Птичка в академии, или Магистры тоже плачут (СИ) - Цвик Катерина Александровна - Страница 13

— По-моему, вы делаете это как-то не так.

— Ошибаетесь! — встал на мою защиту Рэй. — Наш куратор нас курирует так, как надо! И вообще, — обернулся ко мне, — магистр, а пойдемте уже внутрь. Без вас там скучно.

— А по-моему… — начал было боевик, но я его прервала:

— А по-вашему, вы тут в одиночестве куда-то шли. Вот и идите. — Развернулась и вместе с адептами пошла в кабак.

И в этот момент такой смелой и независимой себя ощущала, прямо ух! А еще обиженной и немного уязвленной. Хотя эмоций во мне сейчас перемешалось гораздо больше, но кто же будет в них разбираться?

Вошла внутрь с ощущением какого-то злого азарта. И… услышала последние аккорды танца. Музыканты принимали аплодисменты, кланялись и собирались уйти на перерыв.

И так этот перерыв сейчас не стыковался со звучанием моих душевных порывов, что я внутренне возмутилась и решительно поднялась на сцену. Подошла к слегка опешившему гитаристу, улыбнулась и попросила:

— Можно ненадолго взять ваш инструмент?

— Такой красивой девушке я готов отдать любой свой инструмент, — расплылся в улыбке музыкант.

— Нет-нет, больше ничего не нужно, — заверила я. — Только гитару. На остальном я играю плохо. Разве что на пианино, но...

— Так я научу. — И он странно пошевелил бровями. — На очень интересном инструменте играть научу.

Я озадачилась и вопросительно посмотрела на гитариста. Он улыбнулся еще шире и задвигал бровями активнее.

— У вас что-то с лицом? — решила уточнить я, уже догадываясь, что он имел в виду какую-то похабщину, но не совсем улавливала смысл.

— Ага, зубы ему жмут, — угрожающе сказал вставший рядом Рэй.

— Прямо во рту не помещаются, — поддержал его подошедший Кайл.

— И ночью по улицам ему ходить темно и несподручно, — раздался голос Леона.

— Почему? — не уловила я связи.

— Потому что фонаря не хватает.

— Фонаря? — переспросила, глядя, как гитарист с удивительной скоростью исчезает со сцены.

— Угу, под глазом. Не обращайте внимания, магистр. Вы хотели сыграть? — спросил Леон.

Мой энтузиазм уже немного поутих. Я посмотрела на гитару и огляделась. Поймала на себе заинтересованные взгляды собравшихся и осознала, что поторопилась выходить на сцену.

— Э-э-э… — судорожно соображала, как теперь отказаться от выступления и не показаться трусихой.

— А вы знаете вот эту? «Боевику никто не пишет»? — внезапно с горящими глазами спросил Рэй. — Или «Поздний вечер в сарае нас любовью не жалует»?

— Рэй, ты еще вспомни «Хоп-хэй, не прибей. Есть золотой? Золотого нет?», — с укором посмотрел на него Кайл.

— А есть и такая? — удивилась я.

Как, оказывается, богато народное творчество, а я и не в курсе.

— Магистр Эйлин, по-моему, вам лучше вернуться в академию, — внезапно раздался мрачный голос боевика, появившегося около сцены.

И если до этого момента я и сама начала об этом задумываться, то теперь точно не собиралась никуда уходить. Вот еще, слушать этого предателя!

Почему предателя и в чем, собственно, он меня предал, я бы вот так с ходу и не сказала, но сейчас мне это было и не так важно. Во мне снова взыграл дух противоречия.

Я перекинула через плечо ремень гитары, провела по струнам пальцами, проверяя звук и настройку, выдвинула одну ногу вперед и заиграла.

А играла я хорошо. Не зря училась. Поначалу, правда, занятия музыкой казались мне пустой тратой времени, которое можно было провести с интересной книгой или проверяя в деле новое заклинание, но потом втянулась и мне даже понравилось.

И сейчас, глядя на боевика-предателя, я резко ударила по струнам и провела сложный пассаж с верхних ладов вниз. Зацепила нить силы магии воздуха, увеличила звучание, делая его более объемным, и почти минуту с наслаждением выдавала сложные струнные комбинации, чередуя их с резкими аккордами. Вот такое у меня сейчас было настроение: рваное, задиристое, азартное.

Такую музыку обычно играют южане. Заезжал к нам как-то в гости один старинный друг дядюшки с сыном. И этот парень играл на гитаре именно такие мелодии. Без слов. Но когда струны поют ТАК, слов и не нужно. В тот момент в моем личном рейтинге кумиров он встал на одну ступеньку с архимагистром эль Апенвальдом, трактатами которого я зачитывалась.

Всю неделю, в течение которой они у нас гостили, бедный парень от меня прятался. Наивный. Спрятаться от мага в его собственном доме нереально. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как меня учить.

Думаю, сейчас он бы оценил мое выступление. По крайней мере в зале перестали шуметь, взгляды всех были направлены на меня, и даже эль Мейр, скрестив на груди руки, отступил к одному из столов и задумчиво меня разглядывал. Я отметила это лишь мельком и снова сосредоточилась на музыке.

В какой-то момент, проникнувшись ей, я прикрыла глаза, растворилась в звучании, которое выходило из-под моих пальцев, забыла, где нахожусь и что вообще выступаю для кого-то. Я любила это состояние и не думала, что когда-нибудь смогу в него войти вот так, на сцене, перед зрителями.

Постепенно аккорды и пассажи стали не такими резкими, мое настроение переменилось, и мелодия полилась плавной волной с переборами.

Наконец, музыка смолкла, я открыла глаза и огляделась.

Несколько мгновений в помещении царила полная тишина, а потом на меня обрушились аплодисменты.

— Еще! — закричал кто-то.

— А что она сделала с гитарой? Никогда такого звучания не слышал!

— Еще! Да!

— Не знаю, кто ты, девочка, но плачу золотом! Играй! — закричал какой-то бородатый мужик уголовной наружности, выпивавший в самом углу кабака.

— Да!

— Играй!

— Наш магистр — лучшая!

— Да!

— Не надо золота, — отказалась я, когда шум в зале немного утих, и улыбнулась. Было приятно видеть восторг людей. Особенно своих адептов, которые хлопали мне громче всех. — Я сыграю еще.

Оглядела сцену, поняла, что, раз уж взялась играть, нужно сделать это выступление незабываемым и поучительным для моих оболтусов. Сняла очки, спрятала их в кармашек платья и, комбинируя различные виды магии, создала удобный пенек, села на него и сделала несколько струнных переборов.

Звук растекся вибрирующей волной. А ведь для такого эффекта понадобилось совсем немного магии. Мелодия лилась из-под пальцев, а вокруг моего пенька начала расти трава и принялись разбегаться по сцене цепкие побеги плюща. Стены стали стволами деревьев, которые тихо зашелестели в вышине кронами. На поляне таинственно замерцали точечки-огоньки светлячков, а на потолке… не было потолка — только далекое небо, с которого нам подмигивали звезды и светила луна, заливая «опушку леса», на которой я сидела, мягким светом. И я запела балладу «О менестреле». Почему-то здесь и сейчас захотелось исполнить именно ее.

Жил в далеком краю менестрель молодой.

Пел он песни о жизни и смерти,

Много где побывал, много что повидал,

Но о жизни другой не мечтал, поверьте.

Как же здорово пел тот смельчак-менестрель!

Как же свет зажигал в чужих душах!

Его ждали везде и встречали везде,

Ведь он видел рассвет даже в темных лужах.

Но однажды он спел одному королю.

И решил тот, что этот парнишка

Теперь будет петь лишь ему одному,

Что другим его слушать — слишком.

И теперь жизнь его хороша весьма:

Стены в шелке, золотые ложки.

Только все это для него — тюрьма,

На душе скребут черные кошки.

Не рождается что-то в душе у него.

Снятся ночью дорога и поле.

Даже голос не тот и песня не та.

Вдохновения нету в неволе.

И король его нет, не отпустил.

Он решил покарать его строго.

И король его к смерти приговорил.

«Недостоин он даже острога!»

И на площади той, где шумела толпа,

Где палач приготовил петельку,

Улыбнулся он всем: «Свобода! Всегда!» —

И запел последнюю песню.

Эта песня плыла над коньками крыш.