Когда она искушает (ЛП) - Сэндс Габриэль - Страница 7

Может, это служанка, и все знают, что он с ней спит.

Раздражение царапает мое горло. Ага. Могу поспорить на что угодно, что София — горничная, и у нее есть дополнительная обязанность — согревать его постель. Учитывая, что мы говорим о Джорджио, я сомневаюсь, что она видит в этом что-то кроме выгоды.

Ветер прижимает его белую рубашку к его мускулистой спине, пока он разговаривает с Томмазо, и, как бы я ни была раздражена, невозможно сопротивляться желанию проверить его. Этот человек сложен как более высокая версия Давида Микеланджело. Так много хребтов и долин.

Я вздыхаю. София — счастливая девушка.

Мы садимся в машину, Джорджио садится за руль, Томмазо справа от него, а я сзади. Дорога всего две полосы, и по пути мы не обгоняем ни одной машины. Слишком темно, чтобы что-то разглядеть по сторонам дороги, но у меня создается впечатление, что там много полей и деревьев.

Я никогда не была в Умбрии, но знаю, что это рай для гурманов. В лесах региона трюфели растут под землей, и люди добывают их с помощью собак-ищеек. Раньше я была в восторге от таких вещей, но после Нью-Йорка мой интерес к кулинарии угас. У меня было несколько всплесков вдохновения в начале, когда Вэл поселилась у нас, но после последней атаки Лазаро даже они прекратились.

Что есть, то есть.

Я смотрю на Джорджио. Он тихо говорит Томмазо по-итальянски, и я не могу разобрать, что он говорит сзади, но, клянусь, я снова слышу, как он произносит «София».

Закатив глаза, я отвожу взгляд.

Машина сворачивает на узкую грунтовую дорогу, которая исчезает в густом лесу, и когда деревья вокруг нас снова расступаются, я впервые вижу замок.

При виде этого у меня из легких выбивается воздух.

Он стоит на холме, луна освещает высокую средневековую башню и трехэтажное здание, окруженное соснами и пышными дубами. На горизонте за ним слои холмов, которые выступают из земли, как огромные шипы, прежде чем раствориться в ночном небе.

Я опускаю окно и вдыхаю прохладный лесной воздух. Джорджио был прав, здесь холодно, но я держу его куртку сложенной на коленях. Не потому, что я упрямая, а потому, что не хочу привыкать к запаху его одеколона.

Эта моя влюбленность должна умереть. По крайней мере, это просто физическое.

Засунув руки под бедра, я выглядываю в окно, когда мы въезжаем в большой двор. Включается свет, активируемый движением.

Нужно многое принять, но затем Джорджио видит, как я зеваю, и, как бы я ни протестовала, настаивает на том, чтобы провести меня внутрь.

— Тебе нужно отдохнуть, — хрипло говорит он, ведя меня через огромную входную дверь, обхватив ладонью мой локоть. — У тебя будет достаточно времени, чтобы осмотреться завтра.

Мы проходим через большой холл, освещенный несколькими настенными бра, прежде чем подняться по винтовой лестнице из скрипучего старого дерева. Джорджио проходит мимо двух дверей и останавливается перед третьей. Поворачивая ручку, он смотрит на меня. — Это твоя комната.

Спальня большая, намного больше, чем та, что у меня была на Ибице, но обстановка делает пространство уютным. Здесь есть кровать с балдахином и прозрачным балдахином, зона отдыха у окна и каменный камин с висящей над ним картиной замка.

Такое ощущение, что меня перенесло в прошлое.

— Сколько лет этому месту?

— Пару сотен лет, — говорит Джорджио. — Его ремонтировали много раз, в последний раз это было около тридцати лет назад. Большая часть мебели антикварная.

Я провожу кончиками пальцев по вышитому покрывалу, прежде чем сажусь на его край. Матрас опускается немного ниже меня.

Джорджио указывает направо. — Ванная через эту дверь. Дверь рядом с ней — чулан.

— А что насчет того? — спрашиваю я, кивая на третью дверь в другом конце комнаты.

— Это ведет в мою спальню.

Нервный смех срывается с моих губ. — Это шутка?

— Нет.

Мои глаза расширяются, в то время как что-то теплое скручивается внутри моего живота. — Почему мы остановились в смежных номерах? — Не кажется ли это немного… неуместным? Это большое место. Он решил поместить меня в эту комнату не из-за нехватки места.

То, как он поджимает губы, говорит мне, что он думает, что я делаю из ничего большое дело. — Это для твоей безопасности. Если что-то случится, я буду достаточно близко, чтобы немедленно вмешаться.

— Что может случиться? — Он действительно думает, что кто-то ворвется в эту комнату и похитит меня?

— Что-либо.

— Почему бы тебе просто не дать мне пистолет или что-нибудь в качестве страховки?

— Ты вообще умеешь обращаться с оружием?

— Ну нет, — говорю я, ощетинившись.

— Тогда либо я сплю рядом с тобой, либо камера в твоей комнате. — Его голос понижается. — Какой вариант ты предпочитаешь?

Горячая пленка возмущения и смущения липнет к моей коже. — Чем ты планируешь заняться? Наблюдать за мной, пока я сплю?

— Если это то, что мне нужно сделать, чтобы обезопасить тебя.

— Что, если я скажу тебе, что сплю голой?

На лице Джорджио мелькает удивление, затем его глаза сужаются. Он проводит оценивающим взглядом по моему телу, словно пытаясь представить, как я буду выглядеть под одеждой.

Мои мышцы замирают. Вся кровь внутри моего тела приливает к моему лицу. Почему я так сказала? К тому времени, когда его взгляд снова встречается с моим, я уверена, что я ярко-малиновая.

Он проводит языком по верхним зубам и засовывает руки в карманы брюк. — У всех работ есть свои проблемы.

Я сдуваюсь.

— И их льготы.

Извините, что?

Должно быть, я ослышалась. Не может быть, чтобы Джорджио только что намекнул, что наблюдать за тем, как я сплю голой, было бы привилегией.

Прежде чем я успеваю прочитать выражение его лица, он отворачивается от меня и делает несколько шагов к двери в свою комнату. — Я очень серьезно отношусь к своему обещанию, данному твоему брату, Мартина. Это может занять несколько дней, но ты привыкнешь быть здесь.

— Ага. — Я провожу ладонями по щекам. Соберись.

— То, что я рядом — это простая мера предосторожности, не более того, — говорит он холодным профессионализмом.

Я сглатываю, все еще взволнованная. — Меры предосторожности против кого именно?

Когда он снова поворачивается ко мне, его взгляд чуть-чуть смягчается, и это, наконец, щелкает.

Ему не нужно говорить это. Ответ в его взгляде.

Он думает, что я могу навредить себе.

По моей спине пробегает неприятная дрожь, и я впиваюсь ногтями в ладони.

У меня покалывает глаза, но я не позволю ему увидеть, как плачу. — Что-нибудь еще?

— Нет. Отдохни. Ты встретишься с остальными сотрудниками завтра за завтраком.

— Отлично.

Когда за ним щелкает замок двери, я опускаюсь на пол и прижимаю ладони к глазам.

Не плачь. Не плачь. День за днем.

Но без моего телефона нет выхода для бурлящей внутри гадости. Нет ничего, что помогло бы мне пережить ночь.

Я опускаю ладони на пол и оглядываюсь. Все незнакомо, и в углах комнаты мелькают тени. Холодок пробегает по моим рукам, хотя все окна закрыты. Напрягая уши, я пытаюсь услышать Джорджио по ту сторону стены, но, кроме парочки глухих шагов, ничего не слышно.

Это небольшое облегчение. Последнее, что я хочу услышать сегодня, это его воссоединение с Софией.

В конце концов я поднимаюсь с деревянного пола и тащусь в ванную. У раковины я брызгаю на лицо водой и стираю остатки макияжа мокрым полотенцем. Это все, на что у меня хватит сил сегодня вечером. Моей четырехступенчатой процедуре ухода за кожей придется подождать до лучших времен.

Я надеваю пижаму, заползаю в постель и выключаю свет.

Замок молчит.

Спать в незнакомой постели — это все равно, что надевать случайную перчатку и надеяться, что она подойдет. Я двигаюсь, пока не нахожу удобное положение, и натягиваю одеяло до подбородка, вдыхая аромат чистого белья. София заправила мне постель этим утром?

В голове возникает образ стройной, красивой, темноволосой женщины в сексуальной униформе горничной.