И в болезни, и в здравии, и на подоконнике (СИ) - Стешенко Юлия - Страница 15

- Да мать же твою! Мелочь, ты засранка!

Кошка равнодушно посмотрела на Деллу зелеными прищуренными глазами и снова подставила пузо.

- Никакого раскаяния. Ты маленькая меховая пакость, - Делла почесала кошку под подбородком, подушечками пальцев ощущая, как вибрирует от мурлыканья гортань.

- Нирмала, - сахар и весь мусор, попавший в границы заклинания, исчезли без следа.

- Таапа, - над чашкой поднялась белая змейка пара.

Использовать заклинания в элементарнейших действиях было убого, но Делла слишком устала, чтобы выпендриваться. Зачем тратить силы на сосредоточение, визуализацию, направленный импульс, если можно просто сказать пару слов и махнуть палочкой? Да, примитивно. Зато восхитительно просто и лениво.

- Какой же дурацкий день. Кошмар, - доверительно сообщила Делла кошке. Та ответила очередным «мрумм» и развернула голову, подставляя затылок и уши. Делла покорно подчинилась. – Ты меховой тиран. И наглая жирная задница. Ты в курсе?

- Мрум, - самодовольно мурлыкнула кошка.

Делла широко, до боли в челюстях, зевнула и сделала большой глоток. Кофе немилосердно горчил, от сахара во рту оставался омерзительно липучий привкус, и больше всего хотелось убрать чашку в сторону и достать холодное пиво. Сандвич с яйцом и беконом, горячий душ – и спа-а-а-ать… Делла помотала головой и энергично похлопала себя по щекам.

- Нет. Нет-нет-нет-нет-нет. Ни в коем случае.

Сосредоточившись на образе книги, Делла мысленно потянула ее к себе, задавая направление левитации, и взмахнула палочкой.

- Атрагам!

В комнату вплыла, покачиваясь, обтрепанная книга толщиной с хороший кирпич. На титульном листе отблескивало золотом название: «Справочник по корректирующим зельям. Начальный и средний уровень». Угловатые буквы на обложке подтерлись, обнажая жесткую бурую кожу, а верхний уголок изгрыз в мочалку некто неведомый, но начисто лишенный уважения к справочной литературе. Книга опустилась на стол. Открыв оглавление, Делла повела по строкам пальцем.

- Стимулирующий бальзам, мнемоническая настойка, антидепрессивный экстракт, антипсихотический, антипохмельный… О! Седативный эликсир. Нам, кисонька, понадобится толченый аметист мелкой фракции, семена дурмана, усы летучей мыши, лепестки ночной фиалки, маховые перья совы...

Древние боги, ну почему именно маховые? Кому-то пришло в голову, что хвостовые – это не круто? Или под рукой были только маховые, вот на них и завязали ритуал?

Прицельными взмахами палочки Делла выдернула из стеллажа коробки с ингредиентами. Аметиста где-то чайная ложка в наличии, семена дурмана – имеются. И все. Больше ничего нет. Делла подняла склянку, в которой вяло пересыпались рассохшиеся в пыль лепестки фиалки. Как давно они тут лежат? Лет пять минимум. Еще с выпускных экзаменов валяются – никак руки выбросить не дойдут.

Ну вот. Дошли, Размахнувшись, Делла швырнула склянку в мусорное ведро.

Придется тащиться в аптеку.

Ну мать же твою.

Идти никуда не хотелось. Хотелось лечь на диван, вытянув ушибленную в прыжке из окна ногу, и часик поспать. А потом взять книгу – веселую и бессмысленную, как лоботомированный клоун.

Не думать об этом дне, не думать о позорно заваленном задержании. Не думать о Стэне, которого только счастливым случаем по асфальту на размазало.

И вообще – не думать.

Но гребаное, демон его раздери, седативное. Вот никто же не тянул за язык. Вообще никто. Блядь.

Получив толчок под меховой зад, кошка спрыгнула на пол и недовольно насупилась. Делла встала. Тут же отозвалась болью нога и мерзко засосало под ложечкой от голода. Делла вспомнила несъеденный хот-дог, сглотнула слюну и быстро, в несколько глотков выпила кофе. Сахар – это калории, а калории – это энергия.

- Я скоро вернусь, и мы погрузимся в чарующие тайны алхимии. Тебя вдохновляет эта перспектива? Меня пиздец как вдохновляет.

***

Он явился на мой зов. Завеса разошлась, и сила хлынула через нее, затопила наш крохотный пыльный чердак – и я ощущал ее. Впервые ощущал. Сила была как вода, струившаяся вокруг, толкающая в грудь тяжелыми медленными волнами. Я так хотел зачерпнуть ее, наполнить себя, словно пустой сосуд, соединиться с великим потоком. Но я был всего лишь крохотным камешком в могучей реке, и волны, мягко касаясь, текли мимо меня.

Он был велик. И невообразим. Мужчина, и женщина, и огонь, и жаркий засушливый ветер – он был всем и не был ничем, существовал здесь и не существовал вообще. Я не понимал, что вижу, но не мог отвести завороженного взгляда. Когда он заговорил, я услышал яростный рев пламени, но в нем были слова, и я понимал их.

Он рассказал, куда мне идти. И рассказал, как взять желаемое. Это было несложно. Когда он говорил, когда объяснял пути и способы, все становилось до нелепости простым. Знания падали мне в руки, как спелые плоды, и все, что от меня требовалось – это поглощать их, черпая полными горстями.

Он дал мне так много, а взял самую малость. Я отдал условленную плату – кровью, и плотью, и жизнью. А потом он ушел.

Когда мать вернулась домой, она сказала, что в комнате пахнет копотью, словно после пожара. И я соврал, что пробовал разжигать камин. Решетка была чистой, и дрова лежали нетронутыми, но мать почему-то поверила. Кивнув головой, она спокойно занялась ужином.

Убитых собак я закопал на пустыре.

Выжженное добела афганское небо накрыло пустыню, как саван. На горизонте оно сливалось с таким же белым, раскаленным песком, и воздух между ними дрожал и колыхался.

Оно было там. Что-то. Оно там было.

Огромное, древнее и голодное, как очнувшийся от летаргического сна кайнозух, оно поджидало, скрывшись за трепещущей завесой горячего воздуха.

Стэн не хотел туда идти. Но у него был приказ. Поэтому он шел. И Томми шел. И Билли. Томми молчал, а Билли травил бесконечные анекдоты, древние, как говно мамонта. Юмора в них не было ни на грош, но безостановочная болтовня успокаивала, как шум воды. Дарила иллюзию нормальности.

- Слышь, Билл, да заткнись ты уже, - внезапно вмешался Томми, и Стэна захлестнул вязкий, темный ужас. Потому что нельзя было ничего менять. Нельзя было затыкать Билли. Все должно идти так же, как шло, Билли должен болтать, а Томми должен жевать спичку, и тогда у них будет шанс. Они смогут пройти, не потревожив кайнозуха, скользнут крохотными рыбками в мутном дрожащем мареве пустыни.

Стэн развернулся, предупреждающе вскидывая руку, и на лице у Томми мелькнуло недоумение, мелькнуло и исчезло, потому что исчезло лицо. Пулеметная очередь хлестнула наотмашь, и голова Томми брызнула красным и белым, он повалился на песок, вслепую цепляясь пальцами, будто хотел уползти. Стэн упал рядом, и скрюченные пальцы Томми ухватили его за рукав, рванули с неожиданной силой, соскользнули и снова рванули. С коротким воплем ужаса Стэн отпихнул эту рыщущую по песку руку, обернулся к Билли, и увидел, как тот оседает на землю, перечеркнутый очередью поперек груди. Билли хрипел и булькал, кровь пузырями вздувалась у него на губах, и он пытался что-то сказать, открывал и закрывал рот, но получалось только сипение.

- Черт! Билл! Сейчас, Билли, погоди, я сейчас! – бессмысленно забормотал Стэн, сдергивая с пояса аптечку. Смысла в этом не было никакого, потому что с такими ранами люди не живут. Они не живут, даже если рядом госпиталь, и хирург, и всякая охуенная медицинская техника. А здесь госпиталя не было. И не было хирурга. Даже гребаного окопа не было, или камней, или хотя бы, нахрен, кустов, но Стэн все равно развернул Билли и приложил к ране перевязочный пакет. Вытекающая толчками кровь мгновенно пропитала бинты, потекла по пальцам, по ладоням… Кровь была везде – на одежде, на песке, ботинки тонули в густой вязкой жиже, а Билли все хрипел, беззвучно открывая рот, и смотрел – испуганно, умоляюще. А потом Билли умер. И Стэн остался один.