Взрослые люди (СИ) - Шнайдер Анна - Страница 31

В последний день моего наказания часы длились бесконечно долго. Что я только ни делал, чтобы занять себя, но чем ближе таймер обратного отсчёта приближался к нулям, тем больше я становился ребёнком, ожидающим боя курантов тридцать первого декабря.

Сообщение я написал ещё за час до отправки. Переписывал его много раз и вообще вёл себя как влюблённый школьник, а не зрелый муж.

И когда таймер показал сплошные нули, я наконец отправил своё послание Асе.

«Ровно неделя прошла. Я уже могу тебе написать или мне подождать ещё пару дней?»

47

Ася

Когда я говорила Виктору, что ему лучше не попадаться нам на глаза ближайшую неделю, честно говоря, я не думала, что он воспримет всё настолько буквально. Но выдержка у этого мужика оказалась — будь здоров! Действительно перестал подавать признаки жизни, и я на четвёртые сутки даже грешным делом предположила, что он передумал.

Тут же загрустила, из-за чего пришла в ужас.

Ася, это что такое? Почему тебя печалит перспектива, что Виктор откажется от своих намерений? Вроде бы ты, наоборот, должна этого хотеть, мечтать, так сказать, чтобы он оставил тебя в покое. Будешь продолжать жить как жила — писать книжки, воспитывать детей, гулять с собакой и таскать домой больных животных, чтобы лечить их и оставлять себе. Думаю, на старости лет, когда близнецы и Лика вырастут и выпорхнут из гнезда, заведут собственные семьи, кошек у меня будет уже не четыре, а двадцать четыре. Ну что ж, вполне возможно. Зато не скучно.

В общем, да — неладное что-то со мной творилось. И вместо того, чтобы желать избавиться от Виктора, я отчего-то хотела его увидеть. Ну интересный же персонаж, разве нет? Про такого вполне можно книгу написать.

Ася, кого ты обманываешь? Понравился он тебе. Невзирая на многочисленные половые связи, факт которых по идее должен был меня оттолкнуть. Но вот не оттолкнул. Видимо, я уже не в том возрасте, чтобы ужасаться такому поведению. Я бы больше впечатлилась, если бы Виктор своих партнёрш убивал или ел — такое и правда сложно переварить, прошу прощения за каламбур. А обыкновенный секс… Уверена, даже без БДСМ-мотивов, исключительно добровольный и классический. Почему-то было у меня убеждение, что Виктор не любитель извращений (если не считать извращением его послужной список). Нет, первый шок, возникший после того, как я услышала цифру двести, ушёл, и теперь я уже не удивлялась.

Интересно, до тысячи Виктор дотянет или раньше подхватит какую-нибудь болячку?

А может, он вообще остановится? Ну вещал же он мне про то, что хочет большего. Вдруг решил остепениться?

Ага, тогда чего не звонит и не пишет столько дней? Мало ли, что я попросила неделю на глаза не показываться! Можно же осторожно так буркнуть в мессенджер: «Я на глаза не показываюсь, просто пишу!» И задать какой-нибудь вопрос в стиле «как дела?».

Да-а-а, Ася… Тебе не кажется, что ты начала влюбляться? Столько лет жила без лишних чувств, и тут вдруг — нате вам! И человека выбрала… хм… своеобразного.

Хотя я не уверена, что здесь уместно слово «выбрала».

Почему-то вспомнилась мама. Я не склонна к постоянным влюблённостям — глубоких и сильных чувств в моей жизни было немного, — а она и вовсе была однолюбом. Как втюрилась в молодости в моего отца, так и всё. И пронесла это чувство сквозь всю свою жизнь — в итоге оно её и погубило.

Папа у меня пил нещадно. Начал он не сразу, поэтому мои воспоминания о нём не окрашены исключительно в чёрный цвет. Мне было двенадцать, когда папа начал периодически уходить в запои. Случилось это после того, как он потерял работу — девяностые, тогда все теряли заработок, — а потом из-за недостатка лекарств умерла его мама, моя бабушка. Папа вырос безотцовщиной, маму очень любил, и её смерть стала для него большим ударом, шоком, который он отныне стал стремиться утопить в бутылке.

Мы поначалу думали, что всё это временно. Однако, увы — нет на свете ничего более постоянного, чем временное, и папа так и не оправился. Нет, он пил не триста шестьдесят пять дней в году, но постоянно. И лечиться пытался, но любого лечения хватало ненадолго — пара-тройка месяцев, а потом опять.

Мне к совершеннолетию всё это ужасно надоело. Я в то время, как и многие молодые люди, была больше эгоисткой, чем альтруисткой, — мне хотелось спокойно учиться и жить, а не вытирать с пола рвоту и не пытаться разбудить пьяного отца, чтобы переложить его с коврика перед дверью на диван.

Мама и не думала бросать папу, она его поддерживала изо всех сил. Поддерживала и лечила. И верила, что вот-вот, ещё немножко и он перестанет пить. Увы, но она этого так и не дождалась.

Мама умерла, когда мне исполнился двадцать один год, я закончила институт и устроилась на работу. Она не болела, не лежала годами, а просто уснула и не проснулась — тромб. И казалось бы: после этого отец должен был начать пить ещё сильнее… но он неожиданно будто пробудился от долгого сна и вообще перестал брать в руки бутылку. Всё винил себя, говорил, что, если бы не он, мама была бы жива.

Однако, несмотря на то, что папа прекратил пить, он начал стремительно угасать. Поседел, похудел, обзавёлся синяками под глазами, у него стали разрушаться зубы. Я пинками загнала его к врачу, но было поздно. У папы диагностировали последнюю стадию рака печени.

Вот так в течение двух лет я потеряла обоих родителей, что очень сильно повлияло на мою личность. Пытаясь спасти отца, я думать забыла о себе — как и мама когда-то.

Почему я вообще вспомнила про них сейчас?..

Наверное, потому что, несмотря на все трудности в их браке, я точно знала, что они друг друга любят. Однако папа, даже любя маму, смог отказаться от алкоголя лишь после её смерти, когда это было уже не настолько нужно и важно.

Вот и Виктор… Привыкнув блядовать, сможет ли он отказаться от привычного образа жизни? Даже ради любви — сможет ли?

Я реалист, поэтому серьёзно сомневалась в этом.

48

Ася

В пятницу вечером, устав от ожидания, я начала книгу, в которой сделала главным героем мужчину, похожего на Виктора. Нет, не внешне, внешность я придумала другую. Я взяла только суть — мой герой, так же, как Виктор, не заводил серьёзных отношений, менял партнёрш как перчатки и составлял списки женщин.

Раньше я не делала ничего подобного, и в моих книгах если и были моменты из настоящей жизни, то очень мало, штрихами. Но чтобы взять и поместить в историю человека, неожиданно ворвавшегося в мою судьбу несколько недель назад, — нет, такого я раньше не проделывала.

Думаю, это было что-то вроде терапии. Я не знала, что делать с Виктором на самом деле, — может, хотя бы в книге я смогу придумать что-то достойное?

Ни близнецы, ни Лика, кстати, нашего нового знакомого все прошедшие дни не вспоминали. Как говорится, «умерла — так умерла». И я не сомневалась, что они, в отличие от меня, не заморачиваются на его счёт на самом деле. Чего им заморачиваться? Главное, что мама на месте, а чужой мужик — он всё-таки чужой мужик. Да, было интересно, забавно, местами вкусно, но хватит, пора домой. В гостях хорошо, а дома лучше. Вот и не вспоминали о Викторе.

А я почему-то думала о том, что ему, мне кажется, было бы обидно об этом узнать. Он-то хотел втереться к моим ребятам в доверие, но в итоге напортачил — и они предпочли забыть о своём воскресном неприятном приключении. Я им даже завидовала — у меня забыть не получалось.

В субботу утром я собиралась немного поработать над текстом — да-да, над тем самым текстом, про аналог Виктора, — но, увы, ничего у меня не вышло. Потому что с самого раннего утра все трое моих детей проснулись с соплями, кашлем и температурой.

Как они умудрились вот так вляпаться — конец мая, погода тёплая, если не сказать жаркая, — ещё и втроём, я не представляла. Хорошо, что сама пока не заболела, иначе это было бы совсем печально.