Совсем другая сторона - Галина Мария Семеновна - Страница 9

• Предыдущая
• 9/28
• Следующая

Разбудил меня Хаарт. Он принес пресную лепешку и отвар из трав, который тут у них безуспешно притворялся чаем. Пока я расправлялась со всем этим добром, он, сидя на краю постели, расшнуровывал сапоги.

— Почему они все на меня так уставились? — поинтересовалась я.

— Здесь редко бывают женщины, — пояснил Хаарт — это не в обычае.

— А что тут тогда делают женщины? Дома сидят?

— В основном, да. Я бы тебя оставил, но дом стоит на отшибе. А вокруг неспокойно.

— Из-за чего, из-за Кочевья?

— Нет, — ответил Хаарт. — Из-за банд с той стороны. И, кстати, никогда на людях не вступай первая в разговор.

— Это тоже не принято?

— Да.

— А у нас не так.

— У вас все друг друга перестреляли, — возразил он. — Там сейчас такое делается… Я думаю, потому и Проход закрылся.

Значит там смертоубийство. Что ж, к тому шло… Никаких угрызений по поводу того, что они занимаются этим без моего участия, у меня не было. Я попала в другой мир, я все равно. что мертва. Там холод и голод, и беспредел, и войска в оцеплении. Но дело не этом…

— Кто закрыл Проход? Как это получилось, что через него больше нельзя пройти, я хочу сказать?

Я уже пыталась задать этот вопрос и, примерно, с тем же результатом.

Хаарт пожал плечами.

— Не знаю. Но если Проход закрыт, значит, его кто-то закрыл, верно? А может, он и сам как-то закрылся.

— Послушай, это же не просто дырка какая-нибудь. Это что-то, связанное с огромной энергией… поля какие-то. — Я и сама не понимала, что оно такое, поэтому звучало все это как-то неубедительно. — Чтобы открывать или закрывать такие штуки, нужно иметь очень высокий технический уровень. И огромные мощности. И, потом, леммы… Они не сказали, что Проход закрылся. Они сказали, что он закрыт. А это разные вещи — правда?

— Я примерно представляю себе, о чем ты говоришь, — сказал Хаарт, — но я, правда, не знаю. Может быть…

— Что?

— Нет. Ничего.

Было ясно, что больше от него ничего не добиться. Может, попробовать по-другому?

— Послушай, а зачем тут радиоприемник? Я видела на рынке. Что тут слушать? Значит, тут кто-то что-то передает?

— Ну, конечно, кто-то передает, — раздраженно ответил Хаарт, он уже явно начинал злиться, — я сам передаю. У меня наверху передатчик стоит. Мало ли что может случиться, Кочевье может свернуть с тропы — такое иногда бывает, или эти твои бандиты нападут. Да все, что угодно. Я же тебе говорил, старайся задавать поменьше вопросов. Почему ты все время задаешь какие-то бессмысленные вопросы?

Видимо, женщине не к лицу задавать вопросы, равно как и вступать первой в разговор. Это дурной тон. Но дело не в том, что я нарушаю какие-то обычаи, у меня сильное подозрение, что Хаарт стерпит, если я только не опозорю его на людях. Дело в том, что тут, вообще, похоже, никто не задает вопросы. То ли им просто не приходит в голову задуматься над устройством этого мира, то ли здесь, как и во всяком другом приличном обществе, существуют свои запретные темы — есть вещи, о которых не принято говорить. Все о них знают, все молчат. Причины в таких случаях могут быть самые разные, но результат всегда один и тот же. Но если молчат люди, тогда, может, скажет кто-нибудь другой? Леммы? Они-то явно что-то знают. В конце концов, это была именно их новость. Они вообще много чего знают, эти леммы, раз умеют читать мысли. Я и сама не понимала, почему они произвели на меня такое впечатление, эти существа. Может потому, что не казались карикатурным подобием людей, как те же сульпы. Это было нечто, чему у нас не было никаких аналогий. Они ничем не напоминали нас, они не были людьми, но из под этих хрупких, нечеловечески гибких пальцев выходили изделия удивительной красоты и формы. Странно — а ведь на рынке я не видела ни одной людской поделки, ни одной безделушки — ну, вроде тех дурацких ковриков с лебедями и русалками, которых полным-полно на наших базарах. Все вещи добротные, даже красивые, но все функциональное, ничего просто так… для красоты… для удовольствия…

Утром, когда мы собирались, я молчала, как зарезанная — надеюсь, Хаарт был доволен.

Опять же, никуда мы с утра не поехали, а вновь отправились бродить по базару. Рыночная площадь довольно быстро наполнялась народом, хотя, самое оживленное время, видимо, приходилось на полдень.

— Нам надо купить муку, — сказал Хаарт, — и соли.

И нырнул в эту толпу.

Я пробиралась за ним. В голову мне закралось нехорошее подозрение, что, раз тут женщина не может слова молвить, как у нас на Востоке, то и тяжести тоже положено таскать ей. А мужчина должен идти впереди и отмахиваться кинжалом.

И тут я впервые увидела конченного.

Он сидел на земле — может, он и мог передвигаться без посторонней помощи, но это должно было стоить ему огромных усилий — расплывшаяся, бесформенная туша, настолько, что руки и ноги у него походили на чудовищные ласты.

Я отвела в сторону взгляд, как обычно делаешь, когда сталкиваешься с каким-нибудь уродством или увечьем, и уже хотела пройти мимо, но тут он меня окликнул:

— Эй!

Я вздрогнула и обернулась.

— Привет, — сказал он.

Он говорил на языке той стороны.

— Ты ведь оттуда, верно? — сказал он. — повезло тебе. Вовремя ты оттуда убралась. Там сейчас, знаешь, что творится?

— Может, не везде, не во всем мире, я хочу сказать… — Я все еще старалась не смотреть на него.

— В Европе — точно. Послушай, а ведь я тебя знаю. И отца твоего помню. Я еще на лекции к нему ходил и в экспедиции с ним пару раз ездил, не помню как его фамилия.

Я помнила, как его фамилия, этого человека — каким-то образом я узнала его. Звали его Ян и, когда я его последний раз видела, он был нормальным стройным парнем. Лет пять назад это было, а потом он куда-то делся. Тогда многие куда-то девались, все носились по свету, как безумные, в предчувствии грядущих катаклизмов…

Хаарт окликнул меня из толпы и я была рада этому. Под насмешливым взглядом человека с той стороны я попятилась, потом повернулась и кинулась бежать.

Хаарт уже грузил мешки на телегу. Видимо, насчет тяжестей я напрасно беспокоилась.

— Ну, что опять? — спросил он.

— Там сидит человек… он выглядит очень страшно.

— А, — сказал Хаарт, — это, наверное, конченный.

— Что это значит?

— Болезнь.

— Заразная?

— Нет. Не думаю. — Он забросил последний мешок на телегу и кивком велел мне садиться, — во всяком случае ты можешь не волноваться.

— Я… почему?

— Потому, что женщины ей не болеют.

Хоть в чем-то здесь женщинам повезло. Но все равно, неприятная штука.

— Я его знаю. Он с той стороны.

— Ну и что? Люди с той стороны чаще всего и заболевают. И довольно быстро.

Вообще-то, так оно и должно быть. Если предположить, что у местных есть иммунитет. А женщины не болеют потому, что она, болезнь эта, как-то связана с у-хромосомой… Но все это были малоприятные мысли и я быстро их оставила.

Я и не заметила, как мы выехали из города — несколько десятков метров, и перед тобой слева и справа переливается травой равнина, шум базарной площади остался за спиной, он все затихал, затихал, затих и мы снова оказались одни в мире. Казалось, Хаарту и было легче одному, чем с людьми, он сразу как-то расслабился, словно что-то там выталкивало его из толпы или он не принимал их, не знаю. Вообще, не знаю, насколько тесно тут люди между собой общаются — даже из того, что мимоходом сказал мне Хаарт, было понятно, что отношения тут строго регламентированы… того нельзя, этого нельзя… Но до чего они спокойнее наших… ни одной драки за весь базарный день.

Я все еще размышляла над этим, больше по инерции, убаюканная мерной тряской телеги, как вдруг лошадь резко остановилась. Хаарт бросил поводья и спрыгнул на землю.

— Эй, что там?

— Погляди.

Я посмотрела в том направлении, куда он показывал и, поначалу, ничего не увидела. Потом… Высокая, по пояс, трава в том месте колыхалась как-то иначе. Хаарт уже бежал туда, разрывая перепутанные стебли. Я видела, как он наклонился, пропал из виду, потом появился вновь и крикнул:

• Предыдущая
• 9/28
• Следующая