На темной и светлой стороне - Антонова Наталия - Страница 1

Уютный детектив

© Антонова Н.Н., 2025

© Оформление.  ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Весна встала на цыпочки, взмахнула зелёными рукавами, дотянулась до самого неба и тихонечко потянула за золотой солнечный лучик. Солнце проснулось, выбралось из уютной колыбели, взбитых пуховых облаков, сладко потянулось и с любовью глянуло на землю, совсем недавно сбросившую пушистую снежную шубку. Теперь она лежала, трогательно смуглая, совсем нагая, и смотрела на солнце влюблёнными глазами.

– Здравствуй, солнце! – сказала Земля.

Солнце радостно улыбнулось ей в ответ:

– Здравствуй, Земля! – И тотчас брызнули с небес золотые искры, которые, упав на землю, затерялись на миг в траве-мураве, чтобы чуть позже обратиться в ярко-жёлтые цветы и раззолотить всё вокруг.

– Одуванчики! – радостно воскликнула маленькая девочка с большим голубым бантом.

И заулыбались спешившие по своим делам прохожие, почувствовав, как мгновенно улучшилось их настроение, то ли от солнечного света, то ли от восторженного детского возгласа, то ли от россыпи одуванчиков в траве, которые напомнили им об их собственном таком далёком детстве…

Хотя, может быть, детство никуда и не уходило? Просто спряталось в одном из потаённых уголков души и сладко заснуло, чтобы время от времени неожиданно просыпаться, выскальзывать наружу и заставлять нас вести себя неразумно с точки зрения строгого здравого смысла, веселиться без удержу и даже шалить.

Кому из нас не доводилось слышать обращённые в наш адрес слова: «Ты ведёшь себя как ребёнок!» А что? Разве так уж плохо хранить в укромном уголке души солнечные отсветы своего детства?

И, может быть, был прав французский писатель Альфонс Доде, когда говорил: «Начальные впечатления, впечатления детских лет – почти единственное, что запечатлевается у нас на всю жизнь. В пятнадцать, самое большее – в двадцать лет, оттиски готовы. Всё остальное – повторные оттиски первого впечатления».

В это прекрасное утро Антонина Петровна Турчининова вдруг осознала, что ей до ужаса надоело таскаться и в жару, и в холод, и в слякоть, и даже в такую чудесную погоду, как сегодня, на постылую работу. Ей только что исполнилось 57 лет. И пока она ещё не превратилась в дряхлую старуху, ей страстно захотелось пожить для себя. Пожить на полную катушку!

И она в тот же день написала заявление об уходе на заслуженный отдых.

Начальство схватилось за голову, забегало по кабинету, ища пятый угол, но не нашло его и плюхнулось со вздохом обратно на свой начальственный стул, водрузило на нос очки и спросило:

– Антонина Петровна! Что это на вас нашло?

– Озарение! – радостно улыбаясь, сообщила Антонина.

Начальство нахмурилось, свело брови на переносице.

– А о коллегах вы подумали? – спросило сурово.

Антонина беззаботно пожала плечами.

– А обо мне, грешном?! – возопило начальство.

– О себе вы сами хорошо заботитесь, Анатолий Дмитриевич, – ответила женщина.

– Вы меня без ножа режете! Конец квартала!

– Середина, – беззаботно поправила начальство Антонина.

– Вы это точно решили? – упавшим голосом спросило начальство.

– Окончательно и бесповоротно!

– Может, вы ещё передумаете, Тонечка, – с умоляющей ноткой в голосе кротко проговорило начальство и беспомощно улыбнулось.

– Подписывайте, Анатолий Дмитриевич! Не тяните резину, – решительно сказала Антонина.

– Всё с вами понятно! Казнить! Нельзя помиловать! – Начальство рубануло воздух ребром ладони.

– Меня? – весело рассмеялась Антонина.

– Кабы вас, – с нескрываемым сожалением вырвалось у визави.

Начальство долго на ощупь искало на своём огромном столе ручку, потом подписывало заявление с таким кряхтеньем, словно одно тащило баржу по Волге, заменив в одночасье всех бурлаков с картины Репина.

Потом начальство долго укоризненно качало головой и под конец посмотрело на сияющую Антонину, как Ленин в своё время смотрел на буржуазию или как мышь на крупу. Кому как больше нравится. И махнуло рукой, отпуская на свободу сотрудницу, которую не смогло удержать.

Хотя, по логике вещей, надо было так смотреть на своё начальство Антонине, наконец-то освободившейся от его пут.

Как хотелось ей напомнить неуважаемому Анатолию Дмитриевичу о том, что он, глубоко наплевав на Трудовой кодекс, заставляет своих сотрудников ишачить на него по шесть дней в неделю и не менее семи-восьми месяцев в году по десять-одиннадцать часов в день. В остальные месяцы рабочий день длился девять часов. Хотя ещё несколько лет назад экс-глава правительства заикался о четырёхдневной рабочей неделе. Где она, эта неделя? Ау!

Никто не думает о том, что люди практически всю свою жизнь проводят на работе. Когда им отдыхать? Наслаждаться жизнью? Им даже детей некогда воспитывать, и растут они сами по себе, как попавшие под опалу нежные одуванчики лекарственные.

«Да ну их всех, этих эксплуататоров», – подумала Антонина, но ничего говорить начальству не стала, тем более что Анатолий Дмитриевич был из категории новых хозяев жизни, и ему и Трудовой кодекс, и жалобы работников были как об стенку горох. Или, как говорила её покойная бабушка: «Писай ему в глаза, скажет, божья роса».

Так что, подхватив подписанное заявление, Антонина просто выпорхнула из кабинета начальства, оставив его сидеть с постной физиономией.

Ради справедливости стоит признать, что сокрушался Анатолий Дмитриевич Кузякин не зря. Антонина Петровна Турчининова была ценным работником, и именно благодаря её уму, упорству и умению ладить с людьми фирма ежегодно, как не раз признавался Анатолий Дмитриевич, заключала немалое количество договоров. Деньги текли в карман Кузякина полноводной рекой. Но этот факт мало отражался на благосостоянии сотрудников фирмы.

Весть о том, что Антонина Турчининова увольняется, мгновенно облетела все отделы. Одни коллеги бросали на неё завистливые взоры, другие радовались за неё, а третьи надеялись занять освободившееся после неё место.

Антонине теперь всё это было до лампочки. Она даже прощальной вечеринки устраивать не стала. Не было у неё лишних денег, чтобы выбрасывать их на ветер.

«Для всех хорошей никогда не будешь», – благоразумно рассудила Антонина.

С теми же, кто её уважал, она и без вечеринки осталась в дружеских отношениях.

Так и началась вольная жизнь Антонины Петровны Турчаниновой.

Уже в самые первые дни после своего выхода на пенсию она почувствовала себя свободной и счастливой, точно птица, вырвавшаяся из клетки, в которой провела долгие годы.

За окном продолжал бушевать май, возомнивший себя летним месяцем. Краткий миг ночной прохлады, опоённый ароматами цветущих садов, уже с утра сменялся совсем не весенним зноем. Солнце, едва проснувшись, осушало выпавшую за ночь росу с травинок и цветов и отражалось всей полнотой своего сиянья в фонтанах, прудах и озёрах. Живность пряталась в тень и в траву. Только люди радовались раннему теплу и спешили на Волгу.

Антонина же и не заметила, как пролетела вторая половина мая, только его зелёный хвостик весело махнул ей на прощание.

– Как летит время! – ахнула Тоня и бросилась нагонять упущённое.

Она гуляла по утрам в парке и наслаждалась пением птиц и сладостным ворчанием лягушек в пруду недалеко от дома, днём бегала по выставкам и посещала музеи, коих в городе было огромное количество и в которых она, кажется, не была сто лет, а по вечерам встречалась с подругами. Они сидели в кафе прямо на улице и смаковали крохотные пирожные, отпивали по глотку кофе из стаканчиков. Потом, как в молодости, гуляли по берёзовой аллее и смотрели на бабушек, сидящих на скамеечке. То одна, то другая подруга, озорно подначивая, толкала Антонину в бок: