Прятки в облаках (СИ) - Алатова Тата - Страница 56

— Понимаю, — согласилась она. — Есть только вы.

Наверное, прошла целая тихая минута — они просто молчали и глядели друга на друга, а потом Дымов вдруг занервничал, зерзал, ляпнул совершенно неожиданное:

— Вот что мне всю ночь не давало покоя: а как бы Дина убила вас с помощью веревки?

— Что? — изумилась Маша и выпрямилась.

— Человека вообще с непривычки непросто убить, тем более в нашем универе, где каждый второй целительным наговорам обучен. Ну ладно, еще нож, но тоже непрактично, надо понимать, куда бить, чтобы на ребра не напороться. Но как убить человека с помощью веревки? Повесить? Удушить? В обоих случаях нужна физическая сила и специфические навыки. Дина вроде как ничем таким не обладает. Если бы она на полном серьезе хотела вас угрохать — то выбрала бы яд или проклятие, или еще что-то в этом роде. Нож — это уже перебор, а веревка и вообще ни в какие ворота не лезет.

— Может, это какой-то код? — предположила Маша, включившись в умозрительные построения. — О котором мы с Диной позже договоримся?

— Может, и код, — рассеянно согласился Дымов.

— Меня больше Бесполезняк волнует, — доверительно призналась Маша. — Вдруг она решит, что я на самом деле представляю опасность для человечества?

— Ну, Вере Викторовне в ближайшее время не до вас будет, — утешил ее Дымов и помрачнел. Казалось, он ступал на зыбкую почву, куда ему очень не хотелось забираться. — Видите ли, Алла Дмитриевна пошла против нее крестовым походом.

— Как это?

— Этим утром она опубликовала новость о том, что инициирует сначала внутреннюю, а потом министерскую проверку факультета времени, где преподавание морально устарело, а кафедра за последние годы не блещет академическими успехами. Ни побед в межвузовских олимпиадах, ни научных достижений.

— Да ладно! — ахнула Маша. — Это ректорша обиделась, что ли? За то, что Бесполезняк так долго держала ее в неведении?

— Между ними всегда было напряжение. Одна считала нового ректора выскочкой, другая Веру Викторовну — замшелой интриганкой. Но мотивы Аллы Дмитриевны, — Дымов вздохнул, — сейчас не так важны. А важно то, что эти проверки поставят под удар не только Веру Викторовну, но и вас. Как бы история с вашим двойным сальто в прошлое не вышла за рамки узкого круга посвященных лиц. Кто знает, куда эти проверки нас заведут.

— Ох.

Глава 26

— Может, все-таки обойдется, — пробормотала Маша, верная утреннему решению ни за что не сдаваться.

В дверь постучали, и тут Дымов вдруг вскочил со своего места, стремительно обогнул стол, схватил Машу под локоть и впихнул ее в книжный шкаф.

Серьезно, именно так он и сделал.

Машин мозг совершил невероятный кульбит и отключился. Вроде как — ну все, дальше сами, я тут бессилен. Только обалделый столбняк удержал ее от того, чтобы снова выпрыгнуть наружу и спросить у Циркуля, а давно ли он спятил.

Сделав несколько заполошных вздохов, Маша машинально пробормотала: «свети-свети ясно, да чтоб не погасло», и тусклый огонек — да когда же у нее получится ярче — появился где-то сверху.

Маша оглянулась и не поверила своим глазам: она находилась вовсе не в шкафу, а в небольшой полукруглой комнате без окон. Здесь был важный диван с выпуклой спинкой, на котором валялось несколько темных дымовских водолазок. Здесь было несколько полок с книгами и рабочий стол, заваленный бумагами.

А еще — пушистый изумрудный ковер и множество картин на стенах. Репродукции Кандинского, на которых образы будто сами собой перетекали в слова.

Остро чувствуя, что лезет не в свое дело, Маша подошла к столу и села в кресло перед ним, включила настольную лампу с символическим зеленым абажуром. Перебрала несколько листов, исписанных мелко-заковыристым почерком с острыми краями букв. Надолго зависла над этим почерком, мама когда-то учила ее азам графологии. Выходило, что Дымов был замкнутым, неуверенным в себе человеком, впрочем, ничего нового.

Потом в путанице вариантов и зачеркнутых предложений она разобрала черновики наговоров. Ба! Да это же святая святых каждого словесника, как это ее только впустили сюда.

Тут бы ей и отойти от стола, но вместо этого Маша принялась читать. Нет, ей не хотелось украсть чужие идеи, куда большее ее интересовало, как мыслит Дымов, какую структуру он придает своим неразборчивым бормотаниям. Она вспомнила давнишний спор на общажной кухне, где Катя Картышева топила за емкость и экспрессию, а Лиза-Дымов — за плавность и легкость.

Но простота всегда дороже сложности, и для создания незамысловатых, легко запоминающихся бормоталок требуется куда больше опыта и сил, чем для «Взъярись, высь, несись вскачь».

Вот к этой простоте Дымов и стремился, снова и снова рифмуя смыслы на манер детских потешек.

— Ох, Сергей Сергеевич, — пробормотала Маша с нежностью, — а вы так и остались мальчишкой с большими амбициями.

Как он там, в прошлом ей сказал? «Я собираюсь стать великим словесником, миллионером и знаменитостью».

Хорошо, что преподавательская деятельность не убила в нем это желание. Кажется, Дымов стремился издать учебник простейших наговоров для начальных классов и тех, кто не дружит со словами.

— Рябова, вы же понимаете, что теперь мне придется вас убить, — раздалось над ее головой, и она поняла, что увлеклась и прохлопала появление хозяина комнаты.

— А что это вы приличных девушек в шкаф пихаете, — проворчала Маша, аккуратно складывая листы в стопку. — Что у вас тут? Берлога? Нора? Гнездо?

Дымов, явно смутившись, забрал у нее стопку и торопливо сунул в ящик стола.

— Просто комната отдыха, — пробормотал он, — по наследству от прежнего словесника досталась…

— Сергей Сергеевич, — вкрадчиво позвала она, — вы бы перестали увиливать. Что это вообще такое было?

Он так и замер, опираясь об стол и чуть склонившись. Его плечо было совсем рядом с Машиной щекой, и, повернувшись, она вдруг разглядела, какие у Дымова длинные темные ресницы — глаз-то он не поднимал. И профиль красивый.

— Так ведь Наум Абдуллович приходил, — проговорил Дымов. — Я его всегда узнаю… он стучится так своеобразно, как будто университетский гимн отбивает.

— И?

— И я запаниковал.

— Почему?

О, Маша начинала догадываться — почему. Но это ей самой показалось так смело, так двусмысленно, что она не осмеливалась даже мысленно придать своим подозрениям определенность.

И, поскольку Дымов молчал, она продолжила допытываться:

— Я ведь не первая студентка, кто заглянула в преподский кабинет. Да та же Тартышева к вам едва не каждый день свои вирши таскает… Или вы ее тоже в шкаф пихаете?

— Хватить издеваться, Маша, — отрывисто бросил он, — вы прекрасно понимаете, что встречи с Тартышевой мне ничем не угрожают.

— А чем вам угрожают встречи со мной?

— Вероятнее всего, увольнением, — он хмыкнул, небрежно расправил плечи и прямо посмотрел на нее. — Сущая ерунда по сравнению с вашими неприятностями, Маша.

— За то, что я просто зашла поговорить? Вы же сами позвали! — всполошилась она, и хорошая девочка, всегда соблюдающая правила, вскочила на ноги, чтобы немедленно смыться и не подставлять Дымова. Она потом подумает, с чего вдруг ректорша этак закрутила гайки.

Он поймал ее за руку, и Маша немедленно остановилась, вся превратившись в взволнованное ожидание. Здесь, в этом безоконном гнезде, воздух будто наэлектризовался, и все стало простым, понятным и предсказуемым.

У Маши никогда прежде не случалось подобных, предпоцелуйных моментов, но она точно знала: вот сейчас тот самый момент.

И действительно, Дымов уже потянулся к ней с совершенно очевидными намерениями, а она…

А она пискнула и активировала браслет-телепорт на руке.

***

Когда Дымов передавал ей артефакт, то предупреждал о радиусе действия — 500 метров. Больше всего перемещение на это расстояние напомнило радикально резкий взлет внутри самолета — уши заложило, реальность смазалась в неразличимое пятно, внутренности сжались. А когда Маша снова смогла различать окружающее, то нашла себя в пустой поточной аудитории.