Старый, но крепкий 2 (СИ) - Крынов Макс - Страница 7

Условия там ужасные. Я видел, как одной женщине пытались вправить вывихнутую руку без всяких мазей или бинтов. Просто молитвы и голые руки. Мужик с гниющей раной на ноге лежал в углу и ждал ампутации или смерти — смотря что наступит раньше.

Если оставить им зелья, жрицы наверняка возьмут их и используют на пациентах. Они не станут задавать вопросов и скорее всего не станут доносить о ком-то, кто ночью оставил бочонок на крыльце.

Конечно, есть риск. Если слухи все же разлетятся, если кто-то начнет искать источник этих зелий, это плохо кончится для меня. В тех же деревнях наверняка есть свои травницы и травники, которые знают свое дело и могут варить простые отвары для лечения ран или простых болезней. Но в деревне никто своего сдавать не будет — в деревне рукастый зельевар сродни золоту. Сможет и тебя спасти, и твою семью, если вдруг прихватит кровавый понос, или духовный зверь распорет ногу. Влиятельные Дома для деревенских — что-то непонятное и далекое, а свои люди — рядом, они защищают тебя, ты помогаешь им. А вот если кто-то из горожан поймет, что я варю зелья дома на печке, проблемы неизбежны, тут за десяток медяков люди готовы донести Дому Крайслеров.

Значит, нужно быть осторожным. Или вовсе не вмешиваться. Сидеть себе тихо, варить зелья в кастрюльках, а сваренное делить между собой и матерью. Пока никакого выбора не стоит: у меня всего два кувшина: кувшин с зельем, кувшин с чаем, и оба для меня.

За следующие три часа я успел потренироваться, выпить еще кружку чая и кружку настоя. И теперь, готовя ужин, размышлял над простой вещью, о которой стоило подумать раньше.

Что мешает мне раскрыть матери рецепты? Владеющий уникальными рецептами повар заработает всяко больше, чем прачка.

Дверь в нашу крохотную квартиру открылась с тихим скрипом. Я убрал с печки шкворчащую сковороду, обернулся.

На пороге стояла мама: усталая, замученная.

— О, ты приготовил ужин, — слабо улыбнулась она.

— Да. Давай поедим, а потом я расскажу тебе кое-что важное.

Она садится за стол напротив меня, подперев подбородок рукой. Пока я раскладываю еду по тарелкам, спрашивает:

— Надеюсь, у тебя все хорошо?

— Да. Эти новости не касаются меня. Скажем так: та табличка дала мне кое-какую информацию, которую мы можем использовать. Как ты относишься к готовке?

— Ты хочешь, чтобы я занялась готовкой, — угадала мать. — У тебя есть какие-то особые рецепты? Или способы приготовления пищи? Или ты предложишь открыть столовую?

Прозорливость матери меня удивляет.

— Рецепты. У меня есть варианты блюд, умея готовить которые, ты сможешь устроиться на любую кухню или даже сама продавать кушаньяна улице с лотка. Люди будут стоять в очереди за твоими блюдами!

Её брови слегка поднимаются. Она пожимает плечами и спокойно говорит:

— Это не сработает.

Ничего, я ожидал скептицизма. Не так просто кого-то убедить, что твой стартап ждет успех.

— Сработает! — горячо возражаю я. — Мама, я знаю это! Давай хотя бы попробуем? Я думаю, что быть кухаркой гораздо лучше, проще и выгоднее, чем стирать бельё.

Она грустно улыбается и повторяет:

— Китт. У нас ничего не получится. Ни ты, ни я не сможем устроиться поварами или торговать едой с лотка.

— Почему? — мой голос звучит громче, чем я хотел. Перевожу дух и спрашиваю спокойно. — Почему ты так уверена? Давай хотя бы попробуем!

— Потому что я пробовала стать поваром. Ты думаешь, я не пыталась найти другую работу? Именно я научила тебя и Самира писать и считать. Я училась вести дела твоего дедушки и могу сказать, что считать я умею отлично. Вот только после ссоры с Пирием я пробовала устроиться в торговые лавки продавщицей, пробовала работать в купеческих палатах. Но меня либо не брали туда вовсе, либо увольняли после суток работы — подозреваю, именно столько требовалось, чтобы слухи о моем месте работы долетели до твоего деда.

Смотрю на неё в недоумении. Мать продолжает.

— Когда он выселил меня из Золотого квартала в трущобы, он сделал всё возможное, чтобы я не нашла достойной работы. Он злопамятен и жесток, Китт. Если бы ты попытался найти хорошую работу в городе — счётчиком денег или писарем — тебя ждало бы то же самое разочарование. Кузнецом тебе позволено быть. Тебе позволено собирать травы и работать руками. Но если ты попытаешься зарабатывать умом, или устроишься на работу, которую он не одобрит, тебя уволят. Будешь торговать — твою лавку сожгут.

— Погоди. А Самир? Он же как раз занимается чем-то таким! Если я не ошибаюсь, он работает с деньгами?

Мама вздыхает.

— Верно. У него хороший дом, хорошие прибыли, потому что он согласился работать на твоего дедушку. Самир не общается со мной. В том числе по этой причине я не навещаю его. Если я появлюсь на территории поместья Самира, кто-нибудь из его слуг обязательно донесёт об этом твоему деду.

Её голос дрожит на последних словах. Мать откашливается, но когда она продолжает, ее голос все так же дрожит:

— У Самира получилось выстроить свою судьбу, и я рада этому. И Китт… Если ты вдруг захочешь жить богато…

— Ни слова! — обрываю я её резко, вскакивая со стула. — Нет! Не говори этого, даже не предлагай! Мы будем жить хорошо, понятно? Вместе. Я заработал столько, что тебе УЖЕ не нужно ходить на работу! Ты можешь месяцами не работать, только и делать, что покупать продукты и ходить по городу.

— Но я буду работать, — твердо говорит мать. — Что же мне делать, как не работать? Если я буду днями сидеть дома, я зачахну.

— Можешь переписывать книги.

— Но я не хочу.

— Можешь заниматься… — я хотел сказать «творчеством», но не нашел в памяти аналога этого слова. Если он и есть, то Китт его не знал, — … заниматься ремеслом: строгать фигурки из дерева, рисовать на бумаге. Мам, я хочу помочь, хочу облегчить тебе жизнь, хочу сделать ее лучше.

— Тогда прислушайся и к моим желаниям. Я хочу, чтобы твоя жизнь сложилась, это раз. И я не хочу сидеть дома и рисовать рисунки, пока ты будешь ходить на гору, рискуя жизнью, это два. Если ты будешь работать, то и я буду. Руки-ноги у меня есть, слава Ками.

— Может, тогда ты попробуешь устроиться на работу полегче? Или хотя бы чаще брать выходные.

— Я подумаю, — кивнула мама. — А теперь давай поедим. Заговорились мы с тобой, все остыло.

Сегодня утром ко мне постучался посыльный. Десятилетний мальчишка мялся на пороге, нервничал:

— Вы Китт?

— Верно.

Мальчишка шумно выдохнул, будто моя простая фраза сняла с него груз ответственности. Затем он быстро выпалил:

— Господин травник попросил вас явиться к нему!

Я заметил, как он после этих слов снова замялся, будто сомневался, правильно ли передал сообщение. Его пальцы теребили край куртки. Похоже, первый рабочий день?

— Что-нибудь ещё? — уточнил я, но мальчишка только покачал головой и пробормотал:

— Нет…

— Хорошо. Я скоро буду.

Мальчишка снова шумно выдохнул и, не теряя времени, развернулся и побежал прочь. Я проводил его взглядом и поспешил собраться. Если я понадобился травнику так срочно, возможно, появились какие-то подвижки по делу целителя.

По улочкам я пробежался и спустя семь минут дернул дверь лавки.

Заперто.

Зато со двора доносятся тихие голоса.

Я осторожно обошел здание, прошагал вдоль деревянной ограды и шагнул на задний двор лавки травника. Поставил шест к забору.

Во дворах, вдали от оживленных центральных улиц, царили запустение и тишина. Двор травника же зарос куда сильнее, чем окружающие: трава пробивалась сквозь влажную землю и местами под собственным весом ложилась на землю ковром. Однако у старого деревянного стола, потемневшего от дождей и времени, трава вырвана. Рой начал приводить в порядок двор?

Из троих людей, сидящих за этим столом, мне знаком только Рой. Травник сидит напротив двух незнакомых мне мужчин. Спина выпрямлена, руки лежат на столе. Лицо серьезное — точно готовится к серьезному разговору.