Стылый ветер (СИ) - Алексин Иван - Страница 19

— Значит крепко народишко супротив Болотникова стоять будет, — усмехнулся Тараско, потянувшись к миске с грибами.

— Крепко, — подтвердил старик, — Тут даже не сомневайся. Тем более, что брат царя, князь Дмитрий людишкам оружие раздал да снарягу воинскую. И не побоялся, злыдень, что против него с братом оружие повернуть могут.

— Обо мне не вспоминают?

— Мало, государь. В основном после воцарения Шуйского разговоры пошли. Мол, коли царевича, и вправду, по малолетству убили, то выходит супротив тебя крамола была и грех они сотворили, клятву нарушив. Иногда и указы твои последние вспоминают. Уже над ними, как раньше, не смеются.

Всё правильно. Люди от междоусобицы уже уставать начали. А о любом правителе со временем всё лучше и лучше вспоминать начинают. Плохое забывается, а хорошее нет. Так что самое время Грязному в Москве обосноваться да грамотки от моего имени распространять начать. Ну и среди знати почву начать прощупывать да сторонников подбирать. Дело это опасное и трудное, но и Василий Григорьевич не так прост. Должен справится.

Нужно приучить людей к мысли что я жив и намерен со временем вернуться. Глядишь кое-кто недовольный Шуйским и на меня ставить начнёт.

— Ладно, — резюмировал я полученную информацию. — Я на многое, пока, не ожидал. Ладно, Фрол. Поговорим тогда о тебе.

— Слушаю, государь. — напрягся старик.

— Многого обещать тебе не буду. Ни денег., ни чинов ты от меня не получишь. Тут уж не обессудь, — криво усмехнулся я наблюдая как посмурнел старик. — Не знаю, почему тебя дядька Иван к себе приблизил, но то, что ты душегуб знатный, то сразу видно. Или я ошибся, а, Фрол?

— не ошибся, государь, — было видно, что признание старику далось нелегко, но он смог себя пересилить, каким-то шестым чувством поняв, что своим враньём сейчас перечеркнёт любые наши договорённости. — Но то дело прошлое. Я Ивану о том рассказал и он мне мои грехи простил. То не лжа. Увидишь его, государь, сам спроси.

— Спрошу, — то, что Фрол, не стал вилять, прочувствовав ситуацию, сразу прибавило ему очков в моих глазах. Сложный человек, страшный даже, но если суметь приручить, то очень полезный. — Так вот. О чинах, как я сказал, даже не мечтай. Но, если ты мне честно и без обмана служить станешь, без награды не останешься. И эта награда может побольше, чем иные чины будет.

— Это как, Фёдор? — живо заинтересовался Тараско, отложив в сторону недоглоданную свиную кость. — Как можно не имея чина в Московии возвысится?

— А вот так, — усмехнулся я, не сводя глаз со сжавшегося как пружина Фрола. Старик понимал, что сейчас ему предложат что-то очень ценное и боялся лишний раз вздохнуть, страшась пропустить хоть слово. — Просто молва среди людей пойдёт о старике, что живёт себе в лесу на заимке, что не так далеко от Москвы. И живёт вроде неприметно, и большим достатком не может похвастаться, а только в любой день к самому государю вхож и к слова его царь Фёдор Борисович с благосклонностью выслушивает.

Я замолчал, внимательно следя за выражением лица бывшего татя. И тот не сдержался, не сумев справиться с нахлынувшими чувствами; оскалился как матёрый волк, загнавший в овраг лося. Оскалился, и тут же почти овладел собой, лишь с силой сжав деревянную ложку в руке.

Значит, угадал я со своим предложением. Тут гордости на десятерых намешано, даром что наверняка из простых крестьян Фрол вышел. И такое влияние, когда даже опальные бояре к простому смотрителю заимки с просьбами приезжать будут, слаще мёда, дороже денег, выше чинов. Этакого ему больше никто не предложит.

— Благодарствую, государь. — Фрол, поднявшись из-за стола, низко поклонился. — Большей награды и придумать нельзя. Как пёс тебе служить буду.

Вот теперь и вина выпить спокойно можно. Тем более, что и воины из баньки скоро вернуться.

— Только учти, Фрол, — внушительно предупредил я старика. — Если действительно каждый день ко мне бегать будешь, да ещё с пустяками всякими, я вою милость могу и на гнев сменить.

— Об этом не заботься, государь, — повеселел Фрол, уже не скрывая улыбки. — Я, может, с докладами месяцами появляться не буду. Тут, главное, знать, что право такое имею!

— На том и договорились, — махнул рукой я. — Ну, где там твоё заморское вино? Неси.

— Разругались, значит?

— Не то слово, — усмехнулся Грязной. — Пашков едва с кулаками на большого воеводу не кинулся, насилу удержали. А Прокопий Ляпунов аж кровью дурной налился. Побагровел весь, губы трясутся, глаза молнии метают.

— Ишь как разозлились, — весело гоготнул Подопригора. — Вот теперь я тебе верю, Фёдор Иванович, что не взять Болотникову Москвы. Если среди атаманов согласия нет, о каком удачном походе думать можно? А если ещё и твоё предсказание сбудется, — полусотник недоверчиво покачал головой.

Ну, и ладно. Пусть качает. Недолго осталось. Уже сегодня в ночь на 5 ноября братья Ляпуновы и Сунбулов тайно со своими людьми на сторону Василия Шуйского переметнуться. Вот и сбудется первая часть предсказания. А когда через двенадцать дней ещё и Пашков перед началом сражения на сторону врага перейдёт, тогда и вторая часть пророчества своё подтверждение найдёт. Вот тогда и посмотрим, как ты головой качать станешь.

Ну, и остальные, в том числе, так как это предсказание я сделал на совещании, на которое собрал всех своих сторонников: Грязнова, Порохню, Мохину, Тараску, Глеба, Кривоноса, Мизинца. и Подопригору. И если первая четвёрка и так была под впечатлением моего предсказания о гибели первого ЛжеДмитрия, то остальные хоть и слышали об этом, но сами в моём пророческом даре ещё убедится не успели. Вот и закрепим теперь среди них свой авторитет. Особенно это полусотника касается. Может хоть так к себе этого человека привяжу, раз Грязной с Порохнёй в два голоса о большой пользе Подопригоры для дела талдычат.

— Сбудется, Яким, — пригубил я сбитня из кружки. — В том даже не сомневайся. Впрочем, уже завтра утром об этом услышишь. Но я вас не для этого собрал, други. Время пришло иным в путь отправляться, а другим к долгому походу готовиться.

— Уходить будем из-под Москвы? — догадался Порохня.

— Будем, — кивнул я в ответ. — Но не сразу. Сначала нужно к этому уходу подготовиться. Подопригора, — вновь оглянулся я на казака.

— Слушаю, Фёдор Иванович.

— Завтра с утра двинешься со своей полусотней в обход Москвы. К северо-западу на реке Уче примерно в двадцати верстах от города есть такое сельцо — Ивантеевка. Так вот. В сельце этом бумажная мельница (фабрика) стоит. В первую очередь изымаешь всю бумагу. Затем разбираешь все механизмы, что эту бумагу делают и на телеги. Людишек не обижай. За всё плати щедро. Серебра для того тебе дам. И постарайся мастеровых с той фабрики вместе с нами в Кострому переехать соблазнить. Всякие блага обещай. Мол, дело государево и царь Дмитрий на награды не поскупится. А главное мастера, что той мельницей заведует, не отпускай. Но тоже без грубости. Срок тебе на всё — двенадцать дней. А там Порохня с войском подойдёт, ему как раз по дороге на Кострому будет. И сразу дальше тронетесь.

— Сделаю, Фёдор Иванович, — посерьёзнел полусотник. — Только зачем тебе столько бумаги, в толк не возьму? Бумагой ворога не одолеешь.

— Это смотря как пользоваться. — усмехнулся я. — В умелых руках и бумага выстрелить может.

Из своего угла ободрительно хмыкнули Глеб с Кривоносом. Ну да, ту пробную партию бумажного патрона, что я в Ельце смастерил, мы с сотниками опробовать успели. Так что они новинку оценить в полной мере смогли; скорострельность значительно увеличилась, достигнув невероятной скорости аж в два выстрела за полторы минуты. В общем, ещё даже не родившийся, Фридрих Великий уже начинает сильно нервничать. Такими темпами лет через пятьдесят мы и знаменитую скорострельность его армии превзойдём. А если серьёзно, то в реальном бою, каждый стрелок всё равно скорее всего больше одного выстрела дать не успеет. Но то в открытом поле. А вот если полк за засеки спрячется и копьями ощетинится, то и на второй выстрел можно рассчитывать.