Заклинатель снега - Дум Эрин - Страница 1

перевод с итальянского К. ой

Москва: Эксмо, 2024. – 416 с.

ISBN

Erin Doom

Nel modo in cui cade la neve

Copyright © 2022 Adriano Salani Editore s.u.r.l., Milano Published by arrangement with ELKOST International literary agency

Во внутреннем оформлении использована иллюстрация: © Artnata / Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

© Жолудева К., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Говорят, сердце как снег. Своевольное, молчаливое, способное растаять даже от слабого тепла. Там, откуда я приехала, все так думают. Вы услышите это от стариков, маленьких детей и тех, кто поднимает тосты за счастье. Якобы у каждого из нас сердце из снега, потому что чистота чувств делает его мягким и непорочным.

Я в это никогда не верила. Да, я выросла в северном краю, где все промерзают до костей, но никогда не разделяла это убеждение.

Снег приспосабливается ко всему, он нежный, сглаживает острые углы, покрывает предметы, не причиняя им вреда. Но сердце – нет, сердце требовательное, оно кричит, сжимается и упрямится.

Позже я кое-что поняла, как понимают, что Солнце – звезда, а изумруд всего лишь камень. Я поняла, что неважно, насколько сердца различаются, важно, насколько они похожи. Неважно, что одно горячее, а другое холодное; неважно, что одно протестует, а другое смиряется.

Я перестала выискивать разницу. И лучше бы я этого не поняла и продолжала обманываться.

Однако ничто не обратит время вспять. Ничто не вернет мне то, что я потеряла.

В таком случае, возможно, правда то, что говорят. Может, люди не ошибаются.

Сердце – как снег. С наступлением сумерек оно превращается в комок льда.

– Айви!

Я оторвала взгляд от белой скатерти, и окружающий мир снова был перед моими глазами. Я опять слышала шум разговоров, постукивание столовых приборов о посуду.

Женщина, сидевшая рядом, смотрела на меня со спокойным выражением лица, хотя в мельчайших складочках ее натянутой улыбки я разглядела смущение человека, который скрывает неловкость.

– Все хорошо?

Я сидела, сцепив руки в замок. Салфетка превратилась в клочки в моих бледных пальцах. Я положила их на стол и накрыла ладонью, чтобы больше не теребить.

– Он придет с минуты на минуту, не волнуйся.

А я и не волновалась. Сказать по правде, сейчас меня вообще мало что волновало.

Сопровождающая, которую ко мне приставили, казалось, была обеспокоена моим равнодушием, особенно когда мы зашли в ресторан в аэропорту и я почувствовала неприятный запах кофе и готовой еды. Она посмотрела на меня так, будто мои эмоции были упакованы в чемодан и теперь крутились, забытые, где-то на ленте выдачи багажа.

Я отодвинула стул и встала.

– Ты в туалет? Хорошо, я подожду тебя тут.

Мне хотелось бы сказать, что я рада оказаться здесь, что действительно стоило проделать такой долгий путь ради того, чтобы не быть одной. Теперь в моем сером существовании появился проблеск надежды на то, что начнется новая жизнь. И все же, пока я рассматривала свое отражение в зеркале туалета, вцепившись пальцами в края раковины, меня не покидало ощущение, что передо мной тряпичная кукла, сшитая кое-как из случайных лоскутков.

«Держись, Айви, будь стойкой!»

Я закрыла глаза, и мое дыхание разбилось об стекло. Хотелось уснуть и, может быть, никогда не проснуться, потому что только во сне я находила покой, который, проснувшись, искала в реальности, ставшей для меня далекой вселенной, которой я больше не принадлежала.

Я открыла глаза. Зрачки впились в туманный кружочек, нарисованный моим дыханием. Открыла воду, помыла руки и наконец вышла из туалета.

Проходя мимо столиков, я старалась не обращать внимания на посетителей, которые поворачивали головы, чтобы посмотреть мне вслед.

Я в курсе, что выгляжу необычно, но только небо знает, как я ненавижу, когда на меня глазеют.

Я родилась с удивительно бледной, молочно-белой кожей. Во мне всегда было мало меланина. Пожалуй, только у альбиноса цвет кожи бледнее, чем у меня. Не сказать, что это для меня проблема: я выросла в Доусон-Сити, в Канаде. Там снег идет три четверти года, температура зимой часто опускается до минус тридцати. Тому, кто, как я, жил на границе с Аляской, загар никогда не грозил.

Тем не менее в детстве я страдала от насмешек сверстников. Они говорили, что я похожа на привидение утопленницы, потому что волосы у меня были ярко-белые и тонкие, как паутина, а глаза цвета замерзшего озера.

Может, еще и поэтому я проводила больше времени в лесу, чем в городе. Среди лишайников и елей, которые макушками касались неба, не было любопытных глаз.

Я вернулась к столику и заметила, что моя сопровождающая уже не сидит за столом, а стоит.

– А, вот и ты! – улыбнулась она, увидев меня. – Господин Крейн пришел.

Она отступила в сторону, и я увидела его.

Он был точь-в-точь таким, каким я его помнила: угловатое лицо, каштановые с проседью волосы, короткая ухоженная бородка, доверительный живой взгляд, вокруг глаз морщинки от радости или огорченья.

– Айви!

От его голоса все вдруг сделалось ужасно неправильным. Я не забыла его, он всегда был теплым, почти отеческим, его голос. Однако этот ласковый тон прорвал завесу апатии, отделявшую меня от мира. Я вдруг осознала, что и правда нахожусь в аэропорту и это не кошмарный сон, а реальность.

– Айви, как ты выросла!

Прошло больше двух лет. Иногда, глядя сквозь мутное стекло, я спрашивала себя, когда же увижу его вновь в конце улицы, шагающего в башмаках по дорожной грязи, в красной шерстяной шапке и с вечным свертком в руке, перевязанным бечевкой.

– Привет, Джон!

В его улыбке промелькнула горечь.

Прежде чем я успела отвести взгляд, он подошел ко мне и обнял. Мне в ноздри ударил его запах, и я уловила легкий оттенок табака, который он всегда носил при себе.

– Ох, какой красавицей ты стала, – пробормотал он, пока я неподвижно стояла в кольце его рук, как марионетка, не отвечая на объятия, с помощью которых он, казалось, пытался удержать меня на ногах. – Ты уже совсем взрослая. А я ведь просил тебя не расти.

Джон улыбнулся, а я опустила голову, не в силах ответить на его улыбку.

Я притворилась, что не слышу, как Джон всхлипнул, когда отстранился и погладил меня по голове. Потом он расправил плечи, становясь чуточку более серьезным, и обратился к соцработнице:

– Извините, не представился. Я Джон Крейн, крестный отец Айви.

Мы с папой всегда жили вдвоем.

Незадолго до маминой смерти он уволился с работы, и вместе они переехали в Канаду, в городок Доусон-Сити. Маму я не помнила, потому что была слишком маленькой, когда ее не стало. Папа растил меня один. Он купил коттедж возле леса и посвятил себя мне и природе.