Скверная жизнь дракона. Книга седьмая (СИ) - Костенко Александр - Страница 106

Наверно, именно поэтому носить и использовать гримуар имеют право только разумные, закончившие магические академии. Маг с гримуаром настолько опасный противник, что адекватный разумный обойдёт его заранее, просто на всякий случай. А если у мага есть ещё «Вторая броня» и «Магический щит», который защитит его в первые секунды внезапного нападения — то маг с высокой вероятностью выйдет победителем из любой передряги. Ему не нужно тратить время на распев заклинаний.

Мой же гримуар выглядит чудом света и тем, о чём лучше не распространяться. Он впитывает «ману» из окружающего пространства, восполняя внутреннюю ёмкость на один пункт каждую минуту. Его не нужно запитывать, каждый раз тратя «магическую и структурную прочность», так ещё он не впитывает исходящую из меня скверну даже при плотном контакте.

Вот как раз размышляя над характеристиками гримуара, и что судьба явно пытается вымолить у меня прощения, на что я категорически не согласен; когда я начал заподазривать что-то неладное, из-за трёх подряд созданных наргодат с особыми свойствами — вот именно в этот момент на меня налетела остроухая женщина. Она бросилась на меня с кулаками, лишь вовремя выкинутый вперёд посох остановил остроухую, но обвинять меня в убийстве и кричать не перестала.

В потёртых кожаных штанах и куртке, чуть малой в груди. Шапка слетела с головы, русые волосы торчали взъерошенной паклей, левый глаз закрывала плотная кожаная повязка, а вместо брови под ней кривой и грубый шрам. Мне потребовалась долгая минута, прежде чем в этом орущем куске мяса узнать некогда виденную остроухую. И то, не назови она имя Галиса, так я бы и не понял.

— Твой муж вместе со своим приятелем бросил мне вызов…

— Ты убил его!

— Они сами выбрали правила гильдии авантюристов…

— Как мне ребёнка теперь растить, а? — причитала остроухая, с единственного глаза слетали слёзы.

— У Галиса спроси. Нехер было смерть выбирать, они…

— Что мне теперь делать⁈ — надрывно закричала эльфа, трясясь всем телом.

— Завались, — я сделал шаг вперёд и стукнул осном посоха о крупные камни дороги. Женщина вздрогнула и попятилась, народ вокруг недобро зашептался. Я недовольно сплюнул. — Какое мне дело до тебя и твоего ребёнка? Это был выбор Нота и Галиса, умереть от моей руки. Это их ответственность, что ты теперь одна. Хочешь кого-то винить, то вини их.

— Я не смогу… — начала причитать баба.

— Что? Одновременно работать и заботится о ребёнке? А чего тогда ты сейчас не с ним, а? Или ты… — я замолк, поняв многое произошедшее до, и что произойдёт после сегодняшнего дня. — Или бегала по городу специально, услышав слух о ксате с гримуаром на поясе? Ты бегала в поисках меня? Зачем?

— Чтобы ты ответил за смерть моего мужа, и отца моего ребёнка!

— Сходи в гильдию и узнай, точно ли я должен тебе что-то, — я ехидно улыбнулся.

— Ты оборвал их жизни! Ты обязан ответить за это.

— Да? — у меня от удивления прищурился правый глаз. — Интересно, как именно ты себе это представляешь? Дать тебе денег?

Женщина молча буравила меня взглядом, тяжело дыша и не решаясь ответить.

— Денег я не дам. Работу — дам, — сказал я с улыбкой, и быстро обвёл взглядом толпу вокруг. Разумных сорок, не меньше. Надо заканчивать и уходить, пока толпа не обезумела. — Твой муж вызвал меня на дуэль по правилам гильдии. Он захотел моей крови, и поплатился за это. Тебе я не обязан. Но по вечерам мне одиноко и тоскливо. Если не боишься работать на ксата, — я с намёком покосился на выпирающий бугор в своих штанах, — то вечером приходи в «Гнездо совы».

Я коротко рассмеялся и пошёл вперёд, медленно обходя женщину сбоку. А когда поравнялся с ней — показательно принюхался.

— И, будь любезна, не забудь помыться.

Вечером того же дня, сидя в номере за столом при зажжённых свечах и потягивая вино — я подводил смету по финансам. Аукцион с ядром хитца прошёл в Арнурском королевстве. Мне нет дела, выкупила ли его Настрайская магическая академия или нет, потому что меня волновала конечная цена.

За проданное ядро я получил тридцать две тысячи золотых Арнурского королевства, уже с вычетом издержек за посредничество. Половина ушла на погашение долга, полторы тысячи вчера пошло распиской на мой счёт, почти пять тысяч сконвертировались в тридцать тысяч монет Ганзейской торговой лиги и упали на мой счёт. Остальное осталось у лиги на закупку кристаллов маны. Примерно такая же схема с восьмью проданными пластинками полёвки, только за них я выручил в общем пересчёте шестьдесят шесть тысяч монет Арнурского королевства.

Ещё осенью я был должен лиге семьдесят две тысячи Арнурского королевства, прошло полгода, и я должен лишь двадцать три. И это притом, что продавались подготовленные аналогом пластинки, без предрасположенности к магии воздуха или воды. Последние Ганза решила придержать.

Илур шепнул, что народ привык видеть пластинки на аукционах и скоро цена поползёт вниз. Надо год не выпускать пластинки на рынок и тогда покупатели озвереют. Собственно, Ганза планировала через полтора года слить на рынок все имеющиеся пластинки и заработать чуть больше обычного. Всё же, чем дороже продана пластинка, тем больше получит лига за посредничество.

У меня на банковском счёте пятьсот сорок тысяч монет Ганзейской торговой лиги. Я их никогда не видел, да и вряд ли вообще существуют эти деньги в физическом исполнении — сложно представить такую гору монет. Но расписки в банке длинноухих принимали, и в любой момент могли сконвертировать в любую другую валюту. Стало быть — эти монеты не фикция.

Сейчас за один золотой Арнурского королевства просят шесть и одну десятую монеты Ганзы. По факту сейчас, на южном материке, ценность монет лиги равна пыли. Но скоро на северном материке разгорится пожар войны, а через семь лет всё круто изменится.

В дверь номера постучали. Хозяин гостиницы, парень лет тридцати, аккуратно сообщил о посетителе. И спросил за мою флягу, мол, наполнять её по-обычному коньяком в одну треть. Я покачал головой: мне в коньяке чай не нужен. Хозяин гостиницы ушёл. Я долил вина в стакан, развернул стул и откинулся на спинку.

Залитая краской и с опущенным взглядом, как девчонка в первую брачную ночь, в комнату вошла остроухая в тёмно-оранжевом платье с вышивкой и выпуклыми складками на юбке. Красная бархатная повязка закрывала левый глаз и обезображенную бровь. Помытые русые волосы собраны в аккуратные косы и приколоты, а около губ едва заметная белая подводка.

— Почему одна? — спросил я.

— З-зачем тебе мой…

— Да плевать мне на твоего ребёнка. Ты-то почему одна?

— Я, одна? Я… Ты о Камиле? — растерянно спросила остроухая, на что я кивнул. Остроухая замялась. — Она же раньше, до Нота, себя продавала. Её Нот забрал, женился, а она… — женщина растерянно облизнула губы. — Нот уходил на задание, а она в городе продолжала… работать. А как… — остроухую затрясло, она едва справилась с подступившим к горлу комом. — Как пришла новость, так совсем сорвалась. Ещё зимой её, в подворотне, зарезали.

— Иронично закономерный финал, — я не сдержал смешка. Поудобней откинувшись на спинку стула, я пригубил вина и оценивающим взглядом прошёлся с головы до ног остроухой и обратно. — Раздевайся.

— Раздеваться? — недоумённо переспросила та.

— Неужели в этом слове есть второе значение, которое тебе не понятно?

— Понятно. Я… раздеваться… здесь?

— Если тебе удобней, то можешь раздеться в коридоре.

Женщина вздрогнула, обхватила правый локоть левой ладонью и долгую минуту шумно дышала, сглатывая подступающие чувства. Она медленно скинула с себя куртку, обувь, юбку, рубаху, исподнее. И, беззвучно плача, распрямила руки по бокам. Я приказал ей повернуться, потом ещё раз, и ещё, и ещё. Жилистые голени переходили в тощие бёдра с практически плоской задницей, складка кожи внизу живота покрыта рубцами и растяжками, рёбра видны под кожей, опухшая от кормления грудь покачивается от каждого движения.