лучами и длинными жемчужными подвесками. Прекрасное лицо источало мягкий розовый свет, а глаза были темно-синими – как память ночи, что цепляется за край неба на заре, ночи, не желающей скатываться вниз, но вынужденной уступить всепобеждающей силе нового дня.