Не открывайте глаза, профессор! (СИ) - Болейн Лея - Страница 1

— Ну, ты и дура, Матильда!

Я сказала это себе раз десять. Когда ползком пробиралась мимо стоящих на стрёме привратников, категорически отказавшихся добровольно выпускать адептку Вэйд на вечернюю прогулку. Хотя ещё несколько дней назад они равнодушно махнули рукой в более позднее время при взгляде на моё умоляющее лицо — в тот раз мне взбрела в голову мысль отыскать не столь привередливую к срокам цветения акарию пятилистную… Сказала, когда угодила ногой в какую-то яму и чуть не вывихнула лодыжку. Когда проклятые кровососы — я про москитов, вампиры в Храме Наук не обучаются ввиду официальной вымершести — облепили каждый свободный клочок моего тела, присосавшись с энтузиазмом голодных младенцев к вожделенной мамкиной груди. Когда начался занудный холодный дождь. Когда стало понятно, что проклятущую эурканию златоцветную, ту самую, что в сушёном и измельчённом виде усиливает действия большинства целительских зелий, а цветёт исключительно в ночь болотника, приходящуюся на полнолуние — я не найду. По правде говоря, надежды изначально не должно было быть. Ладно бы дикий нехоженный лес, а то так — лесок в получасе пешей ходьбы от Виснейского Храма Наук, где мне выпало несчастье учиться целительскому ремеслу. Впрочем, лесок не такой уж и хилый, очень даже густой и обширный лес, просто все более-менее ценные растения в окрестностях Храма давно выкопаны или вытоптаны предприимчивыми адептами.

Даже странно, что я ни на кого не наткнулась. В обширной группе целителей моё место по успеваемости было почётным пятым. С конца, конечно же. Не верится, что никто из всей моей группы не слышал про эурканию, болотник и полнолуние.

Тогда почему…

Я почти с облегчением выдохнула, увидев маячивший впереди в полумраке тёмный силуэт. А вот и ещё один однокурсник, желающий попытать счастья и обеспечить себе золотую звезду на предстоящих испытаниях по отварному мастерству и пробравшийся мимо неуступчивой стражи. Впрочем, на звезду-то я и не рассчитывала. Сдать бы!

С моей проблемой… это действительно было проблемой. Ист, мой приятель-старшекурсник, обещал помочь и, конечно же, помог, но зелье, которое он добыл и притащил не далее как парой часов ранее, оказалось крайне дорогостоящим. Эуркания существенно снизила бы столь неподъёмную для нищей адептки-сироты стоимость.

Составлять целебные зелья нравилось мне с раннего детства. Стоило маленькой Матильде прошлёпать во двор бабушкиного деревенского дома, как вся местная живность — кошки, собаки, куры и козы — разбегались и забивались во все доступные дыры, потому что знали: сейчас Матильда начнёт экс-пе-ри-мен-ти-ро-вать! А кто будет пробовать результаты её впечатляющих экспериментов?! Бабушка не раз проходилась хворостиной по мягкому месту неугомонной внучки, козы бодались, кошки царапались, на щиколотке на всю жизнь остался шрам от укуса соседского пса Бублика, но Тильда не унывала. В пору беззаботной юности я поняла две вещи: у меня всегда есть под рукой подходящее тело для опытов — я сама, и я хронически несовершенна, улучшай — не хочу!

И я принялась «улучшать». Чудом не спалила ресницы, брови и волосы, не сожгла кожу, вытравляя веснушки, прыщики, неровности и волоски. Не иначе как божественное провидение уберегло глаза, когда я пыталась придать им томность и вообще поменять цвет радужек. И только одно зелье подействовало по полной программе.

Не так, как я хотела — но с эффектом, который трудно было не заметить… Зелье, призванное сделать мой от природы писклявый (на взгляд меня же трёхлетней давности) голосок более глубоким и бархатным. И я даже добилась желаемого, вот только с неприятным побочным эффектом: отныне — и на протяжении трёх уже лет — мой голос периодически пропадал, то на час, то на день, то на десяток дней, пропадал начисто или садился до омерзительной осиплости. Походы к целителям результата не принесли, впрочем, какие в нашей глухой деревне целители! А обращаться к преподавателям и признаваться в собственной дурости не хотелось. Так я и училась, периодически подставляемая обиженными голосовыми связками под преподавательский гнев в адрес злостной «симулянтки» — мне отвечать, а я сиплю, хриплю, а то и вовсе молчу, хватаясь за горло…

И вот теперь Ист отыскал мне зелье, возвращающее голос! Правда, с небольшим эффектом искажения — было очень забавно…

Силуэт то исчезал, то появлялся вдали, начисто игнорируя противный дождь и сгущающиеся сумерки. Я невольно ускорила шаг, пытаясь его нагнать, а между тем, пора было возвращаться. В темноте я только заблужусь и уж точно не найду ничего, кроме ещё пары сотен комариных укусов, ямок и прочих неприятных сюрпризов.

— Эй! — окликнула я пытателя-эрудита, в очередной раз порадовавшись вернувшейся возможности говорить внятно. — Эй, ты!

Фигура замедлилась, но почему-то не спешила обернуться. Я почти перешла на бег и остановилась, только когда между нами осталось не более трёх шагов.

— Тоже ничего не нашёл? Пора возвращаться, поздно уже, да и дождь. Пойдём вместе? Ты…

Он молчал. Отчего-то я вдруг пожалела о своих словах, о том, что вообще открыла рот. Еще до того, как обернулась загадочная фигура — высокая, плечистая, несомненно, принадлежавшая рослому юноше…

…не юноше. Взрослому мужчине.

Я узнала его, разумеется, проглотив оставшиеся невысказанными слова вместе с воздухом и слюной. Профессор Мортенгейн собственной персоной. У нашей группы он проводил всего лишь пару вводных лекционных занятий в самом начале обучения, его основная занятость приходилась на старшие курсы, начиная с четвёртого или пятого, но я запомнила это хищное властное лицо, резкий отрывистый голос, идеальную дисциплину на его занятиях. А кто бы в здравом уме посмел вслух возражать матёрому чистокровному дуплишу?

Оборотни встречались редко, даже такие, легальные, полностью контролирующие звериную сторону своей натуры, подчинившие её человеческой разумной воле. И хотя все понимали, что Вартайт Мортенгейн никогда не обернётся в стенах Храма Наук, что он безопасен, как спящий младенец, проверять на собственной шкуре границы его известной в нашей части Виснеи вспыльчивости никому не хотелось. Мы, конечно, в шутку называли себя самоубийцами и безумцами, поскольку покинули семьи на целых семь долгих лет, чтобы корпеть над зубодробительными учебниками, раскалёнными котлами, дурно пахнущими пробирками и распотрошёнными трупами, вместо того, чтобы пить ягодную прянку на праздниках да рожать детишек на радость маме с папой… но всерьёз злить настоящего дуплиша?! Увольте!

— Простите! — забормотала я, делая шаг назад. — Профессор, я обозналась! И заблудилась, ничего я тут не ищу! Я…

И в этот момент его тёмное злое лицо, будто глиняная маска, раскололось на несколько частей. Из осколков личины благопристойного почтенного преподавателя на меня яростно уставились отвратительно жёлтые звериные глаза. А потом раздался утробный рык, одежда моментально разлетелась лохмотьями, и что-то чёрное, мохнатое, огромное, бросилось на меня, сминая лапами, точно влажную землю.

Я не успела даже выдохнуть, куда уж там — отойти.

Маленький круглый переносной светильник выпал из моей руки и погас. Я рухнула в мягкую сырую листву, а надо мной склонилась жуткая вытянутая морда, в нос ударил совсем уж неожиданный запах скошенной травы. Но принюхиваться было некогда: я увидела волчьи зубы, белые, острые, совсем близко — и завизжала так, что будь поблизости хоть один стеклянный кувшин, он непременно лопнул бы.

Выхухоль небесная, как же повезло, что Ист притащил своё пойло именно сегодня, не спасусь, так хоть перед смертью поору вволю!

А в следующую секунду визг, пронзительный, оглушительный, повторился, самым абсурдным образом — откуда-то сверху, с неба. Света почти белой луны вполне хватало, чтобы разглядеть происходящее. Тяжелая мохнатая тварь, совсем недавно имевшая более чем человеческий облик, спрыгнула с меня, позволив еле живой адептке увидеть пикирующую с тёмного неба здоровенную крылатую тень, визжавшую, как обезумевшая кикимора. Тень кинулась на оборотня.