Пятьдесят на пятьдесят - Кавана Стив - Страница 20

Кейт покачала головой.

– Если ты собираешься и дальше заниматься этим делом, то будь больше похожа на Скотта. Мы с ним сейчас возвращаемся в офис, а тебе я предлагаю воспользоваться остатком утра, чтобы хорошенько подумать. Никакой самодеятельности, Кейт. Приходи после обеда, подготовленная, настроив голову на игру. Если ты не готова к этому, то, пожалуй, тебе стоит сменить отдел. Уоллесу постоянно нужен младший юридический персонал для оформления завещаний. Пошли, Скотт, – поедем на моей машине.

На этом оба ушли. Кейт начинала уже привыкать к чему-то подобному, и чувство пустоты в груди лишь росло. Она хотела пользоваться успехом у Леви. Он был и вправду хорошим адвокатом. И ее начальником. Он мог бы сделать ей отличную карьеру. А еще хотел переспать с ней. В этом Кейт была совершенно уверена. И чем больше отвергала его ухаживания, тем более агрессивным становилось его отношение к ней. В первый же месяц работы под его началом Леви предложил подбросить ее домой, и она почувствовала, что у нее нет иного выбора, кроме как согласиться. Он ведь ее босс. В машине, возле ее дома, Леви завел с ней неловкий разговор.

– Красивое здание, – заметил он.

– В прошлом году его чуть не снесли, – сказала Кейт.

– Да ну? А так никогда не скажешь. Оно выглядит таким… историческим, – продолжал он, изо всех сил пытаясь выдумать какой-нибудь комплимент в адрес громоздящегося перед ними обшарпанного монстра. – Я жил примерно в таком же доме, когда только переехал в этот город. В этой округе все квартиры примерно одинаковы. Было бы здорово взглянуть, вспомнить юность, – добавил Леви, улыбаясь своими маленькими черными глазками.

– Простите, Тео, но у меня там полный бардак. Я не могу принимать гостей в неубранной квартире, – ответила Кейт, хватаясь за ручку дверцы.

– Не стоит смущаться. Мы же знаем друг друга. Мы ведь коллеги. Пожалуй, нам стоит получше узнать друг друга…

Кейт наконец дернула за ручку, быстро выбралась из машины, обернулась и сказала:

– Спасибо, что подвезли. – И тут же захлопнула дверцу. А потом закинула сумку на плечо и как можно быстрей двинулась к зданию, прислушиваясь к звуку мотора у себя за спиной и страстно желая, чтобы Леви наконец прибавил газу и свалил от нее подальше. Однако единственным звуком у нее в ушах было биение ее собственного сердца и тихое пофыркивание машины Леви, которая неподвижно стояла на прежнем месте.

Она буквально спиной чувствовала на себе его взгляд.

С того самого дня Кейт стала брать с собой на работу кроссовки. В конце рабочего дня, когда Леви собирался ехать домой, она сидела за своим столом, сжав плечи и застыв от страха.

– Ты слишком много работаешь. Пошли, я подброшу тебя домой. Мы могли бы даже перекусить по дороге. Любишь суши? Погоди-ка, что за дурацкий вопрос?.. Ну кто же не любит суши? Я знаю отличное местечко на…

– Нет, всё в порядке, Тео. Спасибо, но я прихватила с собой спортивную форму. Домой я побегу. В нынешние дни трудно найти время, чтобы поддерживать себя в форме, – отозвалась Кейт, достав из спортивной сумки кроссовки и воздев их над головой в доказательства своих намерений.

– Тебе это ни чему. По-моему, ты и так в отличной форме, – сказал он.

От этих слов ее едва не стошнило.

Иногда Леви проявлял настойчивость, выдвигая подобные предложения по два-три раза за вечер. Не хочет ли она чего-нибудь выпить или поужинать? Или объявлял, что купил через интернет билеты на какое-нибудь бродвейское шоу, или снял на сутки номер в «Четырех сезонах» – не хочет ли она составить ему компанию?

Кейт отказывалась. Каждый раз. Казалось, это не имело абсолютно никакого значения. Он клал руку ей на плечо, как бы ненароком касаясь пальцами шеи, а затем вздыхал и уходил. Каждый вечер, когда он скрывался за дверями лифта, Кейт вздрагивала от облегчения, расправляла плечи и чувствовала, как наконец спадает охватившее ее напряжение.

На совещаниях Леви частенько устраивался рядом с ней, и его рука похлопывала ее по коленке или бедру, когда он представлял ее кому-нибудь из клиентов или адвокатов противоположной стороны. Это было неприятно. Он словно предъявлял на нее права – делал ее своей собственностью.

Каждый вечер сразу по возвращении домой Кейт принимала душ, и вовсе не потому, что вспотела после пробежки – она никогда не добиралась домой бегом. Вся эта чепуха касательно поддержания себя в форме была лишь отмазкой. Она мылась, чтобы избавиться от его запаха, от того мерзостного ощущения, которое испытывала, когда он прикасался к ней. Это уже начинало сказываться на ее здоровье.

В последнее время у Кейт часто болела голова. Она знала, что все это из-за стресса. Причем вызываемого не какими-то заморочками на работе, а ее собственным боссом. Хуже всего приходилось по пятницам, когда она относила папки с делами в его машину, а он стоял в лифте у нее за спиной, мысленно раздевая ее, и сердце у Кейт гулко колотилось в груди, когда она ждала, что он сделает какое-нибудь движение или прикоснется к ней.

Чем больше Кейт избегала встречаться с Леви с глазу на глаз и придумывала всякие отговорки, почему она якобы не может поужинать с ним, тем более заметным становилось его раздражение. Он регулярно критиковал ее работу под маркой «обратной связи и наставничества», и Кейт не могла не заметить, что чем больше она отвергала его ухаживания, тем более ядовитой становилась критика.

Она даже подумывала о том, чтобы подать жалобу, но у нее никогда не возникало ощущения, что он пересек черту, необходимую для обвинений в домогательстве – сколько бы Кейт ни перечитывала внутрикорпоративный документ, излагающий политику защиты от домогательств и выложенный во внутренней сети фирмы. Иногда Леви был довольно близок к тому, чтобы переступить эту черту, и Кейт знала, что всего одного подобного случая недостаточно – требовалось доказать, что они происходят систематически, хотя как, черт возьми, она могла это сделать, когда большинство подобных инцидентов происходили только тогда, когда поблизости не наблюдалось ни одного свидетеля? Это были бы всего лишь слова Кейт против слов Леви. А кроме того, младшие сотрудники, рискнувшие подать жалобу на кого-нибудь из партнеров фирмы, частенько оказывались на улице, причем без всяких рекомендаций, что практически ставило крест на любых попытках впоследствии найти работу по специальности. Кейт такого не хотелось. Она слишком уж многим пожертвовала, чтобы попасть сюда.

Пока Леви и Скотт уходили от Кейт по Хоган-плейс, упрек Леви по-прежнему продолжал звучать у нее в ушах. Немного постояв, она направилась в противоположную сторону, намереваясь вернуться домой – пусть даже короче было бы двинуться вслед за ненавистными коллегами. Приметив первый же узенький переулок, быстро нырнула в его спасительную тень. Слез не было, но ей хотелось расплакаться. Трепет в груди, вскоре превратившийся в спазм, пресекший дыхание, так и не пройдет, если не открыть некий предохранительный клапан и не выпустить все это наружу. Поплакать иногда полезно. Кейт знала это, прочтя немало книг по самопомощи, но устроена была по-другому. Она не могла плакать. Больше не могла – по крайней мере, с того дня. Клапан был плотно закрыт и законтрен, удерживая все эти бурлящие эмоции внутри. Хотя одна мысль немного успокоила ее. Пульс поутих, а дыхание замедлилось и стало более глубоким.

Ей захотелось домой. Но только не в свою квартиру. Домой.

Сорок пять минут спустя Кейт сошла в Эджуотере с парома, на который села в Мидтауне, оказавшись в другом штате – Нью-Джерси. Здесь в девятилетнем возрасте она играла на заброшенной фабрике «Келлог» со своей подругой детства, Мелиссой Блок. Теперь фабрика исчезла, а на ее месте раскинулась современная яхтенная марина. Время не стоит на месте: большинство промышленных предприятий уступили место дорогим прибрежным кондоминиумам, и Эджуотер превратился в нечто вроде модного Золотого побережья[11]. По крайней мере, частично. Протянувшаяся параллельно берегу Гудзона улица под названием Ривер-роуд отделяла дорогие прибрежные кварталы от всего остального города – сразу за ней, на холмах, недвижимость стоила как минимум вдвое дешевле. Выйдя из паромного терминала и перейдя дорогу, Кейт направилась в восточную часть городка. Миновав несколько риелторских контор, в конце квартала свернула направо на Гудзон-авеню и принялась одолевать крутой подъем к улочке Аделаида-плейс и дому своего отца.