Степь и Империя. Книга V. Юг Мира (СИ) - "Балтийский Отшельник" - Страница 31

Среди этих мудрецов встречались обладатели весьма светлого разума.

Одни из таких носителей мудрости и объяснил в незапамятные времена одному из Султанов значение принципа "мы и они".

« ... либо "мы" - это народ и его князь, сильная рука которого творит Закон и Справедливость, защищает от врагов внешних, от грабителей, воров и насильников. Но если народ про князя и его семью говорит «они», если народ видит в князе еще одного вора и мздоимца, творящего произвол и разруху – то это беда для страны и для рода правителей.

Князь сам выбирает, с народом он или против народа. У князя, ставшего против народа, дни протекают в сражениях и битвах. Жизнь его полна событий, но коротка, а правление его запоминается потомкам как бесславное...»

Поэтому на площадях казнили разбойников, насильников и воров, чья вина была очевидна любому, кроме их родных. Так Султан сообщал своим подданным, что он вместе с ними на стороне справедливости.

А заговорщики и изменники дни свои заканчивали безвестно и тихо, и зачастую даже близкие ничего не знали о их судьбе.. И хотя в полном титуле владетелей султанского престола звучало «... аз есмъ Справедливый Суд, быстрый и неотвратимый...», там ничего не говорилось о том, что расплата по суду не должна быть долгой.

Мудрые султаны месть считали добродетелью и не перекладывали ее на своих божественных покровителей. Потому личные враги и оскорбители султанской семьи умирали не быстро и не милосердно, но бесславно и безвестно.

***

До Механика Палачом Султана был монструозный гигант откуда-то из неизведанного центра Южного материка.

Звероподобный темнокожий здоровяк больше походил на горного шайтана, чем на человека. На голову выше самого высокого уроженца Султаната, на эшафот он выходил одетый лишь в красные штаны и сапоги.

Крики казнимых и капли крови, падающие на испещренный ритуальными шрамами торс, приводили его в экстаз. Впадая в беснование, он мог отрубить приговоренному или уже казненному палец и обглодать его с нескрываемым удовольствием, или макнуть собственную руку в разверстую рану и, смакую, слизывать кровь.

Ходили слухи, что он происходит из племени людоедов, с одинаковым аппетитом поедающих и врагов и скончавшихся родственников.

Исполнял обязанности палача он необычайно долго, начал еще при отце нынешнего султана.

Но в одно утро его нашли в постели мертвым и должность оказалась вакантной.

***

Механик же имел манеру совершенно иную.

Для каждой казни он изобретал особый механизм. Блистающий полированным железом и медью, пощелкивающий и грохочущий, механизм всем своим видом символизировал неотвратимость возмездия за преступление.

А механическая размеренность и безжалостность наказания приводили в ужас приговоренных и удивляли толпу.

Отсюда и прозвище.

Механик обладал неисчерпаемой мучительной фантазией.

Механизмы приводились в движение текущей жидкостью или тяжестью гирь, изредка – колесом или коромыслом с ослом или верблюдом.

В качестве гирь могли выступать валуны, которые потом придавливали могилу преступника.

Грузом могли быть сосуды с водой или маслом. Они опускались на огонь и поджидали приговоренного, чтобы поставить последнюю точку в казни.

Но, опускаясь с высоты, они приводили в действие, например, штыри, которые медленно выдавливали глаза наводчику на чужое добро, или механические пилы, которые равномерно и неумолимо отпиливали преступнику руки, совершившие убийство.

Иногда – если возникала такая возможность или необходимость, – в качестве груза использовались клетки, куда запирали членов семьи преступника или подельников.

И это тоже было частью казни – смотреть сквозь прутья клетки, опускаясь с высоты, как механизмы осуществляют жестокую муку и знать, что твой вес заставляет работать этот чудовищный механизм, делают соучастником палача.

Вопли из клетки и вопли с эшафота перекликались между собой, развлекая толпу. Шутники передразнивали причитания и крики, чернь хохотала, опьяненная зрелищем того, как суровая справедливость настигает воров, убийц и насильников.

Иногда, в случаях самых жестоких и чудовищных преступлений, глашатай предлагал зрителям принести с собой камни, которые будут загружены в корзины механизма казни, чтобы поучаствовать, таким образом, в справедливом возмездии.

Такое соучастие пользовалось симпатией у горожан.

Особенно развлекались зрители, ожидая, когда клетка достигнет эшафота, дверца распахнется, и насельник спустившегося с высоты узилища займет место того, в чьей муке он только что участвовал. Черный юмор ситуации, когда «вор казнил вора», пользовался большой популярностью среди острословов в толпе.

Сам же Механик выходил на эшафот в черном доспехе Воина Степи и с закрытым лицом.

Доспех выдавал его происхождение – ибо только в дар своим миньонам отдавали черные пустынные скорпионы пластины брони из собственного панциря. Украсть или подарить такой доспех было невозможно – доспех «умирал» – сразу становился хрупким и бесполезным.

Кроме того, Механик был чародеем. Ему были подвластны камень и металл, а также таинство человеческой жизни.

Человеческое тело он лепил, как глину, металл и камень текли в его руках как воск.

Готовиться к казни он начинал открыто и загодя, выводя на эшафоте удивительные конструкции, о предназначении которых в городе пытались догадаться, и спорили, но фантазия мага-палача бродила совсем неведомыми обычным людям путями.

На процесс возведения орудия казни приходили специально посмотреть.

Маг двигался так красиво в акте творения, что возникало ощущение танца. В эти моменты он настолько увлекался процессом, что забывал о времени и еде.

Рядом с ним, не столько помогая, сколько охраняя, всегда находились две женщины, с ног до головы укутанные в черные одеяния, и увешанные оружием. То, как они держали в руках древки нагинат и рукояти мечей, выдавало немалую сноровку.

Как волчицы, рыскали они вокруг своего господина, ни мгновения не оставаясь на одном месте, кружа и нюхая воздух, как дикие звери.

А в танце мага-палача вырастали изящно-ажурные или – наоборот – угрожающе-массивные устройства, наполненные своеобразной красотой, блистающие полированным камнем, железом и медью.

Но единственным предназначением этой красоты было нести долгое страдание, неизбежно завершающееся смертью.

За все эти годы в Лубмасте мрачный чародей ни разу не повторился.

Механик одинаково искусно исполнял и кровавые и бескровные казни – были и такие в судебном уложении.

Женщин-преступниц судьи суеверно приговаривали именно к бескровным казням – никто уж и не помнил, откуда взялось это предубеждение перед пролитием женской крови, и что оно значит.

Так, отравителей традиционно казнили опусканием в кипящую смолу, а точнее - в светлый корабельный вар, янтарно-желтый, в обычном состоянии твердый, как канифоль, и прозрачный, как живица.

Казалось бы, что тут можно еще «усовершенствовать»?!

Но Механик смог.

Задумка была вроде бы бесхитростная – колокольчик у уха осужденной. Колокольчик звонил каждый раз, когда безжалостный блестящий механизм опускал преступницу на ладонь в кипящий котел. Но томительная пауза между звоном колокольчика и щелчком храповика постепенно удлинялась, растягивая ожидание боли.

Первый звонок прозвучал, когда большие пальцы лишь коснулись бурлящей смолы. А преступница сошла с ума раньше, чем вар покрыл ей бедра.

Ее истошные крики «Виновна, виновна! Казните меня, казните!!!» потрясли всех присутствующих. Говорят, их слыхали за пять лиг от города. Она вопила, призывая богов покарать ее, пока не захлебнулась кипящей жидкостью.

Когда вар остыл, его извлекли из цилиндрического котла и выставили на обозрение в длинном ряду таких же прозрачных колонн с не упокоенными остатками преступников. Как мухи в янтаре, обнаженные мужчины и женщины хранились в султанском подземелье в назидание потомкам с подробным описанием их преступлений.