Богатырь сентября - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 28

Больше того: Салтан вдруг заметил, что белка на плече у Гвидона тоже светится! Поначалу решил, что это падает на нее Гвидонов свет, но потом различил, что ее сияние было другого цвета: более рыжего, пламенного оттенка.

Они все шли и шли, переставляя ноги с одной ступени на другую. Еще погодя Салтан заметил, что и насчет сапог Гвидон был прав: из-под его ног на каждом шагу вылетали мелкие золотые икры. Посмотреть, оставляет ли сам такой же след, Салтан не решился, боясь утратить равновесие, если обернется. Еще не хватало – упасть с этой лестницы! Падением на дно дупла, как он подозревал, дело не ограничится – так и будешь лететь до самой бездны, откуда уж нет выхода и возврата.

В размеренном шаге через тьму исчезало ощущение времени. То казалось, что они покинули ковер сухих листьев совсем недавно и еще не сделали даже одного круга по исполинскому стволу, а то – что идут без отдыха уже несколько дней. Салтан и Гвидон не разговаривали, но и тихо не было: вверху постоянно слышался гул, неровный – то тише, то громче, то порывами, то сменявшийся грохотом и топотом. Почти привыкнув, что уши заполняет этот грохот ветров и туч, Салтан вздрогнул, когда услышал хриплый голос Гвидона:

– Бать… Там наверху свет. Видать, скоро придем.

Вскоре Салтан и сам различил, как лица касается светлый отблеск… свежий, влажный, прохладный запах грозы. Самый упоительный на свете запах – запах летнего дождя, теплых струй, влажной земли, напоенной травы, сока сорванных стихией листочков, запах воодушевляющий, бодрящий, и одновременно умиротворяющий, наполняющий блаженством, чувством бессмертия и всемогущества. То касается земли дыхание божества, господина небес и стихий, позволяя вдохнуть его и простым смертным.

Свет становился все ярче, и вскоре Салтан через плечо Гвидона уже видел впереди яркое голубоватое пятно. Гвидон ускорил шаг и первым выскочил наружу. Салтан вышел за ним и торопливо огляделся. Позади остался ствол дуба, все такой же огромный и уходящий еще выше, а перед ним расстилались бескрайние луга и серовато-синие горы вдали. Или это облака? Похоже, да: если приглядеться, то было видно, как эти горы медленно движутся и меняют свои очертания, порой сливаются вместе, расходятся уже в ином облике. Воздух был полон дыханием грозы, и казалось, если вдыхать его, можно обойтись без еды и питья – не так ли живут и сами небесные обитатели?

Взглянув вверх, Салтан снова увидел солнце. Оно уже миновало зенит и неспешно опускалось: к золотому сиянию примешалось багряное, и можно было мельком увидеть фигуру рослого мужчины в колеснице, из груди и головы испускавшего снопы лучей.

А еще выше было другое небо. На закатной стороне оно лучилось собственным светом, будто налитым под хрусталь, а на востоке, там, где солнце уже проехало, вслед за ним волоклась завеса темно-синего оттенка. В самом дальнем конце прокалывали ее тонкими иглами звездочки.

Пока Салтан рассматривал небо, задрав голову, его снизу подергали за полу. Он опустил глаза: белка деловито показывала ему на землю у дупла.

– Что, Милитриса Кирбитьевна?

Белка показала на него, потом опять на ствол.

– Мне идти туда?

Белка помотала головой.

– Мне оставаться здесь? Да? Мне нельзя идти с Гвидоном дальше? Почему?

Белка вытянулась на задних лапах, напыжилась как могла, подняла передние лапы, изобразила волну и зашипела, как вода на углях.

– Она, видать, говорит, что тебя Солнце-князь убьет, – догадался Гвидон. – Огнем спалит. Так, Милитриса Кирбитьевна? А меня? Меня не спалит?

Белка потыкала пальчиком ему в голову. А Салтан подумал: вот и снова сказалось различие между ними. Хоть он Гвидону и отец, но тот – чудесное дитя, кровью связанное с самим Солнцем, а он, Салтан, – просто человек, хоть и царь. И есть пределы, за какие людям уже нельзя. Он и так вон как далеко забрался…

Не споря, царь сел на землю, привалившись спиной к стволу. После долго подъема во тьме и ноги, и глаза нуждались в отдыхе. Белка лапками сделал знак: здесь и сиди, – а потом пробежала вперед и поманила Гвидона: пойдем, дескать.

– Бывай, бать! – Гвидон помялся. Со дня встречи они расставались впервые, и обоим стало неуютно. – Ты за меня не бойся. Главное, с места не сходи, а то потеряемся тут… а нам еще Кику искать.

– Ступай с богом! – Салтан снова встал и обнял его.

Гвидон помахал ему и следом за скачущей белкой отправился куда-то по нежно сияющим голубовато-зеленым лугам. Куда-то в бесконечность.

Дорог и тропинок никаких не было, во все стороны расстилались одинаковые виды – луга и горы-тучи на краю горизонта, – однако белка уверенно мчалась вперед широкими скачками. Поглядывая себе под ноги, Гвидон не понимал, по чему идет: если всмотреться в траву под ногами, то начинало казаться, что эта трава где-то далеко, а ступает он по почти невидимому своду из прозрачного хрусталя. То и дело он поглядывал на Солнце: колесница была еще далеко, однако заметно снижалась. Раза два белка оборачивалась, показывала Гвидону на Солнце и знаками объясняла: нужно успеть раньше него. Гвидон прибавлял шаг.

Через какое-то время он заметил впереди нечто живое. Две-три овечки щипали траву, и Гвидон остановился, рассматривая их: шерсть овечек была серо-голубой, и цвет ее все время менялся, играл оттенками. Они с белкой прошли еще немного и нагнали целое стадо таких. Уже пройдя половину, Гвидон заметил впереди человеческую фигуру. На вид ничего угрожающего: старуха в красном сарафане и зеленой душегрее, с клюкой в руке, подгоняла овечек. Обернувшись, чтобы подогнать отставших, она заметила Гвидона и остановилась.

– Бог помочь, бабушка! – Гвидон поклонился.

– И тебе, внучок! – приветливо отозвалась старуха.

Для обычной пастушки она была уж очень нарядна: под платком золотой парчи высился высокий узкий кокошник в жемчуге, по краям его сияли белые и голубые самоцветы.

– Не видал ли ты, внучок, там позади моих овечек? Гоню вот домой, а они разбегаются, неслухи!

– Видел, бабушка. Найти?

– Поищи, сделай милость.

Гвидон взглянул на белку: не рассердится ли она на такую задержку? Белка закивала, и тут старушка сказала:

– Надобно мне поспешать, а не то воротится домой сынок мой, рассердится, что не встречаю. Коли рассердится – худо будет, все нивы на полях сожжет, зноем спалит. А он уж вон где!

Она показала на Солнце, чья колесница заметно приблизилась.

– Так ты – Заря Вечерняя? – охнул Гвидон. – Солнцева матушка?

– Истинно так. А ты-то кто?

– А я – князь Гвидон, Салтана Салтановича сын. – Гвидон стянул с головы шапку и поклонился. – К вам-то у меня и дело, к тебе и сыну твоему.

И едва он снял шапку, как от волос его брызнул яркий солнечный свет, особенно заметный среди густеющих сумерек.

– Надень скорее! – Заря Вечерняя кивнула на шапку. – Пока сынок мой издали не увидал тебя. И беги за овечками, не то опоздаем – ни мне, ни тебе добра не будет.

Гвидон бегом пустился назад. Собирая овечек, разбредшихся по кустам, часто оглядывался, боясь потеряться, но старушка стояла на месте, держась за свою высокую клюку. Издали казалось, что это не женщина среди овец, а красный столб закатного света среди вечерних, подсиненных тьмой облаков.

Когда Гвидон вернулся, подгоняя трех заблудших овечек, белка лихо выплясывала перед старушкой, а Заря Вечерняя с улыбкой наблюдала за ней.

– Твоя зверюшка?

– Моя. Милитриса Кирбитьевна звать.

– Ишь, затейница какая! Ну, идем скорее.

Вдвоем они погнали стадо дальше. Вскоре впереди показалось золотистое сияние. Оно все росло, пока глазам Гвидона не открылся дом. Стены его были словно отлиты из чистого золота, крыша играла отблесками золота червонного. Дверь распахнулась, навстречу высыпала целая толпа женщин. У Гвидона зарябило в глазах, и он поспешно зажмурился: показалось, их целая сотня. Когда открыл глаза, оказалось, что девушек чуть более десятка, но они все одинаковые! Писаные красавицы, длинные золотистые косы, сарафаны нежно-розового цвета, шитые жемчугом, девичьи повязки серебряной парчи. Бросая на Гвидона лукавые взгляды, девушки погнали овец куда-то за дом, а Заря Вечерняя повела Гвидона внутрь.