Цвет мести - Функе Корнелия - Страница 12

Кончай, Бальбулус! Твое дело заниматься искусством, а не размышлять.

Он сжал золотой кулак, чтобы совершенные пальцы, выкованные искусным пасынком Сажерука, перестали дрожать. К юноше прибывали клиенты даже из дальних стран, а ведь ему было всего-то пятнадцать лет. Мастерская мальчишки была уже дважды разгромлена завистниками, потому что на его фоне все остальные ювелиры выглядели дилетантами. Будь то кольцо, бюст, золотая чаша или урна, Бальбулус признавал, что мальчик, несмотря на свою юность, обладает такой же властью над металлом, как он сам над чернилами и кистью. Определенно, мальчишка сможет сделать ему другую руку, которая бы не дрожала.

Да ты что, Бальбулус? А вдруг он узнает, что как раз твое искусство и заставило исчезнуть его мать и его сестру? Довольно! Пора было кончать с этими мыслями. Его искусство сохраняло лица людей даже вопреки смерти. Он дарил жизнь, а не отнимал ее. Бальбулус опустил кисть и принялся рассматривать совершенную синеву красителя, которым закрашивал перышки зимородка. Как он сиял! Художник действительно никогда в жизни еще не видел такого цвета…

Снаружи стало темнеть. Скоро он понесет готовую книгу к красильным ямам. Неужто Бальбулус позволил сделать себя чьим-то инструментом? Инструментом человека, к которому питал отвращение, еще когда тот творил безобразия в Омбре?

Бальбулус вслушался в опустившуюся ночь.

В замке было тихо, как в могиле. Виоланта скрывалась в своей библиотеке с тех пор, как исчезла дочь Огненного Танцора. Иногда оттуда доносился плач. Что, если признаться ей в содеянном и показать книгу? Что, если существует возможность их вернуть назад? Он мог бы закрасить серое. Или вовсе разорвать свои картинки.

Бальбулус отложил кисточку и подошел к окну. Ночь зачернила крыши и стены Омбры. Лишь в той стороне, где жили Сажерук с Роксаной, огонь озарял кусочек неба. Вся Омбра любила Огненного Танцора. Даже эльфы и нимфы с ним говорили. Если он узнает, что натворил Бальбулус, не закончится ли это пожаром? А ведь когда-нибудь правда про серые картинки выплывет наружу. Так, по крайней мере, предсказывала сама книга.

Коварная мелкая вещица!

Бальбулус старался не смотреть в сторону сундука, когда вернулся к своему рабочему столу. Клюв. Нарисуй клюв, Бальбулус. О, этот желтый цвет! Даже охра из этого набора пигментов пристыжала все, что он раньше называл охрой. Может, эти цвета все же стоили того, чтобы продать за них душу. Никто не смешивает краски так, как Великий Бальбулус! Даже в Константинополе, где из манускриптов несравненного Бехзада вылетали райские птички и выскальзывали золотые ящерки, люди станут нашептывать эту фразу. Скоро все они будут одержимы желанием затеряться в ландшафтах Омбры, нарисованных Бальбулусом.

Золотой рукой он взял самую тонкую из своих кисточек, чтобы написать глаз зимородка, как вдруг какой-то шорох заставил его вздрогнуть. Бальбулус с проклятием оторвал кисточку от пергамента. Сколько раз он должен напоминать прислуге, чтобы никто не смел входить в мастерскую без разрешения? И чего им надо в такое время, когда все уже спят?

– Я попрошу Виоланту, чтобы она лишила тебя жалованья… – Но слова замерли на губах Бальбулуса.

На пороге стоял Бальдассар Ринальди. Он закрыл за собой дверь и одарил Бальбулуса улыбкой, которая была еще масленее тряпок, которые использовались для очистки кистей.

– Что ты здесь делаешь? – напустился на него Бальбулус. – Я тебя не звал! Мы же договори…

– Я знаю, знаю, – перебил его трубадур.

Бальбулусу всегда мерещился мертвенно-зеленый цвет, когда он стоял напротив Ринальди. Очень тревожная ассоциация. Гнилостно-бледная зелень – да, такой краской он написал бы душу Бальдассара Ринальди.

– Одна из камеристок Виоланты не может наслушаться моих песен и насытиться моими поцелуями, – промурлыкал трубадур. – Она впускает меня в замок в любое время дня и ночи. И вот я подумал: Бальдассар, избавь Бальбулуса от лишних хлопот и забери у него книгу! Он наверняка у себя в мастерской.

Ринальди окинул мутным взглядом мастерскую Бальбулуса, как будто прицениваясь, что из вещей будет выгодней превратить в деньги у торговцев краденым Омбры. Глаза у Ринальди всегда были мутными. От вина ли или от чего еще – этого Бальбулус определить не мог. Сам он зависел лишь от одного – искусства.

Чтобы достать книгу из сундука, Бальбулусу пришлось повернуться к своему гостю спиной. Из-за этого он не заметил, как Ринальди мягко задвинул щеколду на двери мастерской.

– Просто возмутительно, как твой заказчик использует мое искусство в собственных целях, – сказал Бальбулус, засовывая книжку вновь задрожавшими пальцами в заранее приготовленный мешочек. – Передай Орфею, что я его никогда не любил и снимаю с себя всякую вину.

– Конечно. – От Бальбулуса ускользнула насмешка, прозвучавшая в голосе посетителя.

А вот Бальдассар Ринальди никогда не снимал с себя вины. Он исключительно охотно делал себя виноватым. Это позволяло ему с легкостью нарушать правила, и он без стеснения мог признаться, что никогда не испытывал мук совести, лишая кого-то жизни. Ринальди никогда не интересовало, что думают или чувствуют другие. То, что подобные суждения и стоят на пути его поэтического дара, до него, разумеется, не доходило.

– Вот. И я больше никогда не хочу это видеть! – Бальбулус протянул ему мешочек так нетерпеливо, будто тот обжигал пальцы.

Ринальди извлек книжку на свет и погладил серый переплет. Какая милая маленькая книжка. И какая при этом злая.

– О, вы можете быть уверены, что видите ее сейчас в последний раз, – сказал он, пролистывая страницы веером.

Там были они все, такие серолицые и тем не менее словно живые. Удивительно! Ринальди снова сунул книгу в мешочек и одарил Бальбулуса признательной улыбкой:

– Орфей будет очень доволен.

Он вонзил Бальбулусу кинжал в сердце – умело и быстро, ровно на такую глубину, чтобы тот сразу затих, а кровь не била фонтаном. О да, Бальдассар Ринальди тоже был мастером, пусть и не в искусстве рифмы. Гораздо больше он смыслил в деле убийства. Разрушение – ремесло, которым овладеть намного легче, чем созданием красоты.

Бальбулус осел с выражением удивления на лице. Удивляясь, ужасаясь и возмущаясь слишком преждевременному угасанию своего таланта.

Ринальди вытер кинжал одной из тряпок, которые Бальбулус использовал для кистей. Блестящий парчовый мешочек, в котором лежала книга, был, вероятно, сам по себе ценной вещью, не говоря уже о самой книге. Ее стоимость теперь будет только расти, потому что больше не появится другого такого произведения с картинками Великого Бальбулуса. А что, если оставить ее себе? Весьма соблазнительная мысль, но Ринальди отмел ее. Орфей был в союзе с Читающей Тени. Еще попросит ту превратить Бальдассара в жабу, а то и в крысу? Поговаривают, эти Читающие часто поступают так со своими врагами. Ринальди с содроганием стянул кольцо с левой руки Бальбулуса. Нет. Никакая книга не стоила риска. Он терпеть не мог крыс, а Орфей уже не раз доказал свою мстительность.

Ринальди еще раз окинул взором свою жертву. Ах, еще золотая рука! Разумеется! Пришлось пустить в ход нож. Какая великолепная вещь и наверняка уникальна. В Грюнико она, несомненно, принесет ему солидную сумму.

Ринальди сунул ее в заплечный мешок и осмотрелся в поисках еще какой-нибудь добычи. Он потянулся к маленькой серебряной шкатулке, но внутри обнаружил лишь деревяшки, которые должны были подтвердить, что Бальбулус изобразил врагов Орфея достоверно. Нет уж, спасибо. Ринальди оставил шкатулку в покое. Эти жуткие вещи сделали свое дело и наверняка приносили несчастье. А вот серебряные столовые приборы Бальбулуса и помпезная цепь, которой он украшал себя по официальным поводам, перекочевали в заплечный мешок. Этот заказ действительно окупился, хотя Орфей платил не очень щедро.

На письменном столе лежали страницы книги, над которой Бальбулус работал в последние часы жизни. Ринальди бросил на них презрительный взгляд, прежде чем удалиться из мастерской. Неплохо. Нет, действительно неплохо. Жаль, что эти страницы еще не готовы, иначе бы их тоже можно было хорошо продать. Ну да нельзя же иметь все.