Огнем, мечом, крестом (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 36

Дружина Вячко буквально растоптала дрогнувших кнехтов, за ней поспешали псковские и юрьевские пешие латники — в кольчугах, с копьями и алебардами. Но если всадники поскакали в обход лощины, то тяжеловооруженная пехота прошла рощицу и вышла в тыл рыцарской «свинье», что увязла в побоище с эстами и ливами — только полоса догорающего напалма отделяла враждующие стороны. Но если орденская конница сражалась, то вот кнехты, не сумев взять «боевые повозки», и понеся при штурме серьезные потери, дрогнули, а завидев обходящую русскую дружину, побежали к лесу. Вначале единицами, затем уже десятками, и вот бросились спасать свои жизни уже сотнями. Теперь исход сражения для них стал очевиден — поражение неизбежно, а по ожесточению все дело закончится поголовным истреблением — милости к вчерашним «господам положения» никто не проявит.

Это осознали и рыцари, а они живые люди, и старались получить богатство и положение в этих краях, а не смерть. Заревели трубы, и всадники в белых плащах стали вырываться из побоища, что продолжалось с невиданным ожесточением. Эсты не собирались так просто выпускать противника, на одно всадника в доспехах старались наброситься десятком, стаскивали с седел крючьями, рубили топорами алебард, подсекали ноги коням. А вылетевшие из западни крестоносцы попали под страшный лобовой удар русской дружины — их просто опрокинули копьями, смяв массой — началась жестокая рубка. Теперь крестоносцы сражались с отчаянием обреченных, лишь немногие прорвались и удирали к лесу, их яростно преследовали, и, догнав, рубили без всякой жалости. Слишком велика была ненависть в ожесточившихся сердцах, чтобы там появилось милосердие…

Частенько для крестоносцев сражения с русскими дружинами и даже местными племенами язычников заканчивались самым горестным образом. В XIII веке можно насчитать не менее десятка битв, в которых пришельцы с крестами на белых плащах бывали биты самым безжалостным образом, после которых тевтоны надолго притихали. «Псам-рыцарям» требовалось время, чтобы, фигурально выражаясь, «зализать раны»…

Глава 26

— Ну куда он полез, куда его понесло! Отсиживался на холме, и дальше бы там сидел, нет, решил старый дурень мечом помахать! Ох, и дал же нам бог братца — на двадцать лет старше, а умишко уже подрастерял!

Мстислав Мстиславович матерно ругал и хулил всячески киевского князя Мстислава Святославича, двоюродного брата, так же из смоленских князей, которого он подсадил на «великий стол» в Киеве, чтобы там не возомнили во Владимире, что тоже объявил себя «стольным градом великим». И стало на Руси два великих княжества, какое уж тут единение, еще немного времени пройдет, и чуть ли не все «великими» сделаются. Вон уже «господин Великий Новгород» появился, и слова тамошним боярам не скажи лишнего, уже привыкли князей из града своего прогонять. Только ненадолго все затянется — монголы на этот счет свое мнение имеют.

— Лаврами победителя себя захотел увенчать, мол, одолел монголов лихой атакой, когда мы в драку не лезем. А сам-то в жизни ни одной победы не одержал, многократно битым бывал, в полоне сидел, ишь — сейчас царем Александром Македонским себя возомнил!

Недовольство прорвалось, гневно произнес Владимир Мстиславич хулительные слова, раздраженно рассматривая киевское воинство. По стягам видно, что вместе с ним в атаку пошли туровские и пинские дружины, да «клобуки», что Киеву верно служили — до трех тысяч конных воинов, из них примерно четверть гридней, «кованной рати». Да следом устремились из лагеря две тысячи пешцев — хорошо, что на многих кольчуги, все со щитами, сообразили, что «мунгалы» стрелами запросто посечь могут.

— Не только за лаврами, для этого мешки прихватывать не нужно, им трупы ободрать не терпится. Дай мне взглянуть!

Брату хмуро отозвался «Удатный», взяв у него подзорную трубу. Посмотрел в нее немного, сплюнул, прекрасно зная, почему киевские ратники на своих двоих в сечу побежали. Только не биться с монголами, куда пешему с конным тягаться, а поскорее мешки набить всем ценным. Уже погибло много воинов с двух сторон, явно с пару тысяч, вот и решили киевляне поживиться за их счет — мертвым вещицы уже незачем. Слава славой, а добыча добычей — ведь многие ради нее в поход пошли.

А тут явно победа — «мунгалы» бегут, уже далеко ушли, версты на две, за ними ретиво гоняться «молодшие» дружины, «черные клобуки» и несколько сотен пришедших в себя от пережитого страха половцев. Ведь приятно гнаться за струсившим врагом и рубить его спину мечом вострым, словно былинным героем сокрушать супостата.

«Удатному» захотелось сплюнуть еще раз — от волнения в горле пересохло. Не понимали князья, что отступление монголов притворное, заманивают их подальше, чтобы коней «запалили» в лихой скачке. А потому ясно, что Субудай-багатур тот еще хитрован, пакостник зловредный, к такому спиной лучше не поворачиваться. И вспомнив о старике в лисьей шапке, князь перевел трубу в сторону притаившихся монголов. Однако предводителя уже не было видно, зато из-за гребня выхлестывала черной волной монгольская панцирная конница, доспехи были хорошо различимы — всадники чем-то напоминали русских дружинников, почти также вооружены и защищены. А вот бегущие степняки уже разворачивали коней, собираясь контратаковать — притворное бегство закончилось — хитрость удалась. Зато преследующие завоевателей русичи и половцы стали разворачивать коней и понеслись вскачь обратно, яростно нахлестывая коней — теперь только от резвости скакуна их жизнь зависела. Но едва половина уйдет — скачка много сил отняла, а уставшие кони на галоп не перейдут, как их не нахлестывай.

— Гонца… Поздно! Скоро сам увидит и сообразит старый дурень, что в западню залез. Эх-ма, увлеклись наши — скоро их догонят и сечь начнут. Тут конечно, меньше воинов, и латных из них едва половина, но тысяч шесть наберется. Да, сила большая, но и мы не лаптем щи хлебаем — подождем, не след нам всех своих гридней сейчас ворогу показывать. Иначе уйдут монголы, боя не примут. Хитры, бестии, лучше половцев в степи воюют. На, сам посмотри, брате, ладно как скачут — с таким врагом нам еще биться не приходилось. Наши «молодшие» с ними еще сравнятся, но даже «черные клобуки» пожиже будут, один на один лучше не сходится.

Старший брат отдал подзорную трубу, и Владимир Псковский окинул внимательным взором степь, где повсеместно шли яростные схватки. Зрелище протяженного «черного вала» из многих тысяч всадников завораживало, картина была устрашающей, на секунду показалось, что эта страшная война просто погребет под собой убегающих русичей и «клобуков», и все — несколько тысяч воинов навсегда будут потеряны — их перебьют стрелами и перерубят. Хитрости уже отброшены в сторону — монголы теперь сами пошли на прямую сшибку, надеясь одним мощным ударом раздавить объединенное войско русских князей, намного большее, но без единой «головы». Три Мстислава так и не смогли меж собой сговориться, хотя «Удатный» имел наибольший опыт в военном деле, и намного чаще побеждал, чем терпел поражения. Хотя хватило ума «старшим» князьям сговориться меж собой о помощи, а не сражаться наособицу. Вот и сейчас черниговские дружины не переступили Калку, дожидаясь возвращения киевлян — переходить через реку кованной ратью было дуростью «Старого», ведь договаривались гридней в самый важный момент. Сейчас лучше поберечь силы, и ударить в тот момент, когда монголы сами перейдут речку, омочив копыта коней.

— Успеют, наши, а вот половцев всех порубят, — спокойно произнес «Удатный», — кони у них слабые, на подножном корму сил немного — щипай только травку, а она не овес, не ячмень — сил не даст. И у монголов кони такие же — им на заводных нужно будет пересесть, только мы не дадим это сделать — а бросить своих батыров он не смогут. Так что сеча будет лютая, брате — равны мы в силах, токмо кони у нас свежие, а у них хорошо проскакавшие. Фу, успеют, вон до реки совсем немного осталось, а то перебьют напрасно жадных дурней с их глупым князем. Вот дал бог братца!