Отвергнутая жена (СИ) - Риш Мартиша - Страница 18

- Я требую суда святой инквизиции. Барон оморочен! - выдохнул Паул и опасливо посмотрел на ведовку. Так? Верно ли он поступил? Девушка устало кивнула.

- Проводите меня в темницу, раз уж дело откладывается. Видеть его не могу, - кивнула она на Розена, - Трусливый муж, слабый, никогда тебя не станут уважать!

***

Темным вечером градоначальник направился в келью священника. Он хотел поговорить о судьбе Люции. А нашел на столе бутыль со странным напитком. Вино? Ну не яд же хранит отец Пауль у себя на столе. Конечно же, это вино для причастий. Можно выпить немного, чтобы приблизиться к истине. Барон плох, он околдован супругой.

Глава 11

Темной улицей страж пробирался в корчму, чтоб прикупить для Люции немного сластей. Рука парня привычно лежала на рукояти поясного ножа, разбойников нынче много. Да только идти все равно нужно, женщины уж очень охочи до медовых коврижек и творожных крендельков. Можно потратить чуточку медяков, их не особо жалко, по ту сторону границы все одно – ничего стоить не будут, а женщине будет чуть легче. Да и вызнать что происходило на суде будет не лишним.

Герберту было известно только то, что сегодня суд не смог свершиться. Якобы градоначальник с бароном что-то не поделили. Простого люда на суде было много, кто-нибудь что-то да слышал и непременно расскажет. Вон, как гудят от голосов стены корчмы. Парень чуть не ухнул в дорожную яму, было бы дело, если б он в ней ногу сломал. Жаль, в их городке никто не развешивает факелов на стенах богатых домов, чтоб было хоть что-нибудь видно.

Говорят, так принято делать в Риге, в Париже и в некоторых других городах. Сам Герберт этого, конечно, не видел, но истово мечтал о том, чтоб поздним вечером было светлей. Ну или чтобы барон приказал починить дорогу. Хотя бы настелить тротуар. В Тропорах давно такой сделан прямо от палат князя и до самой реки, ходить стало очень удобно. С другой стороны, он все равно не сегодня, так завтра уедет, и не один, а с Люцией и ее малышом, так какое ему дело до этого города? Сюда путь будет закрыт. Сапог провалился в лужу, грязная вода подмочила ногу, теперь он непременно ее натрет. Мать всю жизнь над ним посмеивалась за эту особенность – вырос крепким мужиком, а кожа белая и нежная точно у молодой женщины. Герберт не обижался, лишь бы матери было весело. Все равно он ее первенец, особая гордость.

Сегодня парень успел выкупить козу у крестьян, надо же, последняя рогатая тварь в окрестностях. Теперь о судьбе Зенона больше можно не волноваться, малыш всегда будет сыт, даже если у его матери совсем пропадёт молоко в груди. Вот только как прикрутить рогатую к седлу было не совсем ясно. Ну, в крайнем случае усадит перед собой. Возят же в седлах охотничьих собак? Размер у козы точно такой же, подумаешь, у нее вымя. Ну и рога, конечно, будут мешать. Да и ладно, главное, что у малыша молоко всегда будет, и что козу пока удалось устроить в конюшне. Конюх, подлец и гад, взял чуть не пригоршню медяков, чтоб ее "не заметить", а потом еще и ржал от души, глядя на то, как Герберт доит упрямицу.

- Смотрю, ты решил осесть здесь? Нормальные люди сначала дом строят, землю в вечное пользование выкупают, а ты?

- На что денег хватило, то и купил. Погоди, до своего дома дело еще дойдет, - белые струи молока пенились в глиняной крынке.

- Неужто, и невесту себе присмотрел?

- Присмотрел! - отрезал Герберт, лишь бы конюх ничего не заподозрил. Пусть думает, что страж взаправду решил осесть в этом городе.

- И кого?

- Вышивальщицу Аннушку!

Конюх мигом помрачнел, будто опустошил весь запас своих глупых шуток.

- Неужто ты не знаешь, беда с ней.

- Что случилось? - Герберт поднялся на ноги и стал прикидывать, как бы получше прикрутить козу в лошадином стойле, чтоб и не отвязалась за ночь, но и не удушилась веревкой. Уж больно шустрая оказалась коза, у них на родине совсем не такие. Конюха он почти не слушал.

- Бык твою Аннушку затоптал. Лежит сейчас в доме при смерти. Мать еще на что-то надеется, а я думаю, успели б отца Паула позвать. Исповедовать надо.

- В загон что ли к быку полезла? - Герберт совсем упустил из виду, что спрашивает о своей "невесте". Сейчас его больше волновало молоко, как бы не опрокинуть крынку, да и от пыли процедить было б не лишним. Сумеют это сделать служанки? Где еще найти такую ткань, чтоб молоко через нее проскочило, а былинки и цветочки из сена остались на ней как на решете. У матери рогожка была, здесь такой ткани, наверное, не сыщешь.

- Герберт, я ведь не шучу. Твою любимую и вправду бык затоптал. Он с цепи сорвался, загон перемахнул и как давай безобразничать! Только Аннушке и досталось, потом отец ее пришел - смог усмирить. Ты бы сходил простится к ней, что ли.

- Схожу. Не знал я, видишь, как оно вышло.

Конечно, к дому Анны парень не сунулся – людское горе не терпит любопытства, да и молоко хотел отнести служанкам поскорей. Жаль, конечно, девицу. Красавица, скромная вся, а косы точно золотые. Только и успела, что заневеститься – пятнадцатый год пошел. Отец женихов выбирать начал, а она все отнекивалась, боялась выходить замуж. Среди девиц многие боятся, наверное, и не зря. Сколько гибнет их в родах. Здесь бывает и благородные в монастыри уходят, чтоб замуж не выдали. Но на эту девицу весь город любовался, в монастырь ей бы никто не дал убежать.

Двери корчмы по летнему времени были настежь распахнуты. Несколько стеклянных бутылок с отбитыми горлышками украшало перила, с дверной притолоки свисал пучок горькой пижмы, мелом был намалеван крест прямо над головой входящего, чтоб уж точно ни ведьма, ни нечисть не пробрались в таверну.

- Здравы будем! - громко объявил свое появление Герберт. Но его будто и не заметили. Народ обсуждал, как прошел суд над колдуньей.

- Барон-то наш чуть в ноги жене не кинулся. Говорит, освободите! Мол, ошибся я. Хотел проучить как следует! И что с того вышло? - кричал мельник. Ему вторил другой голос.

- Оморочила она всех вас! Только градоначальник устоял в крепости своей веры! Его одного не удалось одурачить!

- Отец Паул молодец, святую инквизицию пригласить хочет. Сколько ж с барона сдерут золота за это. Могли бы и сами сжечь. Деревьев в лесу много, а уж хвороста!

- Барон и сам колдун. Где это видано, чтоб в здравом уме подобрать себе в жены девицу посреди леса? - Грохнула по столу кружка старосты. Разом все смолкли.

- Тогда зачем он жену свою объявил колдуньей? - спросил кто-то еще.

- Может, хотел от себя подозрение перевести. Пожалел потом, да теперь уже поздно.

- Вся надежда теперь на отца Паула и градоначальника нашего. Вот уж кого, а его не удалось заморочить. Как есть говорил, сразу понял, кто перед ним!

- И нам растолковал, что не просто так ведьма на нашу мельницу приходила. Верно я говорю?

- Должно быть, барон ее посылал травы молоть, - встрепенулся мельник, - Она так всегда и говорила, что мол мужу угодить хочу. То чечевицы попросит смолоть, то корень рогоза. Какая с них мука – так, баловство одно.

- А ты и рад был жернова опоганить! Не зря говорят, мельники завсегда водятся с бесами!

- Ну уж ты загнул! Еще обвини меня в родстве с чертом. Что спросят молоть, то в жернова и кладу.

Герберт расплатился, завернул коврижки в платок, наполнил флягу взваром из ягод. Подумал немного, да взял два куска жареного окорока. В дорогу всяко потребуются силы и ей, и ему. Парень улыбался, сыпал шутками, а в душе у него закипала ярость. Выходило, что врагов у него двое. Если святого отца Люция просила не убивать, то о градоначальнике она не сказала ни слова. Ухитрился тот все вывернуть наизнанку, каждое ее слово и не только слово. Подумаешь, Люция носила на мельницу зерно? А для чего еще нужна мельница? Только чтоб молоть муку. Обидно то, что красавица так стремилась угодить мужу. Ревность подлила маслица в костёр из ярости и злобы.