И в болезни, и в здравии, и на подоконнике (СИ) - Стешенко Юлия - Страница 49

- Привет, - ответила Делла. Ее голос, приглушенный силовым полем, звучал странно и как-то неправильно, но все-таки он звучал. – Что с другими сфинксами?

- Добили к вечеру, но уже без нас, - Стэн тяжело опустился на привычно-неудобный стул. – Как ты?

- Нормально. Только скучно ужасно. Лежу тут, как мумия, и покрываюсь пылью. Что у вас новенького?

- Ничего. Я дома сижу – все равно на работе одному делать нечего. Написал Манкелю список оружия, он обещал достать хотя бы часть.

- Какого оружия? – не поняла Делла.

- Огнестрельного. В основном. Мой «Зиг Заеэур» - это хуйня для лохов. Нужно достать М4, я к нему привык, - зачастил Стэн, загибая пальцы. - И CQBR – это типа укороченного ствола сменного, понадобится в ближнем бою. «Хеклер и Кох UMP» для мобильности, «Беннели» - если нужно на близком расстоянии большие дырки наделать. Снайперскую винтовку хорошо бы, тот же «Реминтон» семисотый сгодится, и коллиматорный прицел к нему. Прибор ночного видения нужен. После сфинксов я бы еще гранатами запасся, а лучше – гранатометом, но, подозреваю, так далеко щедрость Управления не заходит.

- Знаешь, я нихрена не поняла, - доверительно сообщила Делла. – Но сдается мне, что ты немного перебрал. Четыре штуки не считая гранат – правильно?

- Да. Всего четыре. И они все разные! Для ближнего боя, для дальнего, в помещении, на открытой местности, чтобы аккуратные дырки сделать или чтобы по стене размазать. Мы должны быть готовы к любой хуйне. Поставим в кабинете сейф, сложу туда стволы и хрен куда без нормального оружия выйдем! – врезал кулаком по тумбочке Стэн. Цветы в белой вазе вздрогнули и закачались. – Если бы у меня М4 был, мы бы эту кошку драную еще в доме размотали, вдвоем! За пять минут! И не было бы всего этого… всего этого… Всего этого. Не было бы.

- Ага… - нехорошо прищурилась Делла. – А сейчас ты мне скажешь, что нужно быть осторожнее.

- Нет. Не скажу. Во-первых, я знаю, что осторожнее ты все равно не будешь. А во-вторых, я понимаю, почему ты так поступила. И думаю, что ты все правильно сделала. Кто-то должен был затормозить эту тварь. Но признаюсь честно: я предпочел бы, чтобы на амбразуру бросался кто-нибудь другой. Какой-то неизвестный мне герой, которого я буду безмерно уважать – но на расстоянии. Потому что вот это вот дерьмо, - Стэн постучал по куполу, - мне не нравится.

- Мне тоже не нравится, - грустно согласилась Делла. – Здесь скучно.

И тут Стэна осенило.

- Так. Подожди. Через час я вернусь!

И он вернулся. Через час. Прижимая к груди пакет с книгами. Стэн выставил их на тумбочке аккуратной стопкой, сел на пол рядом с кроватью и взял верхнюю.

- Мы — Хогбены, других таких нет. Чудак прохвессор из большого города мог бы это знать, но он разлетелся к нам незванный, так что теперь, по-моему, пусть пеняет на себя. В Кентукки вежливые люди занимаются своими делами и не суют нос куда их не просят…

Сначала Делла слушала настороженно. Потом начала хихикать. А через пятнадцать минуть выла, как голодный упырь, и тихо пищала от восторга.

- Иииии!!! Паттерсон, сука! У меня же швы!

- Ну извини, - неискренне покаялся Стэн. – Ты сама пожаловалась, что скучно. Но если ты настаиваешь, я остановлюсь.

- Нет уж, теперь продолжай!

- Как пожелаете, мэм, - приосанился Стэн и перевернул страницу. - Лемюэла мы прозвали Горбун, потому что у него три ноги. Когда Лемюэл подрос (как раз в войну Севера с Югом), он стал поджимать лишнюю ногу внутрь штанов, чтобы никто ее не видел и зря язык не чесал…

К обеду Делла начала зевать, веки у нее отяжелели и поползли вниз. Стэн, у которого заплетался язык и ныла челюсть, отложил наконец-то книгу.

- Я, наверное, пойду. Хватит на сегодня.

- Ага. Спасибо. До завтра, - Делла подняла руку и прижала изнутри к силовому полю. Стэн прижал ладонь со своей стороны, пытаясь ощутить хотя бы эхо телесного тепла. Обмякшая, расслабленная, засыпающая Делла вызывала в нем чувство болезненного неодолимого умиления, прехлестывающего края и обращающегося в собственную противоположность, вызывая желание не целовать, а кусать. И это было как-то жутковато, потому что кусать Деллу Стэн не собирался. Растерянный и смущенный, он убрал руку и торопливо отошел в сторону.

- Я футболку порвала, - догнало его у порога. Голос у Деллы уже был невнятный, слова налезали друг на друга и слипались, как переваренные макароны.

- Что?

- Я порвала футболку. Со снеговиком. Жалко.

- О. Футболка. Футболка – это ерунда. С футболкой мы все исправим, - пообещал Стэн и аккуратно, без хлопка закрыл дверь.

Тонкий полупрозрачный слой снега, выбеливший траву и могильные плиты, превращался в грязь. Земля чавкала под ногами, засасывала ботинки и отпускала с громким чмоканьем, словно не хотела расставаться с добычей и тянула вниз, под себя.

- Сегодня мы прощаемся с героями, которые остановили опасность ценой собственной жизни. Этот поступок – пример для всех нас…

Длинные ряды гробов, накрытых знаменами – кажется, что белоголовый орлан обнимает лакированные крышки, закрывая их крыльями. Длинные ряды могил, распахнувшие голодные черные рты. Очищенное место под памятник. Он уже готов, стоит неподалеку, скрытый завесой невидимости. Огромный. Величественный. Бессмысленный.

Петер не хотел смотреть вперед, на гробы. Он не хотел смотреть по сторонам, на испуганную, растерянную толпу, осененную внезапным прикосновением смерти. Не зная, куда девать глаза, Петер уставился вверх. Низкие серые облака плыли по небу, как мутная пена, медленно и лениво меняли очертания, но не рождали подобий. Просто бесформенная масса, лишенная любого, даже воображаемого смысла. С таким никчемным небом даже тесты Роршаха не работают.

Гроб Абрахама Дагомари стоял в самой середине – так, чтобы до него сложно было добраться. Организаторы похорон решили, что необходимы дополнительные меры предосторожности на случай, если кто-нибудь захочет свести счеты с покойником. Петер сам помогал накладывать защитные чары, блокирующие большую часть атакующих заклинаний. Они уже сработали дважды – прикрыли Дагомари от брошенного из толпы Агни и заблокировали Проклятие Келли. Сотворившая заклинание женщина, похожая на заплаканную, укутанную в черное мумию, орала, выла и вырывалась из рук охранников, которые аккуратненько оттаскивали ее в сторону. Толпа шушукалась сочувственно и одобрительно. Петер смотрел в небо.

Наверное, он тоже должен был обвинять Абрахама. Все-таки Дагомари знал о сфинксах, но не сказал ни слова. Это достойно осуждения. Вот только Абрахам не был в этом вопросе монополистом. О сфинксах знала куча людей – в том числе и некоторые из присутствующих на кладбище. И все они промолчали. Потому что есть этические нормы. Потому что есть элементарная порядочность. Потому что зрелые самодостаточные люди не суются в чужие дела. Потому что не надо портить отношения – тем более с одним из самых влиятельных семейств Нью-Йорка.

Мотивы, которыми руководствовался Абрахам, хотя бы не звучали как оправдания первокурсника. Дагомари связывали обязательства перед семьей.

Семья определила всю жизнь Абрахама. Ты маг, ты из древнего рода, ты – вершина цивилизации, один из лучших сынов человечества просто потому, что ты Дагомари.

Абрахам приехал в академию, убежденный, что займет место на вершине, и столкнулся с жестокой реальностью. В руках у реальности была лопата. И Абрахам оскорбился. Этот сценарий повторялся из раза в раз с неотвратимой, механической неизбежностью. Абрахам заявлял права, которые ничем не мог подтвердить, терпел неудачу, оскорблялся и снова заявлял права…

Это бесило до багровых пятен в глазах. Каждый раз, когда Абрахам порывался указать кому-нибудь на соразмерное место – расположенное, конечно, у подножия трона Дагомари, Петер зверел. А сейчас все это не имело значения.

В черно-белом «форменном» гробу лежал парень двадцати шести лет. Он умер, защищая тех, кого должен был защищать. На этом все заканчивалось.