Тоже Эйнштейн - Бенедикт Мари - Страница 13

Ободренная, я кивнула в знак согласия. Все так же держа друг друга под руку, хотя это становилось все труднее на более людных улицах, мы несколько раз свернули то влево, то вправо и наконец вышли на Рэмиштрассе. Словно по уговору, хотя и не сказав ни слова, мы замедлили шаг и двинулись по бульвару.

Я все крепче сжимала руку Ружицы. Мы приближались к кафе «Метрополь» — любимому заведению герра Эйнштейна. Я не решалась повернуть голову, чтобы посмотреть, не сидит ли он или его друзья за своими излюбленными столиками на улице, и заметила, что Ружица, несмотря на всю свою браваду, тоже не смотрит в ту сторону.

— Фройляйн Марич! Фройляйн Дражич! — услышала я чей-то голос. Я точно знала чей: герра Эйнштейна.

Ружица не замедлила шаг, и я вначале даже не поняла, слышала ли она этот зов. Но потом она тайком бросила на меня взгляд, и я поняла, что она притворяется. Хочет вынудить герра Эйнштейна позвать нас еще раз. У меня не было опыта в таких маневрах, поэтому я последовала примеру Ружицы и продолжала идти. Только когда герр Эйнштейн снова окликнул нас по имени и Ружица оглянулась на его голос, я позволила себе посмотреть в ту же сторону.

Герр Эйнштейн почти бегом пересек бульвар — от кафе «Метрополь» до тротуара, на котором мы стояли.

— Дамы, — воскликнул он, — какой очаровательный сюрприз! Я настаиваю, чтобы вы присоединились ко мне и моим друзьям. У нас бурная дискуссия по поводу опыта Томсона, показавшего, что катодные лучи содержат частицы, называемые электронами, и нам были бы кстати свежие мнения.

Расцепив руки, мы с Ружицей вошли за герром Эйнштейном в кафе. Все столики были плотно оккупированы студентами-мужчинами, и нам пришлось пробираться сквозь толпу к группке из трех человек, втиснувшихся в самый дальний угол. Как он только заметил нас из такой неудобной позиции? Должно быть, смотрел на улицу не отрывая глаз.

Двое мужчин поднялись и встали рядом с герром Эйнштейном, чтобы представиться. Тут я поняла, что один из них мне довольно хорошо знаком — по крайней мере, в лицо я его знала. Это был герр Гроссман, один из моих пяти сокурсников. Не считая приветствий и коротких деловых реплик в аудитории, мы с ним толком никогда не разговаривали. Другой мужчина был тот самый герр Бессо, о котором мне говорил герр Эйнштейн. Темноволосый, улыбчивый, с веселыми искорками в карих глазах.

Мужчины позаимствовали пару свободных стульев у других посетителей кафе и придвинули их к столику — для нас. Когда мы уселись, герр Бессо предложил налить нам кофе и заказать каких-нибудь пирожных.

Мы с Ружицей переглянулись и разразились хохотом при одной только мысли о том, чтобы еще что-то съесть или выпить. Мужчины с недоумением уставились на нас, и пришлось объяснить:

— Мы только что из «Conditorei Schober».

— А-а, — с видом знатока протянул герр Гроссман, — отлично вас понимаю. На прошлой неделе моя мать приехала из Женевы, и мы провели там долгий вечер. После этого я дня два ничего не ел.

Это была самая длинная и самая дружелюбная реплика герра Гроссмана из всех, адресованных мне, с тех самых пор, как мы стали сокурсниками. Впервые я задумалась — а не моя ли это вина, что мы с ним до сих пор не разговаривали?

Мужчины вернулись к обсуждению эксперимента Дж. Дж. Томсона, а мы с Ружицей примолкли. Ситуация была мне в новинку. Стоит ли высказывать свое мнение, размышляла я, или подождать, пока нас спросят? Я боялась, что Гроссман и Бессо примут мою застенчивость за угрюмость или невежество, но и показаться слишком дерзкой тоже не хотелось.

— Что вы об этом думаете, фройляйн Марич? — спросил герр Эйнштейн, как будто услышал мои мысли.

Ободренная приглашением к разговору, я ответила:

— Меня занимает вопрос, не могут ли те частицы, которые герр Томсон обнаружил с помощью своих катодных лучей, стать ключом к пониманию материи?

Мужчины примолкли, и я тут же сжалась. Не наговорила ли я лишнего? Не сказала ли какую-нибудь глупость?

— Хорошо сказано, — заметил герр Бессо.

Герр Гроссман кивнул:

— Совершенно согласен.

Трое мужчин вернулись к дискуссии о существовании атомов, которая, очевидно, началась еще до нашего с Ружицей прихода, и я снова замолчала. Но ненадолго. Теперь, как только в разговоре выдавалась очередная пауза, я вставляла свои замечания. Когда всем стало ясно, что я не уйду в свою раковину, как моллюск, остальные сами стали интересоваться моим мнением. Мы перешли к обсуждению экспериментов, которые проводились тогда в Европе, — в частности, к открытию Вильгельмом Рентгеном рентгеновских лучей. Ружица, хоть я и пыталась вытянуть из нее политологическую точку зрения на этот вопрос, оставалась непривычно молчаливой. Неужели компания герра Эйнштейна и его друзей разочаровала ее? Может быть, она надеялась на более традиционную беседу, на простой обмен светскими любезностями вместо научных споров?

Возможно, для Ружицы это приключение и правда обернулось совсем не тем, на что она рассчитывала, но во мне это приглашение к разговору, и сама дискуссия, и доверие герра Эйнштейна пробудили ощущение жизни, энергии, словно сквозь меня прошли те же электрические токи, что бежали по всему Цюриху. Я старалась не думать о том, что еще может крыться за ободряющими репликами герра Эйнштейна.

— Это ты, Милева? Ты пропустила Моцарта! — услышала я голос Миланы из игрового зала.

О нет! Моцарт! На этой неделе я и так уже дважды пропускала наши музыкальные вечера. Щеки у меня запылали, и теперь уже не только от радостного оживления после встречи в кафе «Метрополь».

Я неслышно шагнула в заднюю комнату, не пытаясь скрыть ни тревогу о том, как меня тут встретят, ни неловкость за свое поведение. Да и зачем скрывать? Я заслужила упреки. Эти девушки одарили меня душевной теплотой, дали мне душевный приют на новом месте, а я даже на встречу не могу прийти вовремя. Что-то другое поманило — и нет меня. Никудышная из меня подруга, что тут скажешь.

Ружица, Милана и Элен сидели вокруг игрового стола, среди пустых чайных чашек и разбросанных где попало инструментов. Музыкальный вечер явно был закончен, а может, и не начинался из-за моего отсутствия — неудивительно, что девушки поглядывали на меня косо. Редкий случай, когда выражение их лиц вполне соответствовало суровости нарядов.

— Без тебя с твоей тамбурицей у нас ничего не ладится, — упрекнула меня Ружица, но я расслышала за ее недовольным тоном ласковое подтрунивание. Ей трудно было меня долго бранить: ведь это она, можно сказать, втянула меня в это посещение кофеен, хотя сама после первого раза отказывалась участвовать в наших дискуссиях. Слишком научных, как она заявила.

— Да, Милева, — подтвердила Милана, — пьеса звучала слабовато. Скучно.

Элен ничего не сказала. Ее молчание было хуже любого открытого осуждения. Словно вспышка молнии перед раскатом грома.

— Где ты была? — спросила Милана.

Я еще не успела ответить, а Элен уже бросила на меня осуждающий взгляд. Очевидно, негодование и неприязнь, зародившиеся в тот первый вечер, когда герр Эйнштейн играл вместе с нами, все еще не угасли. В тот вечер Элен встретила его недовольным: «Кто же так запросто появляется на пороге сокурсницы без приглашения?» Когда Милана и Ружица, несмотря на явное недовольство Элен, пригласили его играть с нами Баха, Элен несколько раз прерывала игру, чтобы раскритиковать его технику. Это было необычно для Элен, всегда такой доброй. То же самое продолжалось и в следующие три раза, когда он без предупреждения или прямого приглашения являлся к нам для вечернего музицирования.

Наконец гром разразился.

— Дай я угадаю. Ты вела научные беседы в кафе «Метрополь». С герром Эйнштейном и его друзьями.

Я не ответила. Элен была права, и девушки это знали. У меня не было оправданий. Что я могла сказать? Как объяснить девушкам, какой восторг я испытываю в кафе «Метрополь»? Какой вывод из этого они сделают о моем отношении к ним, моим подругам? Тем более что я уже не первый раз предпочла герра Эйнштейна и его друзей нашим музыкальным занятиям.