Ай да Пушкин, ай да, с… сын! (СИ) - Агишев Руслан - Страница 4

— Это же, как найти второй том Мертвых душ… Как отыскать потерянные пьесы Шекспира… — жадно разглядывая стол, он повторял названия книг, рукописей, произведений, которые были утрачены, и в истории мировой литературы считались подобны затерянному ковчегу завета. — Как разыскать украденный багаж Хемингуэя с его ранними рукописями… Господи, я верну миру такое сокровище…

Если бы в этот самый момент в кабинет заглянул кто-то из слуг, или не дай Бог, супруга Наталья, то они окончательно бы уверились в его безумии. А как иначе⁈ Иван сейчас выглядел самым настоящим сумасшедшим, одержимым какой-то дикой идеей. Широко раскрытые глаза блестели, зрачки бегали. В непрестанном движении находились руки.

— Сначала стол, — прошептал он, облизывая пересохшие губы и медленно подбираясь к столу. При этом смотрел на него так, словно перед ним была жертва, которая была в любой момент рвануть с места. — Это самое верное место для рукописи. Александр Сергеевич писал здесь, а значит, и готовые листы с текстом скорее всего хранил тоже здесь. Ведь, так удобнее всего…

И следующие полчаса Иван методично осматривал бумаги на столе и его двух ящиках. Ничего не пропуская, изучал каждый лист, каждый клочок бумаги. Внимательно вчитывался в написанное, стараясь найти следы драгоценной рукописи. Что казалось интересным, сразу же помечал в небольшом блокнотике.

— … Так… какой-то список… имена, фамилии, в сторону пока, — попадалось много совершенно непонятных документов, или их обрывков, в которых он ничего толком не понимал. Такие бумаги складывал отдельно, надеясь разобраться в них со временем. — Это еще что за квитки? Векселя, похоже… Тоже в сторону. Потом поглядим.

Когда закончил со столом и перешел к поискам в секретере, то стопка непонятных документов уже превратилась в папку весьма внушительной толщины.

— Где же ты, моя прелесть? — в ящичках было все что угодно, но только не рукопись. Попадались, разные записки, много писем, какие-то бухгалтерские записи, и много всякого другого. — Неужели, и здесь ничего нет? Что же ты, старина Сергеич, так ленился? Где же она?

В конце концов, Иван выдохся. Разбор всех этих бумаг, которых у Пушкина оказалось просто неимоверное количество, его окончательно вымотал.

— В книгах, может спрятал?

Опустился прямо на пол, со вздохом уставившись на внушительные книжные стеллажи. Если их перебирать, то о сне этой ночью можно было забыть. Дел здесь как раз часов на восемь — девять, то есть до утра.

— Не-ет, хватит. Что я, в самом деле, как какой-то юнец? Ясно же, что нет ни какой рукописи. Если Пушкин и собирался писать продолжение Евгения Онегина, то скорее всего просто не успел. Не успел…

Тяжело вздохнул, и с пола перебрался на диван, на котором с облегчением и растянулся. Эти поиски рукописи, превратившиеся в полноценный обыск рабочего кабинета, сильно его утомили.

— Хвати дурить, Ваня, — бормотал он, смотря в зеркало. Человек в отражении выглядел не очень хорошо: осунувшееся лицо, обострились скулы, мешки под глазами. — Соберись, наконец. Возьми себя в руки. Теперь все изменилось. Твое прошлое, это их будущее. Вот так-то…

Замолчал, пытаясь переварить эту мысль. Правда, получалось не очень хорошо. Мысли в голове метались из стороны в сторону, звон стоял такой, словно звонарь от души в колокол бил.

— Теперь ты Пушкин, и тебе здесь жить. Понял?

Кивнул, и отражение в зеркале ответило тем же.

— Ну, а раз так, то придется немного поработать…

Вместо поисков мифической рукописи, нужно было разобраться в бумагах поэта. Ведь, пока он, вообще, ничего не знает о частной жизни Пушкина. И сейчас вопросов у него было больше чем ответов.

— Поглядим, чем вы дышите, господин Пушкин.

Раскрыл папку и взял лежавший сверху большой желтоватый лист с какими-то расчетами. Начал, разбираясь в почерке, внимательно изучать строчку за строчкой.

— Как курица лапой, честное слово. Ни чего толком не разберешь. Что вот тут написано? А, расходы на туалет… Тысяча четыреста рублей! Ни хрена себе! Ой! — Иван тут же легонько шлепнул себя по шубам. С матом нужно было завязывать. — Подожди-ка, это же гардероб для бала: платья, носочки, чулочки, как говориться…

Еще раз подивившись на расходы, перевернул листок. На оборотной стороне оказалось продолжение с еще более любопытным содержанием — расходами на аренду этой самой квартиры, обучение детей, питание для всей семьи, содержание кухарки и дворника.

— Не слабые расходы, — присвистнул Иван, вчитываясь в текст и цифры. — Шесть тысяч за год — это аренда квартиры на одиннадцать комнат. Полторы тысячи рублей за бал в октябре, еще полторы тысячи за бал в ноябре, почти столько же за декабрь. Что я так жил, как говорят в Одессе… Черт, а теперь я так и живу.

Судя по его подсчетам, расходы у семейства Пушкиных были не просто большими, а фантастически большими. Если верить вот этой бумажке, то за прошлый, 1836 год, ими было потрачено почти двадцать тысяч полновесных николаевских рублей. Двадцать тысяч рублей! Сумма выглядело еще более жутковатой, если представлять себе примерные цены этого времени.

— Кажется, на одном из уроков мы делали похожее сравнение, — начал он припоминать один из открытых уроков. — Доход губернатора мог доходить до четырех тысяч рублей, а писаря в губернской управе — около двадцати рублей. Крепостного крестьянина можно было купить примерно за двести — триста рублей, если он был здоров и силен. Неплохой каменный дом в столице мог стоить восемь — десять тысяч рублей. Такое чувство, что Пушкины денежные ассигнации использовали в качестве туалетной бумаги…

Впечатленный размерами расходов теперь уже своего семейства, Иван следующие пару листочков даже смотреть не стал. Взял и переложил.

— Чего это я? Поглядим и это.

Невзрачные серые квитки, которые он только что отложил в сторону, оказались долговыми расписками на весьма приличные суммы. Мелькали суммы в пятьдесят, шестьдесят и даже сто рублей. Пара расписок была, и вовсе, на внушительные пятьсот рублей.

— Я читал, что он играл в карты, но так…

Судя по датам на расписках, Пушкин играл и проигрывал с завидной регулярностью. Это случалось минимум раз в неделю, а иногда и чаще.

— Еще расписка, и еще, и еще, — бумажек с суммами, которые поэт обязывался выплатить, становились все больше и больше. На некоторых из них вдобавок к суммам появлялись еще и условия — например, права на какое-нибудь из стихотворений. — У него, похоже, точно зависимость, и причем самая настоящая, от которой нужно лечить.

На одном из квитков Иван наткнулся на какие-то расчеты. Очень было похоже на то, что Пушкин пытался прикинуть, насколько велики его долги. И полученная цифра, без преувеличения, впечатляла.

— Мать вашу…

Он сглотнул вставший в горле ком и печально пробормотал:

— И как тут не материться? Это же чертова туча денег.

Снова и снова смотрел на листок, словно пытался убедиться, что ошибся. Однако, дикая цифра в сто сорок тысяч рублей никуда и не думала исчезать.

— Саня, б…ь, ты дурак⁈ Ответь мне, ты полный дебил⁈ — возмущенно крикнул Иван своему отражению. Накипело, честно говоря. — Ты что же творишь⁈ Ешь что ли пачками эти деньги…

Картинка в его голове, и правда, складывалась просто возмутительной. Великий русский поэт, отец четверых детей и супруг одной из красивейших женщин Петербурга, оказался в долгах, как в шелках. Общая сумма долга при этом была неподъемной даже для него, получающего весьма неплохие гонорары.

— Ты же банкрот! Натуральный банкрот, у которого в кармане вошь на аркане повесилась. У тебя даже имение два раза заложено, перезаложено! Ты, вообще, как собирался все это выплачивать? Органы продать? Каждую неделю по поэме в стихах писать? Или может банк ограбить? Хотя, сейчас банки-то есть или нет… Запамятовал.

Естественно, все эти вопросы были риторическими и не требовали ответа. Все было и так понятно — самостоятельно семейство Пушкиных не могло «погасить» все эти расписки в срок. Следовательно, они были банкротами.