Ван Ван из Чайны (СИ) - Смолин Павел - Страница 3

Подуспокоившийся я в это время осваивался: сжимал и разжимал длинные пальцы, на чистых тренерских инстинктах мысленно вкладывая в них теннисную ракетку. Хорошая антропометрия — будь у меня в прошлой жизни такой ученик, может и воспитал бы настоящего Олимпийского чемпиона.

На улице было одуряюще жарко, душно и влажно. Легкий ветерок шелестел листьями деревьев — вон там самая настоящая пальма растет! — гнал по грунтовке перед медпунктом одинокий пластиковый пакет и трепал висящие на доске объявлений бумаги. Портреты доктора Шена и пары пожилых медсестер (в отпуске или на выходном, потому что в медпункте их не было) оставались неприкосновенными: «ударников труда» защищали стеклянные рамки. Между двумя фонарными столбами болтался алый транспарант с лозунгом: «Улучшим результаты выпускного экзамена!».

Удивляться моральных сил не осталось, поэтому я просто покрутил головой, посмотрев на поросшие лесами холмы вдали. Далее взгляд окинул одинаковые бетонные одноэтажные дома вдоль улицы и переместился на грунтовую парковку напротив медпункта, где стоял неровно-черный, явно многократно перекрашенный, но чистый и ухоженный музейный экспонат: мотоцикл с коляской, вызвавший в голове очередную порцию чужих воспоминаний. Модель — Советская, «ИЖ-9», изготовлена еще перед Великой Отечественной. В Китай попала в числе своих товарок и другой техники — подарок самого Иосифа Сталина самому Мао Цзэдуну в честь окончательной победы последнего в гражданской войне.

Нет, мы к сожалению не родственники ни тому, ни другому Вождю — просто вот этот сидящий на мотоцикле, тощий до безобразия старик с превратившимися от старости и обилия морщин в тонюсенькие щелочки глазами, но сохранивший густые седые волосы в свое время служил при Мао переводчиком-синхронистом. С русского на китайский и обратно переводил, и мотоцикл получил в качестве поощрения за качество работы. Вон та тряпка на бензобаке повязана не просто так — она скрывает табличку с подписями Мао и Сталина.

Мир жесток ко всем, и те, кто стоит рядом с власть имущими, не исключение: когда под Мао зашатался трон, и в ход пошли хунвейбины, шибко грамотный и талантливый переводчик Ван Ксу попал под замес: сильно избитого (прадеду из-за этого очень трудно ходить, поэтому в пределах дома он перемещается на инвалидной коляске) прадеда нашли те, кто был ему сильно обязан, подлатали и посоветовали спрятаться в деревне подальше от столицы — так род Ванов попал в деревеньку в тридцати километрах от города Гуанъань, провинция Сычуань.

А вот дедушки по папиной линии у меня нет — вместо него могила на городском кладбище.

Вынырнув их чужих воспоминаний, я вздрогнул и нечаянно зацепил взглядом доску объявлений, с содроганием увидев дату: 6 июня 2014 года. Это что получается — не только страну и национальность поменял, но и время?

Ничего не понимаю — а «прежний я» так в Красноярске сейчас, в этом вот 14 году и обитает себе спокойно? Или это параллельный мир, где меня вообще не существует, а там, в мире «прошлом» где 2024 год, над моим закрытым гробом — в открытом такое точно хоронить нельзя! — рыдают мама, сестра и прочая родня?

Отогнав мрачный, выворачивающий душу наизнанку образ, я подумал в другую сторону — почему я? Почему именно 2014? Что я должен сделать, и должен ли делать вообще хоть что-то? Будь я лет на пятнадцать моложе, уже молился бы всем богам Вселенной с просьбой выдать конкретный «квест» или хотя бы подтвердить: «Да, Ваня, ты реально избранный и необычный». Хрен там — иллюзий давно не осталось, и таких как я на планете натурально миллиарды.

Что я вообще могу? Я однозначно не герой, и становиться им еще более однозначно не хочу. Ни способностей, ни сил, ни желания — нафига такому выдавать какую-то Великую Миссию? Я же неизбежно облажаюсь, а значит с известной долей уверенности можно заключить: просто где-то что-то невидимое и мощное щелкнуло метафорическими шестеренками, и получилось вот так. О, биткоина можно на спокойную старость запасти, и на этом, пожалуй, все мои возможности применить для себя знания из будущего (кроме ставок на некоторые осевшие в памяти спортивные мероприятия) заканчиваются. Ну не в Партию же идти и товарища Кси на посту Генсека подсиживать — Китай в этом плане страшен, и меня неизбежно сожрут при первой же возможности. Стоп, а я вообще должен жить в Китае? Отсюда вообще-то можно куда угодно переехать, были бы деньги и смысл.

От непривычных для меня раздумий головная боль усилилась, и я решил перестать переливать из пустого в порожнее — все равно смысла нет.

— Ван-Ван, малыш, давай же, мой маленький, идём! — легонько подтолкнула меня в спину мама. — Бабушка скоро вернется из города, будет сильно ругаться.

Не та, которая глухонемая, а по отцовской линии, уроженка и воспитанница самого Пекина, что прямо и не лучшим образом отразилось на ее характере. Истинная глава семьи, что бы там Ван Дэй себе не воображал. Страх и желание держаться подальше — вот что к ней испытывает Ван-Ван, пополам с восхищением, любовью и искренним желанием оправдать бабулины в него вложения — материальные и эмоциональные. Ноги словно сами сделали пару шагов, а я заставил их притормозить.

Там же мотоцикл, на который я зарекался влезать буквально десять минут назад!

— Можно я пойду пешком? — спросил я.

— Нельзя! — отрезала путь к отступлению Айминь.

Неловко спустившись — да у меня рост под два метра, которыми я пока не умею пользоваться — преодолевая тошноту, слабость и боль, которые никуда не делись, я добрался до мотоцикла. Красота! И хочется, и колется. С другой стороны — он же с коляской, и едва ли способен разгоняться больше «сотки». Да и старикан за рулем явно не страдает адреналиновой зависимостью.

Старик глянул на меня блеснувшими из глубины «щелочек» глазами и неожиданно-сильно схватил за ворот выцветшей от постоянных стирок, растянутой, когда-то красной футболки и подтянул к себе — лицом к лицу:

— Не смей портить карму моего рода самоубийством, жалкий слабак! — прошипел он на меня сквозь стиснутые в гневе зубы, щедро сопроводив слова крутым ароматом чеснока.

— Ван-Ван очень уместно процитировал Мао! — торопливо похвасталась мама. — Отец, давайте уже поедем.

Презрительно поморщившись, прадед отпустил меня, демонстративно вытер руку о свою залатанную и еще более выцветшую клетчатую рубаху и потерял ко мне интерес. Повернув ключ зажигания, он с едва заметной гримасой боли на лице принялся неуклюже бить ногой по кикстартеру. Гордый.

— В коляску, в коляску, малыш! — опасливым шепотом и толчками в спину направила меня мама.

В коляску я влез еле-еле — пришлось скорчиться и обнять тощие коленки. Айминь расположилась позади прадеда, мотоцикл на удивление ровно для такого древнего механизма затарахтел, и мы выехали на грунтовку, направившись в сторону череды одноэтажных, частично беленых, бетонных домов с совершенно азиатскими черепичными крышами.

Память Ван-Вана подсказала — около десяти лет назад, по инициативе Партии, всю нашу деревню и несколько окрестных снесли к чертям, а жителей переселили вот в такие дома. Есть водопровод и даже канализация, поэтому ворчали на инициативу властей только вечно недовольные старики. За исключением прадеда, само собой — он принципиально решений власти не обсуждает, потому что насмотрелся и натерпелся достаточно, чтобы научиться держать язык за зубами. Ван-Ван вообще не помнил, чтобы он больше пары предложений за день говорил, а чаще молчит с утра до ночи.

Ехали в тишине — прадед не любит пустой болтовни, а мама, которая по рассказам бабушки по ее линии раньше любила поговорить, за годы жизни в семье Ван научилась давать себе волю только тогда, когда можно. Я был этому рад — аккуратно осматриваясь, чтобы не показывать, что эти улицы я вижу впервые, я упорядочивал чужие воспоминания, отделяя их от собственных из прошлой жизни — они мне очень дороги, и, насколько бы правильной не казалась идея «выдвинуть» на передний план новые, отказаться от старой, целиком меня устраивающей личности, я ни за что бы не смог. Полезные изменения — пожалуйста, но основа должна быть непоколебима.