Развод. Точка. Нет (СИ) - Чернякова Наталья - Страница 4

Вообще, роман мой с Голубевым начался осенью лет десять назад и развивался стремительно. Я тогда училась в десятом классе, а Макс уже окончил колледж и пришёл в школу проститься с любимыми учителями, ибо уходил в армию.

Я так и запомнила его с лысой головой и огромными голубыми глазами.

* * *

Что в школе Макса любили — это было сразу понятно, ибо физичка — наша классная руководительница, к которой я обратилась с каким-то вопросом, забыла обо мне, как только Макс показался в фойе, тут же, подхватив выпускника под руку, завела в учительскую под дружный и восхищённый ор педагогов. Учителя держали его всю перемену, периодично оттуда доносился хохот.

Мы со школьной подругой Милой, ожидая классную, стояли под дверями и слушали, о чём разговаривали учителя.

— Я знаю Макса, он живёт недалеко от меня. Классный парень. Слышишь, что говорят наши тётки, — шепнула она мне.

Учителя вспоминали проделки Голубева, его шалости, ибо паинькой он, похоже, не был, хотя учился очень хорошо, особенно любил точные науки и информатику.

Однако отказался поступать в десятый класс и ушёл в технический колледж, сказав, что когда-нибудь обязательно окончит вуз, но сейчас надо учиться зарабатывать на кусок хлеба.

— Он живёт с матерью, — снова прокомментировала Мила. — Тётя Нина — женщина неплохая, но она выпивает, периодически срывается. Наверное, поэтому Макс так рвался получить профессию — надо обеспечивать себя и мать. И волосы, заметила, побрил налысо — так дешевле обходится. Мне он очень нравится, — добавила подруга шёпотом.

У меня от жалости к парню навернулись слёзы, я сразу представила его незавидную жизнь в однокомнатной квартире, где постоянно пьяная мать, её собутыльники. На душе стало так горько!

Подруга отошла в сторону, чтобы попить из кулера.

В это время внезапно открылась дверь учительской и больно ударила меня по щеке, не удержавшись, я ойкнула и шлёпнулась на пол. В тот же миг Макс подхватил меня и поставил на ноги.

— Больно? — сочувственно спросил он.

— Нет, щекотно, — буркнула я, потирая щёку. К нам уже шла Мила, неся мокрый носовой платочек:

— Вот, возьми.

— Прости, я неспециально. — Макс равнодушно взглянул на подругу и кивнул ей, как знакомой, а потом снова перевёл взгляд на меня.

Я приложила мокрый холодный платок к щеке и присела на длинный дерматиновый диван, стоявший в фойе, возле окна. Голубев присел рядом.

— Это звонок на последний урок? — спросил он, услышав противное дребезжание.

— Последний, — нехотя ответила я.

— Отлично, подожду тебя здесь, а после урока провожу до дома. — Через мгновение, подумав, решительно добавил: — Вот что, пойдём к учителю, отпрошу тебя, а то вдруг это сотрясение? И надо ещё приложить к щеке лёд, чтобы не было синяка. Что у вас сейчас?

— Физика, — за меня сказала Мила.

— Ну с Еленой-то Александровной я договорюсь легко. Как тебя звать? Кого отпрашивать?

— Я — Петрова Валерия.

— Лерчик, значит, а я — Максим Голубев, для друзей — Макс.

И уже через пять минут мы вышли с ним из школы.

* * *

Об этом случае я вспомнила, когда мы с Максом открыли дверь, ведущую из кафе на улицу, и перед нами, нелепо поскользнувшись, упала молоденькая девушка. Шедший за ней парень ловко подхватил её и оттащил с ледовой дорожки.

Макс посмотрел на меня и засмеялся, наверное, вспомнив наше знакомство, когда я почти так же растянулась возле двери учительской.

— Подвести тебя? — продолжал улыбаться он.

— Нет, мне всего-то нужно перейти дорогу, чтобы оказаться на работе.

— Тогда до завтра.

Вечером я снова ехала с работы в троллейбусе, только не в пустом, как в прошлый раз, а до предела набитом людьми.

И все в объемных зимних одеждах, с сумками, даже повернуться сложно, а тут ещё какой-то пьяный прижал меня так, что едва кости не затрещали.

Сделала ему замечание, но тот нагло заржал и продолжал напирать. Господи, за что мне это? Я в церковь иногда хожу, страждущим подаю.

Пришлось немного потоптаться по ноге мужчины своим сапогом на высокой шпильке. Взвыв от боли, ибо девушка я немелкая, хоть и худощавая, мужик снова окатил меня воздушными перегарными массами и выразил решительный протест произволу некоторых дамочек.

Слово за слово — и разразился нешуточный скандал, который плавно по цепной реакции перерос в домашний.

Началось с того, что я, взъерошенная, как беззащитный котёнок из-за лая собак, зашла домой и сразу взглядом упёрлась в носок, брошенный в спальне возле прикроватной тумбочки, второй нашла в гостиной возле телевизора, там же у дивана валялись хлебные крошки.

И если разбросанные по всей квартире носки я ещё могла простить, ибо Кир так забавлялся, куда-то прицельно их бросая, то крошки на настиле — никогда, ибо антисанитария и раздолье для всяких насекомых.

— Опять ел в гостиной, да ещё свои грязные носки разбросал, — сквозь зубы проворчала я.

Вскоре во вполне благодушном настроении из ванной вышел Кир.

— Привет, родная.

— Привет. Не поняла, — сразу понесло Остапа, то есть меня, — почему в гостиной крошки? Тебе что, на кухне плохо естся, жевательные рефлексы просыпаются только под шум «Новостей»?

Кир нахмурился:

— Ну да, перекусил здесь. Надо было в спальне?

— Надо было на кухне.

— Удивительно, что ты вообще нашла крошки среди пыли и беспорядка. — О, да, лучшая защита — нападение, знаем, плавали. — Не заметила, когда вошла в квартиру, что пахнет лаком? — Какой-то странный запах я действительно ощущала, хоть носоглотка сегодня слегка заложена, от Макса, что ли, заразилась? — Ещё на прошлой неделе просил тебя пройтись лаком по стульям, но всё же некогда, у тебя как-никак целых четыре часа нагрузки в день. Вот и пришлось мне сегодня заняться хозяйственными делами, ибо освободился пораньше. А крошки сейчас уберу, не заметил, прости.

Стулья у нас прабабушкины, будто из дворянской усадьбы: деревянные, с резьбой, грациозные и красивые — это наше первое семейное приобретение из мебели, мы любили сидеть на них, ибо очень комфортные. Раритет!

Вот всегда Кир прав, и всегда он может повернуть дело так, что сама же окажешься виноватой. Ненавижу его за это.

Краснокутский не меняется в своих привычках, сколько его помню. Конечно, познакомились мы с ним позже, чем с Голубевым, но тоже очень давно.

* * *

В то время я уже дождалась Макса из армии и собиралась за него замуж. Парень тогда много работал, хотел сам собрать деньги и на свадьбу, и на первый ипотечный взнос. Независимость для него — всё. Решили, что поженимся года через два — три, за это время Макс точно заработает на нашу мечту. Всё бы так, наверное, и было, если бы не Кир.

Я уже училась в одиннадцатом классе, когда в начале второго полугодия у нас появилась новая ученица.

— Алиса Краснокутская, — улыбнувшись, представилась она.

Это нонсенс, новая ученица в одиннадцатом классе. Учителя говорили, что случай исключительный, ибо на переправе коней, то есть школу в последний учебный год, менять не принято. Мила тут же прокомментировала:

— Это откуда к нам такую красивую тётеньку занесло?

Голубоглазая Алиса, высокая и стройная, с точёной фигурой, действительно, внешне была очень миленькой, даже чересчур. А с длинной и густой светло-русой косой как нельзя кстати вписывалась в образ тургеневской девушки, изумляла и волновала, ибо Краснокутская одна из всей школы носила такую причёску — по нашим временам явление редкое.

— Мы приехали с острова Сахалин. Отец там служил, а теперь его часть перебросили в Энск.

Я очень быстро сошлась с Алиской ещё и потому, что мы жили в одном доме.

Краснокутская была классной девчонкой: всегда выручала на уроках, не жадничала, давала списать, ибо с физикой и химией я не дружила совсем, а она отлично успевала по всем предметам и претендовала на медальку.

Однако перед экзаменами не на шутку разболелась и, наверное, потому на профильной математике срезалась, едва дотянув до необходимого балла для поступления в вуз, и золотую медаль потеряла.