Конструктор живых систем (СИ) - Птица Алексей - Страница 8

— Неприятно было с тобой познакомиться.

Я фыркнул и отвернулся, уставившись в окно, но уже давно наступил вечер, и за стеклом виднелась только непроглядная тьма. Не интересно смотреть. Я почувствовал, что проголодался, но в вагон-ресторан идти сегодня я не собирался, там всё дорого, а денег не много, чтобы ужинать в ресторанах каждый день, и я вновь уставился в окно.

Прошёлся кондуктор, зажигая на каждом столике между диванами ночник, а две большие керосиновые лампы, жёстко закреплённые на двух входах в вагон, уже давно горели ровным длинным пламенем. Я знал, что есть вагоны с электричеством, но нам попался один из старых, в котором его ещё нет, как нет и электрического освещения, но скоро будет, непременно, об этом я читал в газете «Изобретатель». Это моя самая любимая газета, жаль, что выходит она лишь раз в две недели и состоит из двух листков, но зато она не дорогая, всего два грошика.

Огни за окном на всём протяжении пути почти не встречались, редко-редко где промелькнёт дежурный фонарь на столбе безвестного полустанка, да вдали мигнёт огонёк далёкого посёлка, где стоят газовые уличные фонари, и всё. Крупных же станций и городов на пути встречалось мало.

Ещё немного посидев, я стал укладываться спать. Посмотрев на меня и, видимо, обидевшись, стал укладываться и Пётр, принявшись снимать пиджак и ботинки. В вагон-ресторан он также не пошёл, но у него имелась с собой еда. Достав её, он стал раскладывать на чистой тряпице в небольшой корзинке, а я отвернулся, сглатывая слюну. Все свои запасы я уже давно съел всухомятку, потому как брал совсем немного.

— Есть хочешь? — вопрос застал меня врасплох, и я растерялся, не зная, что ответить.

— Держи, я один не могу всё съесть, а надо бы за раз. Это биерокс, тевтонские пирожки с мясом и капустой, они вкусные, бери!

— Спасибо! — колебался я недолго, и тут же схватил круглую булочку, которую язык не поворачивался обозвать пирожком. Какой же это пирожок, если она круглая? Биерокс оказался свежим и вкусным, и мы вдвоем быстро умяли их. Захотелось пить, и тут Пётр достал припасённую бутылку молока. Кружка у него оказалась одна, и мы стали пить по очереди.

— Я еду поступать в Павлоградскую инженерно-духовную академию, — прожевав последний биерокс, оповестил я своего щедрого попутчика.

— Правда? И я тоже!

— Правда? — зеркально удивился и я, — вот это удача! А ты на какой факультет?

— А я ещё точно не определился. Мне несколько разных на выбор предложили, я ведь почему сел в Миллерово? Я из колонии сейчас еду, Офенталь называется, у нас там имение небольшое, мы на лето туда приезжали отдохнуть после того, как я закончил Либавскую гимназию. Между прочим, я закончил с отличием, и моя гимназия с инженерным уклоном, — решил под конец прихвастнуть Пётр.

— А у меня есть похвальный лист, и я тоже с отличием свою гимназию окончил, для меня место оставили в инженерно-духовной академии, потому что у меня отец погиб за Отечество, а я даром обладаю, и вообще, — и я осёкся. Больше мне сказать было нечего, а воспоминания об отце каждый раз схватывали моё горло тяжёлым спазмом.

— И я даром обладаю, — отозвался Пётр, не заметив моего состояния, — мне дали возможность поступать на разные факультеты этой же самой академии, вот я и решаю, какой выбрать. Сказали, что по приезду, в течение недели я должен определиться, и меня зачислят на нужный.

— Ааа, — протянул я, — ну, тогда, конечно.

— Ладно, Фёдор, я в туалет и спать.

— Ага, и я тоже буду укладываться.

Пока мы, увлечённые собственным разговором, не обращали ни на что внимания, остальные пассажиры потихоньку укладывались спать, конечно, не раздеваясь, так как никаких перегородок между диванами не имелось, только исключительно высокие спинки.

Женщины отдыхали сидя, снимая с себя лишь головные уборы и обувь. В вагоне их находилось лишь две особы, они располагались в последнем ряду со шторкой: дама и девчонка, что сейчас прилегла на коленях у матери. Свет в вагоне поддерживался теперь с помощью ночников, сделанных из миниатюрных керосиновых ламп, поставленных на очень маленький столик между диванами у окна.

Скинув ботинки и сюртуки, мы разлеглись на постеленных на диваны простынях и уткнулись головами в подушки. Я долго не мог заснуть, ведь в первый раз я ехал так далеко самостоятельно. Помнится, мы ездили на поезде два раза с родителями: один раз переезжали, а другой — на отдых в Ялту, но тогда всё воспринималось по-другому, ведь я был ещё совсем мал.

Мысли в моей голове кружились под мерный стук колёс. Нежданный попутчик уже крепко спал, посапывая в обе дырки, а я всё никак не мог уснуть, невольно прислушиваясь ко всем звукам, как внутри вагона, так и снаружи. Спохватившись, встал и, подкрутив фитиль ночника так, чтобы он горел совсем чуть-чуть, я вновь улёгся на диван и, наконец, умаянный впечатлениями сегодняшнего дня, заснул.

Утро началось с обычной суеты перед крупной станцией, кажется, ожидался Воронеж. Обер-кондуктор, суровый усатый дядька, зычным голосом предупредил всех пассажиров, чтобы те, кому выходить, успели совершить утренний моцион в комнате для омовений.

Весь вагон постепенно просыпался и готовился к новому дню: кто-то собирался выходить, остальные занимались обычными утренними делами. Примерно через час поезд начал притормаживать и, издавая громкие гудки, прибывать к крупной станции, которой, ожидаемо, оказался Воронеж. Здесь выходило много пассажиров, почти полвагона.

— Пошли, погуляем? — предложил Пётр.

— Пойдём, конечно! И мы потянулись к выходу на платформу.

Несмотря на то, что наше знакомство началось с обиды, мы её уже давно забыли и всё утро проболтали, делясь впечатлениями. Пётр хоть и оказался фон-бароном, этого никак не демонстрировал, тем более, что и мой отец выслужил дворянство, и я добьюсь того же, в чём совершенно не сомневаюсь. У каждого есть шанс в нашей империи подняться на ступеньку выше в социальной лестнице, об этом мне всегда говорил отец.

Дождавшись своей очереди на выход, мы чинно вышли на перрон. В своих несколько помятых брюках мы мало походили на воспитанных гимназистов, но нас это не беспокоило, ведь мы не на променаде или выпускном вечере. Вокзал в Воронеже оказался очень большим, и наш Крестопольский вокзал смотрелся всего лишь маленьким уютным зданием по сравнению с этакой громадиной.

Перрон оказался полностью заполнен, все суетились, куда-то спешили, кричали и толкались. Рядом пыхтел паровоз, выпуская из своего нутра клубы белого пара, да суетились носильщики, громко выкрикивая желающих забрать свой багаж и без усилий сопроводить его до городского извозчика или городского же трамвайчика.

— Багаж, кому багаж⁈ Недорого, совсем недорого. Багаж, багаж!

Воздух вокзала оказался отчётливо насыщен тяжёлым запахом сгоревшего угля, густой смазки тормозных колодок и свежего креозота, исходящего от новых шпал. А ещё сквозь него пробивался запах различной снеди, что продавали прямо тут, на перроне, всякие лотошники. Ну, и шум, и гам крупного станционного вокзала, конечно, присутствовал, дополняя запахи.

— Поезд стоит два часа, будем перецеплять вагоны к новому паровозу, далеко не отходить, слышите, юноши⁈ — предупредил нас обер-кондуктор. — Опоздаете, пешком пойдёте, никто вас ждать не станет, — и он смешно пошевелил усами, думая, что это напугает нас.

Я скривил лицо в попытках скрыть улыбку и, кивнув, быстро отвернулся, а Пётр, стоящий рядом, внимательно выслушал кондуктора и, степенно достав серебряные часы-луковицу, отщёлкнул крышку и сказал:

— Мы непременно будем за полчаса в вагоне.

— Будете, куда вы денетесь, молодые люди, — хмыкнул на это кондуктор и отвернулся, сразу же потеряв к нам интерес.

— Пошли, прогуляемся, — предложил Пётр.

— Пошли, — поддержал я нового друга, и мы устремились к главному входу вокзала.

Пройдя по перрону, вошли в здание вокзала, в котором находилась скучающая или, наоборот, суетящаяся и спешащая на выход публика, и вышли через него на привокзальную площадь. Один бы я не рискнул так далеко отходить от поезда, а вдвоём не страшно. Пока мы прогуливались, основная масса пассажиров уже успела уехать, и вокзал наполовину опустел.