Домохозяйка (ЛП) - МакФадден Фрида - Страница 1

Если я когда-нибудь покину этот дом, то только в наручниках.

Надо было убежать, пока имелся шанс. Я его упустила. Сейчас, когда полицейские уже в доме и обнаружили кое-что там, наверху, обратного пути нет.

Пять минут отделяют меня от того момента, когда мне зачитают права. Не понимаю, почему они до сих пор этого не сделали. Наверное, рассчитывают разговорить меня — а вдруг выболтаю что-то, чего говорить не следовало бы?

Ну-ну, пусть попробуют.

Коп с проседью в черных волосах сидит на диване рядом со мной. Ерзает, удобнее устраивая свое массивное тело на итальянской коже цвета жженки. Интересно, а какой диван у него дома? Уж конечно его цена не выражается пятизначным числом, как у этого. Должно быть, какого-нибудь безвкусного цвета — например, оранжевого, усеян собачьей шерстью и разлезается по швам. Наверняка коп сейчас думает о диване у себя дома и жаждет иметь такой, как тот, на котором сидит.

Хотя, скорее, он думает о трупе на чердаке этого дома.

Он называл мне свое имя раньше, но оно улетучилось из моей головы. Полицейским следовало бы носить ярко-красные таблички со своим именем. Как еще прикажете помнить их имена, когда находишься в глубоком стрессе? Думаю, он детектив.

— Когда вы нашли тело? — спрашивает он.

Я мешкаю, раздумывая, не настал ли подходящий момент, чтобы потребовать адвоката. Вроде бы они обязаны предоставить мне адвоката, нет? Я плохо разбираюсь в процедуре.

— Примерно час назад, — отвечаю.

— Зачем вообще вы отправились наверх?

Я поджимаю губы.

— Я же объясняла — услышала звук.

— И что?

Полицейский наклоняется вперед, широко раскрыв глаза. На подбородке у него топорщится щетина, как будто он не брился сегодня утром. Кончик языка плотоядно облизывает губы. Я не дура, знаю, чтó он хочет от меня услышать.

«Это сделала я. Моя вина. Заберите меня».

Вместо этого я откидываюсь на спинку дивана.

— И всё. Это всё, что я знаю.

На лице полицейского вырисовывается разочарование. Он играет желваками на скулах — по-видимому, раздумывает над уликами, найденными в доме. Оценивает, достаточно ли их, чтобы замкнуть на моих запястьях наручники. Он не уверен. Если бы был уверен, я уже щеголяла бы в браслетах.

— Эй, Коннорс! — раздается голос другого офицера. Я бросаю взгляд на верх лестницы. Там стоит второй полицейский, намного моложе первого — длинные пальцы вцепились в перила, гладкое, без морщин лицо бледно.

— Коннорс, — говорит молодой. — Давай сюда, немедленно. Тебе надо это увидеть. — (Даже отсюда, от подножия лестницы, я вижу, как ходит вверх-вниз его кадык.) — Глазам не поверишь!

— Расскажите мне о себе, Милли.

Нина Уинчестер наклоняется вперед на своем карамельного цвета диване. Ноги ее скрещены, колени едва виднеются из-под шелковой белой юбки. Я не очень хорошо разбираюсь в ценниках и этикетках, но сразу ясно: все, что носит Нина Уинчестер, страшно дорого. Меня так и тянет пощупать ее кремового цвета блузку, но такого рода жест уничтожит все мои шансы на получение работы.

Хотя, если честно, шансов у меня и так нет.

— М-м… — тяну я. Подбирать слова нужно очень аккуратно. Даже после стольких отказов, я все еще надеюсь. — Я выросла в Бруклине. Работала домработницей у многих людей, как значится в моем резюме. — (В моем тщательно отредактированном резюме.) — И я обожаю детей. А еще… — Окидываю взглядом комнату — нет ли где собачьей жевалки или кошачьего лотка. — Еще люблю животных, — говорю я с полувопросительной интонацией.

В объявлении о вакансии про домашних питомцев ничего не говорилось. Но лучше подстраховаться. Любителей животных ценят все.

— Бруклин! — просияв, говорит миссис Уинчестер. — Я тоже выросла в Бруклине. Мы практически соседи!

— Точно! — подтверждаю я, хотя ничто не может быть так далеко от истины. В Бруклине полно закрытых районов, за крохотный таунхаус в которых тебе пришлось бы заплатить чертову уйму денег. Я выросла не там. Между мной и Ниной Уинчестер не может быть ничего общего, но если ей хочется верить, будто мы соседи, я с удовольствием соглашусь.

Миссис Уинчестер закладывает прядку сияющих золотых волос за ухо. Модное каре длиной до нижней скулы маскирует ее двойной подбородок. Женщине хорошо за тридцать, и с другой прической и в другой одежде она выглядела бы весьма заурядно. Однако она употребила свое немалое состояние на то, чтобы извлечь максимальную выгоду из данного ей природой. Не стану утверждать, что не уважаю ее за это.

Что касается моей внешности, то я пошла в прямо противоположном направлении. Я лет на десять, а то и больше, моложе сидящей напротив женщины, но не хочу, чтобы она почувствовала, будто я представляю собой угрозу для нее. Поэтому, идя на интервью, я вырядилась в длинную, тяжелую шерстяную юбку, которую купила в секонд-хэнде, и полиэстеровую белую блузку с пышными рукавами. Мои светло-шатеновые волосы стянуты на затылке в строгий пучок. Я даже раскошелилась на пару огромных, совершенно мне не нужных черепаховых очков, которые и водрузила на нос. Выгляжу профессионально и очень непривлекательно.

— Так вот, — произносит она, — работа будет заключаться по большей части в уборке и легкой готовке, если вы это умеете. Вы хорошо готовите, Милли?

— Да, мэм. — Мои навыки по части кулинарии — единственное в резюме, что не является враньем. — Я отличная повариха.

Ее блекло-голубые глаза загораются.

— Это чудесно! По правде сказать, хорошая домашняя еда у нас редкий гость. — Она хихикает. — Времени, знаете ли, не хватает.

Я проглатываю готовое вырваться едкое замечание. Нина Уинчестер не работает, у нее только один ребенок, который целый день в школе, она нанимает работницу, чтобы та наводила в доме порядок. Я даже видела в огромном переднем дворе садовника, которых нынче называют «ландшафтными дизайнерами». И у нее нет времени, чтобы приготовить своей маленькой семье обед?

Я не должна осуждать ее. Ведь я ничего не знаю о ее жизни. Из того, что она богата, еще не следует, что она избалованная и испорченная.

Но готова поставить сто долларов, если бы они у меня были, что Нина Уинчестер избалована и испорчена до последней степени.

— И нам еще иногда понадобится помощь с Сесилией, — говорит она. — Отвезти на вечерние занятия или к друзьям, все такое. У вас же есть машина, правда?

Я едва удерживаюсь, чтобы не расхохотаться. О да, у меня есть машина — на нынешний момент это всё, что у меня есть. Вон он, мой десятилетний «ниссан» — воняет на всю улицу перед ее домом. В этой самой машине я и живу. В багажнике все мое имущество. Последний месяц я спала на заднем сиденье.

После месяца жизни в автомобиле начинаешь особо ценить маленькие будничные радости: туалет, умывальник. Возможность вытянуть ноги, когда спишь. Особенно мне не хватает последнего.

— Да, у меня есть машина, — подтверждаю я.

— Превосходно! — Миссис Уинчестер хлопает в ладоши. — Я снабжу вас сиденьем для Сесилии, конечно. Ей достаточно только специальной подушки, она еще не доросла, чтобы ездить в машине без нее. Академия педиатрии рекомендует…

Пока Нина Уинчестер разглагольствует о строгих требованиях к весу и росту ребенка, достаточным для поездки без детского сиденья, я улучаю момент, чтобы осмотреть гостиную. Мебель здесь ультрамодерновая, у телевизора самый большой экран, какой я когда-либо видела. Он, конечно, высокого разрешения, а громкоговорители размещены по всей комнате для оптимально объемного звучания. В углу — настоящий камин, его полка уставлена фотографиями семьи Уинчестеров во всех уголках мира — видимо, они любят путешествовать. Поднимаю глаза к потолку невообразимой высоты, залитому светом роскошной люстры.