Богатырь сентября - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 23

Это белка подтвердила.

– Медоуса? Это она хотела тебя к Тарху отправить?

Получив кивок, отец и сын переглянулись. Отчасти стало понятно, в чем ценность выкупа, почему Медоуса сказала, что от сего сокровища все богатства земные родятся: белка, способная из обычных орехов делать золото с изумрудами, и впрямь стоит немало. Вернув ее себе, Гвидон получил назад не просто одну из лучших своих диковин, но и возможность со временем – когда нагрызет побольше, – заново построить город на том же месте. Всего-то дела: купить на торгу орехов пару возов…

– Нет. – Когда Салтан сказал ему об этом, Гвидон подумал и решительно потряс головой. – Мне моя Кика нужна, а город тот… пусть Тарх забирает.

– Ну и как же теперь быть?

Отец и сын переглянулись, в глазах у каждого читался вопрос. Попробовать поймать белку, посадить в мешок… В прежний она не влезет, но можно соорудить мешок из обрывков Гвидонова кафтана. И все-таки донести выкуп до места?

Белка ясно читала их мысли: опять выставила кулачки и в придачу оскалила зубы. От вида этого бойца тянуло в смех, но Салтан покачал головой. И белка тоже – живая тварь, нельзя ее силой к волотам тащить!

– Как же быть-то? – спросил Гвидон.

Салтан только вздохнул и покачал головой.

– Ладно, Милитриса Кирбитьевна! – обратился к белке Гвидон и протянул к ней руку. – Не потащим мы тебя к Тарху силой. Вот только как быть теперь, не знаю. Как мне жену мою выручать без выкупа? Не подскажешь?

Белка смерила его пристальным взглядом, потом все же скакнула ближе и осторожно положила свою крошечную лапку на его ладонь.

В этот день Салтан решил дальше не ходить и устраиваться на ночь: и то дело шло к вечеру, а Гвидону после драки с коршуном стоило отдохнуть.

– Да и где теперь наше перо путеводное? – вспомнил Салтан и прошелся по дороге. – А вот… нет, не то. Батюшки-светы! Господь Вседержитель! – Он окинул взглядом землю перед собой. – Да тут этих перьев теперь видимо-невидимо!

Шагов на сорок вперед и по краям дорога была усеяна перьями – теми, что в битве потерял коршун. Были они такого же серо-бурого цвета, как и подаренное Медоусой. Гвидон тоже походил туда-сюда, набрал с десяток перьев, похожих на прежнее, но ни одно, будучи подброшено, лететь не желало, все падали обратно на землю.

– Постой! – Салтан, держа в руке три-четыре пера, пытался узнать нужное. – Сама их птичья матерь не отличит. Я вот что подумал – а не того ли коршуна перо и было?

Белка, сидя свесив задние лапы, на том самом камне, о которой разбился золотой орех, покивала головой.

– И это был Тилган? – спросил у нее Гвидон. – Тетка Ироида говорила же: Тилгана, мол, берегитесь. Но про орех ничего не сказала.

– Могла не знать. – Салтан посмотрел на лес, за которым скрылся подбитый коршун. – Ты не узнал его?

– Вроде похож. – Гвидон нахмурился, вспоминая первый день своей взрослой жизни. – Но я его тогда издали видел, они с Кикой над морем носились. Тогда я его подстрелил, теперь опять вот…

– Не всякому удается с тестем поладить! – Салтан усмехнулся и сочувственно потрепал сына по плечу.

Собрав хвороста, они разожгли костер и сели поесть. Предложили и белке. Та осмотрела припасы, взяла кусок хлеба и стала деловито грызть. Отец и сын внимательно наблюдали, но хлеб золотым не стал: видимо, ее чудоносная сила касалась только орехов.

– Эх-хе-хе! – Гвидон еще раз попытался запахнуть кафтан, но тот так и висел лохмотьями на груди. – Ты, Милитриса Кирбитьевна! Умна ты, не в пример другим белкам, может, и шить умеешь?

Белка посмотрела на него, потом выразительно протянула к нему передние лапки, растопырив пальчики с черными коготками.

– А что? – ответил Гвидон. – Руки у тебя не хуже моих! – Он растопырил собственную пятерню.

Белка постучала крохотным кулачком себя по голове и свернулась клубочком.

– Свойство белочка имела – говорить она умела… – пробормотал Гвидон.

– Что? – Салтан поднял глаза от огня.

– Да так… сам не знаю, откуда всплыло. Да и не умеет она говорить. Умела бы – может, подсказала что. Как теперь к Тарху идти, а, бать? Без выкупа… Не назад же к Медоусе возвращаться?

Да и сумеем ли мы вернуться, подумал Салтан. Это не белый свет – если просто идти назад, даже по собственным следам, не так уж обязательно, что придешь в то же место, из какого уходил. Того дворца, где их укладывали на пуховые перины, может, и не существует уже.

– Да и наряден я теперь! – Гвидон еще раз попытался уложить лохмотья на груди. – Такому голодранцу я бы сам жену не отдал.

– Тише! – Салтан вдруг вскинул руку, не отрывая глаз от опушки.

Гвидон проследил за его взглядом и тоже подобрался, протянулся к своему луку. Салтан взялся за саблю. Какое-то движение рядом отвлекло его взгляд: белка вдруг подпрыгнула, как подброшенная, заметалась по площадке возле костра, потом юркнула за спину Гвидону и забилась куда-то в камни и мох.

От опушки к ним приближалось нечто темное, ростом с человека. В руках Гвидона мигом оказался лук с наложенной стрелой, наконечник засиял огненным светом. Салтан отметил это краем глаза и снова мельком подумал: что же это такое? Его сын не просто светится в темноте, но еще и зажигает одним касанием самые обычные железные стрелы!

Еще не совсем стемнело, и, когда гость из леса приблизился, стало можно кое-что рассмотреть. Это оказалась женщина – молодая, стройная, в темном сарафане, кажется, зеленом, с густой копной распущенных темных волос. Остановившись шагов за сорок, она поманила их рукой.

Гвидон переменился в лице и встал; вид у него сделался очарованный.

– Кика… – прошептал он.

Салтан вздрогнул и вгляделся. Не так уж хорошо он успел узнать свою чудесную невестку, но сходство и впрямь имелось: высокий рост, стройная фигура, длинные темные волосы… Только лицо в сумрачных тенях было трудно рассмотреть.

– Кика! – крикнул Гвидон и подался вперед.

Девушка приложила палец к губам, призывая к тишине, и, снова поманив за собой, сделала несколько шагов назад к лесу.

– Сын… – предостерегающе шепнул Салтан.

Откуда Кикнида могла взяться здесь, когда они еще и до Волотовых гор не дошли?

– А вдруг это правда она? – Сбивчиво дыша от волнения, Гвидон впился глазами в темную фигуру. – А вдруг обманула Медоуса? Я в тот раз бился с коршуном – она пришла, теперь я коршуна подстрелил – она опять… Может, она не у Тарха, а у чародея того в плену была, а теперь освободилась?

– Тогда почему не подойдет к нам?

– Может, не может? Чары на ней какие?

Темноволосая девушка тем временем скрылась в чаще. Не вынеся этого, Гвидон кинулся за ней почти бегом, и Салтану не оставалось иного выбора, кроме как последовать за ним.

Они ворвались в лес, налетели было на кусты, но свет Гвидона в темноте усилился. Среди белых берез впереди мелькала одна темная, живая, все время попадая в лучи луны, как будто та нарочно ее выцеливала.

– Вон она!

Они шли через негустой лес, следуя за темной фигурой; время от времени девушка оборачивалась и снова манила за собой. И как ни старались двое молодых мужчин ее нагнать – только запыхались, а не приблизились ни на шаг.

Открылась большая поляна, на ней дом – весьма просторный и внушительный, сколько удалось разглядеть в полумраке, сложенный из громадных каменных глыб. Никакой ограды вокруг него не было, в продолговатых низких оконцах виднелся свет огня внутри. Девушка подошла к арочной двери в каменном обрамлении, еще раз обернулась, поманила, потом вошла в дом, гостеприимно оставив дверь открытой настежь.

Изнутри лился довольно яркий свет, видно было трепетание огоньков.

– Пойдем! – твердо сказал Гвидон. – Если это Кика, я должен…

Держа наготове обнаженную саблю, Салтан вошел первым и огляделся. Дом был очень велик, всех углов от входа и не разглядеть. Высокую кровлю подпирали столбы из бревен с грубо обрубленными сучьями – казалось, деревья продолжают расти. Вся утварь была срублена тяжелой и грубой, из черных, неошкуренных еловых бревен. Скамьи – расколотые пополам стволы плоской стороной вверх, поставленные на полукружья толстого древесного спила. На полу, на стенах, на всех лавках виднелись звериные шкуры: волчьи, медвежьи, рысьи, оленьи, кабаньи. Головы зверей украшали стены, и было этих голов несколько десятков – знать, хозяин знатный охотник. Ниже шли вделанные в стену оленьи рога, и на каждом отростке горела свеча, освещая убранство. Печь, сложенная из крупного камня, была так велика, что ее можно было принять за маленький домик; толстая труба из черновато-серых валунов уходила в крышу. Единственное, что разбавляло грубость обстановки, были сундуки, выкрашенные в разные цвета – зеленый, синий, брусничный, – и покрытые тонкой искусной росписью в виде трав и цветов.