Конструктор живых систем (СИ) - Птица Алексей - Страница 15

Организм сжигал все запасы энергии, получаемой от пищи, и мне страшно захотелось есть, я пока держался, но с каждой минутой это становилось всё труднее. Ноги начали подгибаться, в теле образовалась сильная слабость, ещё чуть-чуть, и я мог рухнуть на землю, прервав контакт.

Не знаю, кто заметил моё состояние, но неожиданно меня поддержали крепкие руки, и зычный голос над самым ухом проорал в уже начинающую светлеть ночную мглу.

— Доктор! Мальчику плохо, он не может больше использовать свой дар. Ему нужно продержаться ещё немного, но в таком состоянии он не сможет это сделать.

— А⁈ — прозвучал откуда-то издалека знакомый голос. Несколько долгих секунд обдумывался вопрос, а потом я сразу же услышал ответ.

— У него энергетическое голодание. Срочно найти еду и накормить его, это нужно сделать, как можно быстрее, иначе он потеряет сознание.

Я и вправду стал его терять, ноги подогнулись, крики и плач раненых стал сливаться в один шум, сквозь который пробивалась только одна мысль: «Держать чертёж». Я спасаю людей, как могли бы когда-то спасти моего отца. Эта мысль продолжала биться во мне, несмотря ни на что.

— Дайте ему сахар, а лучше шоколада. Господа, у кого есть шоколад? Срочно помогите мальчику, если он потеряет сознание, мы не сможет вызволить изнутри оставшихся без помощи людей. Срочно! Прошу, у кого есть сахар или шоколад, накормите юношу. Прошу!!!

Голос стал слабеть, я обмяк и, теряя сознание, посмотрел на свой чертёж, он мигнул и…

И… мне в губы ткнулось что-то твёрдое, а громкий, девичий голос произнес.

— Ешь, это вкусно!

Машинально облизав губы, я почувствовал привкус редкого лакомства, что пробовал раза два за всё время. «Шоколад!», — мелькнуло в голове, и помимо своей воли, я грызанул то, что мне предлагали.

Рот сразу же заполнился густой мягкой массой с характерным привкусом. Было очень вкусно, а я люблю сладкое. Больше всего абрикосовое варенье, оно самое вкусное! Моя бабушка живёт в своём доме, в одной из станиц, недалеко от Крестополя, там этих абрикос летом… Не менее вкусным является и варенье из чернослива. Ух, какое оно ароматное! Но шоколад — это вкуснотища непередаваемая! Мысли промелькнули и ушли, я быстро прожевал кусок и принялся есть следующий.

Не знаю, бывает ли, что так быстро усваивается пища, но шоколад, не успев провалиться в желудок и распасться на энергию, уже позволил мне открыть глаза и ожить. Проекция вагона перестала мигать и застыла в воздухе. Да, она основательно потеряла в яркости, но зато не пропала, и ей могли пользоваться все, кто занимался спасением пострадавших. Не только Пётр это делал, но и другие ориентировались по ней.

Открыв глаза, я невольно уставился на того, кто решил накормить меня шоколадом. К моему удивлению, этим человеком оказалась давешняя знакомая. Девушка, что сидела напротив нас со своей матерью в вагоне-ресторане. Если бы я не был настолько истощён, то, наверное, удивился и засмущался, а сейчас у меня просто не хватало на это сил.

— Есть ещё? — прожевав дольку шоколада, спросил я у неё.

— Есть, — подтвердила девушка и, захрустев фольгой, отломила сразу большой кусочек и сунула его мне в руки, причём, сделала это так поспешно, что лакомство чуть было не свалилось на землю.

— Спасибо! — положив рот шоколад, я быстро съел его.

— Готов? — прогудел у меня над головой голос того, кто меня всё это время поддерживал.

— Готов.

— Ты это, не сильно напрягайся, пусть твой рисунок немного повисит в воздухе, и всё, не надо делать его сильнее, уже все разобрались, к тому же, светает, полегши будет.

Говорившим оказался незнакомый мне дядька, намного выше меня ростом, с твёрдыми руками и повадками служилого человека.

— Ну что, полегчало?

— Да, — повернулся я к нему.

— Ну, тогда держись.

— Хорошо.

Я повернулся обратно к девушке, а та, заворожённо смотря на рисунок, протянула мне остаток от плитки шоколада, я взял его, невольно коснувшись её руки. Её кожа оказалась очень нежной и слегка прохладной. Этого оказалось достаточно, чтобы девушка тотчас одёрнула руку и осуждающе посмотрела на меня.

Извиняться показалось глупо, к тому же, я коснулся её совершенно случайно. Тяжело вздохнув, я снова отвернулся к рисунку и, жуя последние дольки шоколадки, стал держать его. По внутренним ощущениям меня могло хватить ещё минут на двадцать-тридцать.

Когда через пару минут я обернулся, девчонки уже нигде не было. Я расстроился. Ведь какое-то время она поддерживала меня не только едой, но и морально, а когда на тебя не смотрят, то и сил меньше почему-то остаётся. Мысль эта мелькнула на какое-то мгновение и ушла, а я продолжал держать чертёж, наблюдая за тем, как выносят раненых из разодранного в хлам вагона.

Через пару минут из вагона вылез Пётр и рухнул возле меня на траву.

— Всё, у меня больше нет сил, и делать мне тоже уже нечего. Всё, что мог, я сделал. Остался только паровоз, но там всё ещё хуже, нам надо восстановить свои силы, или пускай это делают другие. Всё, убирай чертёж.

Я уже держал его из последних сил, а после слов Петра меня как будто выключили. Чертёж мигнул и сразу рассыпался тучами серебристых искр, которые многие увидели в стремительно сереющем воздухе. После того, как я прекратил использование дара, на меня словно навалилась какая-то огромная глыба и придавила к земле.

Не в силах удержаться на ногах, я сел возле Петра, положив голову на руки. Сразу стало легче, только подёргивались от напряжения кончики пальцев, да стучали друг об друга коленки, обтянутые тканью гимназических брюк. На некоторое время я полностью отключился от окружающего мира, пребывая целиком в своём собственном, в котором жил только я и мои мысли. Постепенно становилось легче, внутреннее напряжение отпускало меня, это происходило практически одновременно с рассветом.

Мир постепенно оживал, ночные тени уходили, одновременно обнажая всю неприглядность человеческой трагедии. Первые лучи солнца осветили землю, даря неназойливое тепло, и только сейчас я почувствовал, как холодно было ночью, опять вернулась нервная дрожь от всего пережитого и те мысли и образы, что преследовали меня по время катастрофы. Вернулись, но почти сразу отошли на задний план.

Страшно хотелось есть, шоколад утолил голод только на время, а Пётр и вовсе ничего не ел, хотя, так же, как и я, расходовал свою жизненную и дароносную энергию. Я видел, как ему плохо.

— Хочешь есть?

— Да, очень, — слабо отозвался Пётр и пробормотал что-то по-тевтонски.

— Я сейчас найду и принесу еду.

Графиня Наталья Максимовна Васильева проснулась резко, как от толчка. Её дар предвидения говорил ей о том, что сейчас может случиться что-то очень нехорошее. Она тронула рукой дочь.

— Женевьева! Просыпайся.

— А, что⁈ — заспанная девушка не могла спросонья понять, что произошло.

— Одевайся!

Они ехали в отдельном купе, поэтому могли позволить себе спать в ночных сорочках.

— А что случилось, маман?

— Пока ещё ничего, но скоро случится, не стоит нам появляться на людях в одних ночных сорочках, особенно тебе. Одевайся быстрее! — последнюю фразу графиня почти выкрикнула, потому что почувствовала, что времени осталось совсем немного.

Подавая личный пример, она сама принялась одеваться. Дочь, глядя на неё, не стала мешкать и бросилась натягивать на себя платье.

— Не платье. Быстро найди юбку-брюки и жакет, надень их. Нам придётся провести остаток ночи на улице.

— Ага, — только и сказала девушка и принялась рыться в своих вещах. Найдя искомое, она стала лихорадочно одеваться, и в этот момент вагон вздрогнул и пошёл ходуном. Откуда-то спереди послышался ужасный скрежет, потом стали сталкиваться друг с другом вагоны, отчего дочь свалилась на мать и закричала.

— Что ты кричишь! Ну-ка, соберись, тряпка! Всё самое плохое уже позади.